Виктор Кочетков
Осенью…
Никто не знает, в каком облике
встретит человека Смерть...
Олицетворением может оказаться
образ прекрасной Незнакомки,
пред которой вольно или невольно
придется склонить колена...
Темный октябрьский вечер хлестал ледяными каплями дождя. По небу нескончаемой вереницей шли налитые свинцом тяжелые тучи. Ветер все выл и выл в провисших проводах, временами переходя в протяжный стон. Унылый колеблющийся звук, то пропадал в вязкой сужающейся мгле, то вдруг выныривал откуда-то сбоку, из темноты. Сеял мелкий промозглый дождь, все вокруг было напитано холодной влагой, редкие огни изб лишь угадывались в неровном сумраке.
Собачий лай доносился еле слышно, то приближаясь, то удаляясь, исчезая и внезапно появляясь где-то впереди. Дорога превратилась в непроходимую жидкую грязь, жирно чавкающую под ногами. Было холодно и сыро…
Серега Шинкин - сорокалетний автомеханик, неторопливо брел, месил сапогами, скользя и часто останавливаясь прикурить затухающую на ветру беломорину. С самого утра чинили бригадой заклиненный дизель, торопились, провозились до позднего вечера, почти не обедали, но сделали, запустили. Председатель совхоза обрадовался, обещал премировать всю бригаду. Это было кстати, потому-то и бились с мотором без передыха.
У Сергея семья - жена Варя, дочь Анюта - невеста совсем, шестнадцать недавно исполнилось, красавица. Сынишка - Ленька, одиннадцатилетний школьник, серьезный парень растет. Варвара - дояркой в совхозе, младше мужа, но насколько мудрее его и рассудительней, да и внешностью, статью, Бог не обидел. Повезло Сереге - любил ее сильно, горел, волочился, но своего добился, и вот - уже дети взрослые почти…
Такие мысли веером проскакивали в усталой закипающей голове, мелькали где-то в районе затылка, проносились перед глазами, согревали надеждой озябшую душу.
Сквозь моросящую мглу пробились два приближающихся огонька. Рейсовый автобус из райцентра нырял и хлюпал изношенной резиной покрышек, завывая мотором и буксуя в вязкой жиже. Обычно в ненастье автобусы не заходили в село, шли кружной асфальтовой дорогой, высаживая редких пассажиров на краю деревни. Путь этот был длинней, но безопасней. Только отчаянные лихачи смели пробираться по осенней грязи. Автобус сносило в кювет, или бывало, зарывался по самое брюхо, но сокращение пути на сорок шесть километров толкало водителей на риск.
- Припозднился, однако, двенадцатый час уже, - пронеслась мысль, и тут же ушла в темную слякотную муть.
Автобус остановился метрах в сорока возле сельмага, осветился на миг, скрипнул открывающимися дверями, высадил четверых, стрельнул черным выхлопом, и натужно ревя, продираясь, двинулся по маршруту, удаляясь красными точками стоп-сигналов.
Пассажиры, поеживаясь на трепещущем ветру, кутаясь, прячась от секущего мелкого дождя в воротники и капюшоны, как-то быстро и незаметно растворились в звенящей тьме. На месте остался лишь один человек - молодая женщина в городской легкой одежде и сапогах на высоком каблуке. Темный плащ раздувался на ветру, обвивая стройную высокую фигуру, каблуки полностью погрузились в жидкую грязь, легкой дамской сумочкой девушка пыталась прикрыть голову от пронзительных холодных струй.
Все это с удивлением отметил подходивший Сергей. Городские жители редко появлялись в этих краях, приезжали в основном свои же, деревенские, из окрестных сел или райцентра, к родственникам или на свадьбу, а то и на похороны. Появление в такую пору, непогоду, молодой женщины, озадачивало и как то даже тревожило. Болтающийся над дверями сельмага фонарь, слабым неровным светом выхватывал из тьмы одиноко стоящую фигуру.
- Здравствуйте, - шагнула навстречу девушка. – Пожалуйста, помогите найти дом Андрея Ильича Полежаева… - ветер растрепал густые волосы, швырнув в лицо сноп ледяных мелких брызг, и унес окончание фразы куда-то в пространство, гулко завывая меж темных раскачивающихся деревьев.
