Петя снова не ответил. Прекрасно представлял, что сделали бы. Да он подумал тогда, что его вообще убьют — до сих пор того страха не забыть! А на коленях, может, тот и правда стоял, только без толку.

— У меня выбора не было, — глухо произнес барин.

А тут Петя вспыхнул. Не было, значит? Был! Врете, Алексей Николаевич, недоговариваете. А из песни-то слов не выкинешь. Да какой тут дворовый, если наследства можно лишиться? Оно страшно ведь...

Он вскочил, сверкая глазами. Барин поймал его за руку, сжал ладонь. Петя вывернулся и шагнул прочь.

— Петь… — бессильно выдохнул ему в спину Алексей Николаевич. — Подожди!

Конечно, он не подождал. Быстрым шагом пошел в именье, не оборачиваясь.

Он полночи этот разговор вспоминал. Наслаждался своей злой радостью, вновь и вновь вспоминал, как барин оправдывался перед ним. Славно получилось: Петя не сорвался ни разу, не растерялся даже. Он был собой доволен.

А наутро злость не исчезла. Он ее на Анне Сергеевне выместил, барыне. Та его в столовой окликнула высокомерно, приказала кофейник подать. Он в серванте в другом конце комнаты стоял.

Петя не сказал ничего. Но взглянул — будто кипятком окатил. Бровь поднял, глаза прищурил и нагло усмехнулся. Ему барин в любви клялся, целовал руки и остаться умолял — а теперь для нее бегать? Сама пусть пойдет и возьмет.

Анна Сергеевна тогда не нашлась даже, что сказать. А через пару дней смотреть стала и вовсе испуганно. И — с недоумением и презрением. Петя понял тогда, что ей про него с барином рассказали. Любая горничная рада была бы растрепать.

Пусть ревнует теперь Алексея Николаевича к нему. Барину же хуже будет.

***

Петя знал уже, что нужно делать. Год назад он мучил и изводил барина, но тогда каждый шаг обдумывал, а сейчас - шел по накатанной дорожке и таким азартом горел, которого и близко не было раньше.

Одно удовольствие было пройти мимо не глядя, нарочно коснувшись рукой. Мог и не обернуться, услышав вздох в спину, а если больнее сделать хотелось — бросал кривую ухмылку, и Алексей Николаевич после этого весь день хмурый ходил.

Приятно было и жене понимающе улыбнуться, да непременно при нем. А если еще подгадать, когда настроение у нее дурное было, то целый вечер они с барином ругались потом, аж из сеней слышно было. Анна Сергеевна требовала его в деревню отправить, видеть не желала, а он и ответить толком не мог. Ночью уже дверь из дома хлопала, и он подолгу курил на крыльце. Видно было, что возвращаться не хотел. Петя после этих ссор перед Анной Сергеевной крутился лишний раз, и вскоре все повторялось.

У барина не ладилось с женой. Петя понял уже, что и она его не любила, да и замуж вышла по обязанности. Он злорадно подумал еще, что так ее и не взял бы никто. Вот и пришлось согласиться на сельскую глушь после столичной жизни, на деревенскую скуку и не самого плохого мужа — молодого хоть, а то выдадут, бывало, за такого, кто в отцы годится.

Да только с ним и поговорить не о чем было. Анна Сергеевна сидела у окна и читала женские романы, а он с утра старался уехать в деревню, хоть и не было там никаких дел. Пытался объяснить ей про хозяйство, да самому это было неинтересно. А про войну, про армейскую службу ей и не расскажешь — едва не зевала. Да и следить надо, что говоришь, не для женских это ушей.

Обедали они молча и тут же расходились. Анна Сергеевна шла отдыхать, а к вечеру садилась писать длинные письма подругам. А барину приходилось потом выслушивать сплетни обеих столиц, которые передавались ей. Совсем это было скучно: кто женился, кто с кем танцевал на приеме у известных князей, а кого видели вместе весь вечер.

Но хуже всего было, когда барин брал ее под руку, и они поднимались наверх, в спальню. И пусть смотрел он тоскливо куда-то в сторону, но внутри у Пети сжималось все.

Алексей Николаевич заговорить с ним хотел, пытался одного поймать и остановить. Петя понимал это и, едва взгляд его умоляющий ловил, шел к кому-нибудь из дворовых. Ничего, что его не любили и косились кто с жалостью, кто с презрением. С ними-то он себя так вел, словно и не случилось ничего — не нахмурился ни разу, когда ухмылялись, на издевки не отвечал. Это раньше он вспыхивал и давал сдачи, а теперь понимал, что спокойствие гораздо больше злит.

