Поздно вечером Курце с Уокером привели «Санфорд» на верфь, и сыновья Пальмерини сразу занялись ею — подняли на стапель и сняли мачту.

Курце сообщил, что за ними следовал мощный катер.

— Значит, они знают, что мы здесь?

— Да, — ответил он, — но мы им доставили немало хлопот.

Уокер пояснил:

— Только мы отчалили, они за нами пустились, думали — совсем отплываем. Вышли из гавани — зыбь, качка — тут всех троих и укачало. — Он усмехнулся. — И Курце тоже.

— Яхта сильно пострадала?

— Не очень, — ответил Курце. — Взломали шкафы и разбросали вещи, но полиция успела навести порядок после этих свиней.

— А печки?

— Нормально. Я их первыми проверил.

Тогда все не так уж плохо. Сейчас успех экспедиции держался на этих печах, если бы их украли, все наши усилия пропали бы даром. Времени на замену уже не оставалось, истекал крайний срок в Танжере. Теперь все зависело от того, как быстро мы будем работать.

Курце занялся печами. Он быстро перенес их с яхты и вскоре уже монтировал на верстаке в углу ангара. Пьеро ничего не понимал, но помалкивал.

Я решил, что бессмысленно и дальше скрывать от него и Франчески наш план, да и невозможно. И вообще я начал уставать от бесконечных подозрений, в которых и сам запутался, как в паутине. Итальянцы вели себя до сих пор честно и открыто, к тому же мы целиком находимся в их власти, и, если у них было намерение отобрать груз, они давно могли это сделать.

Я объяснил Пьеро, что собираюсь изготовить новый киль для «Санфорд». Пьеро удивился:

— Зачем? Какая-нибудь поломка?

— С ним все в порядке, только вот сделан он из свинца. А я человек привередливый и хочу киль из золота.

Лицо его осветила радостная улыбка.

— А я-то гадал, как вы собираетесь вывезти золото из страны! Думал и так и эдак, но ничего не выходило, а вы казались такими уверенными…

— Да, таким вот способом, — сказал я и направился к Курце.

— Послушай, в ближайшие дни я не гожусь для тяжелой работы. Буду монтировать печи — работа сидячая, а ты лучше займись другими делами. Например, изготовлением формы.

— Я уже кое-что предпринял, — ответил он. — У Пальмерини, оказывается, много формовочного песка.

Я развязал пояс и из потайного кармана достал чертеж нового киля, который сделал много месяцев назад.

— Гарри внес изменения в кильсон, чтобы он подходил новому килю. Он, наверное, подумал, что я рехнулся. От тебя требуется отлить киль точно по этому чертежу — и он встанет как миленький.

Курце забрал чертеж и пошел разыскивать Пальмерини. Я занялся монтажом печей — работы было немного, и к ночи я завершил ее.

Полагаю, мало кому доводилось распиливать золотые слитки ножовкой. Работа адски трудная, потому что металл мягкий и зубья быстро засоряются. Как сказал Уокер, это все равно что патоку распиливать.

Но приходилось пилить, потому как за один прием мы могли расплавить только два фунта золота. Проблему с золотой пылью я решил, послав за маленьким пылесосом, которым Уокер весьма усердно пользовался, обсасывая каждый кусочек золота, попадавший ему под руку.

Когда Уокер в конце дня заканчивал с распилкой, ему приходилось подметать вокруг верстака и промывать собранную пыль в тазу, как в прежние времена это делали старатели. Но даже с такими предосторожностями, как я полагал, мы должны были потерять несколько фунтов золота на распилке.

На первую плавку собрались все. Курце уронил маленький кусочек золота на графитовую прокладку и включил аппарат. Чем больше накалялась графитовая прокладка, тем ярче становилось белое свечение, и золото таяло, растекалось лужицей, и через несколько секунд можно было выливать его в форму.

Три печки работали исправно, но, поскольку они были всего-навсего лабораторными аппаратами и выдавали жидкое золото маленькими порциями, работа предстояла долгая. Внутрь формы мы заложили проволочную сетку, которая должна была скреплять золото. Курце одолевали сомнения в успешном результате такого метода, несколько раз он останавливал работу и переплавлял золото заново.

