как на прялке новой,

двух злодеев ей убил я

перед хатой Иова!

Выдал всех предатель Куздо,

гром срази ударом!

И теперь в лесах я буду

промыслом жить старым!

Ой, гайдуцкие дубравы!

Буки, сосны, ели!

Много с Минчо-воеводой

мы ягнят поели.

Тут гуляли мы, встречали

бури и бураны,

и дрожали перед нами

лютые султаны!

Многое сейчас на память

в голову приходит,

горячее бьется сердце,

кровь по жилам бродит!

В Сербию уйдем отсюда,

поминай, как звали!

Жалко, что «Александрия»

погниет в подвале!»

И когда они добрались

до вершины трое,

скрылось где-то за полями

солнце золотое.

И так щедро посылало

алыми лучами

на вершины снеговые

розовое пламя.

И в последний раз взглянули,

уходя, юнаки

на поля, леса родные

в сизом полумраке;

на прекрасную отчизну

под кровавым игом

и, прощаясь, прослезились

в горе превеликом.

Ангел молодой снял шапку,

закричал с вершины,

чтоб услышали и горы,

и поля, долины:

«Ой, Болгария, прощай же,

мать моя родная,

почернела ты от горя,

слезы проливая!

Мать-страдалица, родишь ты

сыновей юнаков,

чтоб в цепях, в петле их видеть,

горько их оплакав!

Гонишь сыновей в изгнанье

по тропинкам горным,

дочерей родишь прекрасных,

чтоб ходили в черном!

Ты родишь пшеницу, розы,

а сама без пищи;

много золота и шелка,

только все мы — нищи!

Ой, прощай, земля родная,

в доле несчастливой

щедро политые кровью

борозды и нивы!

Ты мила мне, мать-отчизна,

но к родному краю

мне придется ли вернуться?

Я и сам не знаю.

За тебя, о, мать-отчизна,

бой кипел кровавый,

но, как Ботев, в той долине

я не пал со славой.

Не погиб я в этой битве,

ухожу отсюда,

но в Болгарии под игом

я рабом не буду!

Родина, прощай! Вернусь я

к своему народу,

как ударит час сражаться

за твою свободу!»