Сергей замер на месте… В колеблющемся свете прыгающего на ветру фонаря он увидел ее всю. Что-то бултыхнулось, забилось в груди, и ухнуло куда-то вниз, мысли неясным пугливым роем заметались внутри, глубоко-глубоко на самом дне подсознания ярко осветилось и тут же угасло тонкое, пронзительно-щемящее чувство чего-то большого и неизведанного, манящего близкой неизвестностью…
Мокрое от дождя, весьма миловидное, чистое белое лицо. Чуть припухшие яркие губы, аккуратный тонкий нос, изящные черные брови - все это накрепко впечаталось в память. Но больше всего изумили глаза - изумрудно–зеленые, светлые, – смотрели открыто, прямо, доверчиво, вопросительно, чуть требовательно и в то же время как-то иронично–ласково, проникая в неведомые никому глубины…
- Конечно, знаю, - прохрипел Сергей, и тут его осенило - Андрей Ильич Полежаев, дед Андрей, сосед напротив. Дом у него крепкий, большой, жил старик один, бабка давно уже умерла, родня разъехалась кто куда. У него часто останавливались приезжие, платили малую цену, угощали Ильича деликатесами и вином. Дед был веселый, общительный, гнал бормотуху и на чем свет материл Советскую власть…
- Проводите? - голос волнующий, негромкий, но внятный.
– Меня зовут Алевтина Генриховна, я учитель, буду преподавать в вашей школе физику и химию в старших классах, а жить пока у Андрея Ильича.
- А я Серега, Сергей, – поправился он, отчего-то пряча глаза.
– Зовите меня Аля, мне больше так нравиться. Хорошо? – этот голос почему-то обезоруживал, удивлял и расслаблял, необъяснимо покорял, лишь тревожные молоточки стучали и стучали, пульсировали, бились, кричали…
- Аля, - произнес про себя Сергей. Какое имя! Похоже на музыку, чистую, живую… Аля, Аля… – повторял он, с тоской сознавая, что не забыть ему этого имени.
Он не понимал происходящего с ним, как-то вдруг, в один миг перевернувшего все его сознание. Была жена, семья, любовь… Все это никуда не делось, не ослабло и не ушло, жило, билось в нем. Он шел домой к родным, любимым, единственным для него. Ему до боли, сильно, захотелось оказаться в своем жарко натопленном доме, крепко обнять Варю, пасть на колени и целовать, целовать ее, просить, молить о прощении, биться головой и каяться, каяться…
Каяться? В чем? Что сделал он нехорошего? Жена была для него богиней, семья смыслом, в чем его вина? В чем?
Но Аля… Она стояла напротив, ледяной пронизывающий ветер неистово трепал ее волосы, струи дождя заливали ее всю, она стояла просто, спокойно и прямо, она ждала…
Никогда Сергей не знал другой женщины, не влюблялся и не желал, был серьезен и предан. В голове не укладывалось - как можно захотеть, возлюбить кого-то, кроме его ненаглядной Варвары. Он отдал всего себя ей одной, она была его частью, большей частью. Он растворился в ней, не хотел, не мог жить без нее, без детей, он существовал лишь для них. И вдруг… Он видел женщину, но не ощущал никаких мужских чувств, смотрел в ее глаза и сознавал что погибает, но не понимал почему. Ничто вокруг не изменилось, но эти минуты, эта вечность, перевернули для него вселенную.
- Идемте, - выдавил он, злясь на себя, свои ощущения, не поспевая за ускользающими, прыгающими в пустоту мыслями. – Идемте.
Идти было совсем непросто. Девушка шла рядом, оступаясь, скользя и запинаясь о скрытые в грязи колдобины. Шагать по сплошной вязкой жиже, утопая высокими каблуками, было невозможно. Брели кое-как. Впереди на горизонте полыхнуло, ветер донес обрывки далеких громовых раскатов. Гроза в октябре? Впрочем, ничто уже не удивляло в эту безумную ночь.
- Можно я буду держаться за Вас? – спросила Аля, в очередной раз, скользнув по раскисшей глине.
Крепко взяла его под руку, на мгновение чуть повиснув, тут же выпрямилась, и пошла увереннее, тверже. От неожиданности у Сереги подогнулись колени, он как-то вдруг оробел. Видел же, как ей непросто дается каждый шаг, не понимал, как можно приехать в такой неподходящей обуви. Хотел сам предложить, поддержать ее за руку, но почему-то стеснялся, трусил чего-то. От ее хрупкой, но какой-то сильной руки шли электрические волны, он это ясно чувствовал. В груди что-то ширилось, росло, заполняя его целиком. Усталость уходила прочь, уступая место бесшабашной лихости. Тяжелая голова светлела, мысли угомонились, затихли. Становилось легко и просто, естественно как-то.