— В киле будет столько пузырей и трещин, что он развалится, — говорил он.

Приходилось добавлять все больше и больше проволоки: заливая ее золотом, мы надеялись, что она сможет удержать всю эту массу.

Усталость и раны на спине давали себя знать, нагибаться для меня стало пыткой, и помогать я, естественно, в полную силу не мог. Я обсудил положение с Курце.

— Знаешь, кто-то из нас должен показаться в Рапалло. Меткаф ведь знает, что мы здесь, и, если мы все засядем в ангаре, он постарается узнать, чем мы тут заняты.

— Верно, тебе стоит показаться в городе, — сказал Курце. — Здесь ты пока не нужен.

Франческа сменила мне повязку, и я поехал прямиком в яхт-клуб. Секретарь выразил мне сочувствие в связи с нападением на «Санфорд» и надежду, что ничего не украдено.

— Вряд ли это местные, — сказал он. — У нас здесь с этим очень строго.

Он так вопросительно поглядывал на мое лицо в синяках и ссадинах, что я улыбнулся и сказал:

— Похоже, ваши горы сделаны из более твердого материала, чем наши, в Южной Африке.

— А-а, вы занимались альпинизмом?

— Пытался, — ответил я. — Разрешите пригласить вас?

Он отказался, а я пошел в бар и, заказав себе виски, занял столик у окна, из которого открывался вид на стоянку яхт. На стоянке появилось новое судно — огромная яхта водоизмещением около ста тонн. На Средиземном море такие не редкость. Их владельцы, очень богатые люди, выходят в море только в хорошую погоду, но при этом содержат постоянный экипаж, члены которого, можно сказать, наслаждаются жизнью на берегу, так как работы у них немного. Исключительно от нечего делать я стал рассматривать яхту в клубный бинокль и прочитал название — «Калабрия».

Выйдя из клуба, я засек своих наблюдателей и с удовольствием поводил их за собой по самым многолюдным туристским местам. Будь я в лучшей форме, помотались бы они у меня, но я пошел на компромисс и взял такси. Дело у них, я отметил, было поставлено здорово: подъехала неизвестно откуда взявшаяся машина и подобрала их.

Вернувшись на верфь, я рассказал об этом Франческе.

— Торлони прислал в Рапалло подкрепление, — сообщила она.

Новость мне не понравилась.

— И большое?

— Еще троих, теперь их восемь. Видимо, он хочет набрать здесь столько людей, чтобы хватило для слежки за каждым из нас, на случай, если мы разделимся. А ведь им еще спать иногда надо.

— А где Меткаф?

— Пока в Генуе. Утром его судно спустили на воду.

— Спасибо, Франческа, вы действуете великолепно.

— Буду рада, когда все это кончится, — сказала она мрачно. — Лучше бы я не влезала в это дело.

— Мороз по коже?

— Не понимаю, что вы этим хотите сказать, но боюсь, здесь скоро станет слишком жарко.

— Мне и самому все это не по душе, — честно признался я. — Но события развиваются, и их уже нельзя остановить. У вас, итальянцев, есть поговорка: что будет, то будет.

Она вздохнула:

— Да, в таких делах, если начал, иди до конца.

Вот, наконец, и она поняла, что ввязалась совсем не в ту игру. В этой игре ставки так высоки, что игроки не остановятся даже перед убийством: наши противники — наверняка, а возможно, и Курце…

Работа по выплавке киля шла полным ходом. Курце и Пьеро потели у раскаленных печей, в ярких вспышках света они напоминали двух бесноватых.

Курце сдвинул очки и спросил:

— Сколько у нас запасных прокладок?

— А в чем дело?

— В том, что они долго не выдерживают. Четыре плавки, и сгорают. Нам может не хватить прокладок.

— Пойду проверю, — сказал я. И пошел считать с карандашом и бумагой. Закончив расчеты, я пересчитал прокладки и вернулся к Курце. — Нельзя ли проводить пять плавок на одной прокладке?

Курце заворчал:

— Можно, но работать придется аккуратнее, а значит, медленнее. Хватит ли времени?

— Если прокладки кончатся до завершения работы, то время уже не будет иметь значения — так и так погорим. Надо уложиться. Сколько выйдет за день, если на каждой прокладке делать по пять плавок?