Главное было, что барин тогда отворачивался и уходил, пряча досадливый взгляд. И в другой раз подойти боялся, едва наталкиваясь на Петину ухмылку и наглые взгляды дворовых. При них-то не мог с собой позвать для разговора: жене тут же рассказали бы, а как оправдываться тогда? Она-то точно все уже про него с Петей знала.

А он и не хотел разговаривать. Не о чем было. Впрочем, дал один раз слово сказать, но тогда совсем тошно стало. Барин тогда в саду к нему подошел, и Петя решил все-таки послушать, что скажет-то.

Но Алексей Николаевич и не знал, с чего начать.

— Петь… — тихо начал он и замолк.

Что тут ответишь? Петя выжидательно взглянул на него, и он совсем растерялся. Глаза опустил, рукав стал оправлять. Он досадовал, наверное, о том ночном разговоре, когда не сдержался.

— Жалеете небось, что вернули меня? — ухмыльнулся Петя, придумав жестокие слова.

Обидеть хотел, разозлить. Знал, что барину видеть его трудно каждый раз, вот и ударил по больному месту: показал, что понимает все и нарочно изводит.

А получилось гадко как-то. Алексей Николаевич ломко усмехнулся и ответил с усилием:

— Не жалею, — и развернулся тут же, уходя.

А взгляд у него словно у побитой собаки был. И Петя почувствовал тогда: надоело. Это ему б тут страдать, а не барину. Да тому все равно должно быть, что холоп его думает! Женился и женился, его ведь дело. А тот оправдывался перед ним. И, значит, не жалел: только видеть, издалека любоваться готов был. Даже добиться снова не пробовал.

Но мучить его Петя не перестал. В развязанной на горле рубахе теперь ходил, чтобы видны были шея и ключицы. Голову запрокидывал и смеялся, как Алексей Николаевич мимо проходил, и тот не спотыкался едва. А ему нравилось целовать открытую Петину шею, когда тот уворачивался от его губ и фыркал от щекотки. Вот и вспоминал, наверное.

Пете еще что-нибудь теперь сделать хотелось, а не просто ходить мимо. И случай представился: Бекетов приехал погостить.

Они с барином и Анной Сергеевной втроем пили чай в столовой. Петя вошел невозмутимо и стал разливать его по кружкам. Это раньше он у Липки поднос силой рвал — сейчас только взглянул молча, но так, что у нее руки разжались.

Скучный у господ разговор был. Бекетов не знал, как себя с Анной Сергеевной вести, отвечал учтиво и односложно и сочувственно косился на друга. Чуть ли не о погоде говорили - тяжело, с долгими перерывами.

А Петя вспоминал, какие у них были вечера втроем с Бекетовым - смех, песни под гитару, объятья и поцелуи у него на глазах и его завистливая ухмылка, когда они с барином скрывались в спальне.

Бекетов теперь косился на него — явно отметил, как он вырос. А Алексей Николаевич начинал барабанить пальцами по столу, когда замечал эти взгляды.

И тут Петя сообразил, как его позлить. Он и не думал, что такое в голову придет. Но идея хорошая была, хоть и гадкая.

Он поставил на стол сахарницу, наклонившись через плечо Бекетова. Задел его рукавом и опустил глаза, когда он обернулся. И тут же неловко улыбнулся, взмахнув ресницами. Офицер вопросительно вскинул бровь — Петина улыбка стала смелее, губы чуть приоткрылись. Он сделал вид, что смутился, а сам вздохнул и начал теребить под ключицами ворот рубахи, еще больше ее распахивая. И снова задел Бекетова, на этот раз коленом.

Петя сам удивлялся: и откуда такое в нем, почем знал, что делать надо? Но не думал уже об этом, настолько увлекательно стало. Он специально ноги офицера коснулся, совсем близко к нему встал, улыбнулся зазывно и облизал губы. Но взгляд скромно опустил при этом и порывисто вздохнул.

У Алексея Николаевича глаза бегали уже и ложка в руке подрагивала. Петя снова к Бекетову наклонился, еще ближе теперь, и прямо уже взглянул на него: выйдете, может, прогуляться-то? Анна Сергеевна возмущенно смотрела: ни одна горничная себя так нагло не вела, стыдилась хоть! А Бекетов усмехался с интересом, а после взгляда Пети незаметно кивнул ему, и тот еле ухмылку сдержал.