Ольга с самого начала знала: её право на владение этой красотой не вечно, и рассталась с ним без споров. Взамен ей позволили приходить сюда и любоваться тем, что было покинуто. Стены. Башенки. Медная вода. Липы... С каждым днем замок становится всё более запущенным - ведь это память, а ее, в отличие от настоящего, нельзя ни подштукатурить, ни побелить, ни отреставрировать иным способом. Дорогие тебе приметы понемногу ветшают. Здесь обвалится лестничный пролет. Тут исчезнет шпиль. Там сквозь крышу прорастет трава, а потом и деревья пустят цепкие корни в каменную плоть. Ничего поделать нельзя. Замок медленно растворяется, его затопляют холодные туманы, и скоро она явится на старое место, а там уже ничего не осталось. Но она всё равно станет бывать там вновь и вновь, пока ее не оставит желание уходить оттуда. Тогда она останется там навсегда - в окруженьи клубящейся мглы.

...из серых туманов ее заставил вынырнуть знакомый голос. Ничто другое уже не заставило бы.

Когда она открыла глаза, тот самый голос уже смолк. Она жаждала напиться им, но вместо него зазвучал голос отца - весь в колючих орнаментах недоумения и раздражения:

- Решительно не понимаю, почему мне следует выйти. Я вообще что-либо перестал понимать! Ты появился, когда мы уже собирались связываться с тобой... девочка... она... она, конечно, зачем-то хотела тебя видеть. Какая-то фантазия, Сережа, я не понимаю. Решительно не понимаю! Но ты-то, взрослый мужчина, ты, скажи-ка мне, чего ради вбил себе в голову, что можешь вылечить ее? Что за бред!

Ответное журчание его - ЕГО! - голоса:

- Не вылечить. Но... может, ей станет чуть лучше.

Еще раздраженнее и намного громче:

- Ты хоть понимаешь, какие светила побывали тут, у ее постели?! Сколько денег мы... да это не важно! Ты дашь ей ложную надежду. Ты нам дашь ложную надежду! Чем ты шутишь, Сережа? Соображаешь ты или нет?

И опять в ответ - ручей света:

- Да разве всё это имеет значение, если ей станет чуть-чуть лучше?

- Слава богу, вся эта болтовня имеет лишь теоретическое значение. Вот уже сутки она не приходит в сознание. Так что и говорить не о чем, друг мой.

Пребывая в полусне, изо всех сил пытаясь не вернуться в серую страну, Ольга хотела крикнуть: «Оставьте его в покое! Пускай сядет рядом», - но не могла собрать сил ни для крика, ни даже для твердо сказанных слов.

- Уходи, Сергей. Добром тебя прошу. Вот уж не думал! Для тебя это игрушки, а я...

Она сконцентрировала всю свою волю и застонала.

Пауза.

Две косые тени у ее постели. Светлая акварель двух лиц над ее лицом. Сначала она просто шевелит губами, потом непокорные звуки все-таки начинают покидать ее рот:

- Папа... он знает... как сделать лучше... мне...

Одна из теней исчезает.

- Почему тебя так долго не было?

- Авария... - донеслось до нее как сквозь вату - на орбите... трое суток... ремонтировали... я бы... ты...

Ольга чувствовала: сил хватит ровно на одно слово. Следовательно, ей надо выбрать самое важное слово.

- Сказку...

Правой ладони стало теплее.

- Жила-была маленькая девочка... Она родилась на одном из тысячи островов, рассыпанных в одном теплом море, очень мелком и очень прозрачном. Плавая по нему, можно было, перегнувшись через борт лодки, разглядывать раковины, морских звезд, кораллы, морских ежей на дне и рыб, плавающих между ними. Девочка любила путешествовать в одиночестве, при ласковом, нежгучем солнце, и чтобы ветер не трепал море за вихры...

Кажется, она уставилась на сказочника довольно безумным взглядом - перед глазами всё расплывалось, вот и пришлось выпучить их, не хуже кошки, разбуженной опасными чужаками на любимой лежанке.

- Откуда ты знаешь, что я люблю раковины?

Сказочник на миг утратил нить повествования:

- Не перебивай меня. Один-единственный раз отвечу тебе, а больше не стану: раковины мне и самому нравятся. Не знаю, почему. Просто Бог сделал их совершенными.

...девочка случайно добралась до исчезающего острова, пережила там странные приключения и научилась писать стихи. Встретила там стража, захотела остаться с ним, но не решилась. А потом на протяжении многих лет искала путь к исчезающему острову, но так и не отыскала бы, если б страж сам не явился за ней. И дальше всё у них было хорошо.

Час назад, когда Ольга покинула серую страну, в ее артериях и венах стоял лед - как на реках по зимней поре. В голове холодный ветер выдувал мысли и чувства. Мышцы смерзлись в безобразные комья, а сердце готовилось стать сосулькой. Потом тюкни по нему, и оно разлетится в ледяную крошку... Теперь сосулечный чехол на живой плоти подтаял, руки и ноги отчаянно болели, оживая, а в сосудах начался ледоход. Лесное зверьё, не чаявшее конца зимы, вышедшее на лед и внезапно очутившееся на середине бешеного потока, отчаянно прыгало с льдины на льдину, пытаясь добраться до берега.

Ход в серую страну захлопнулся.

Она еще не могла есть и пить. Она еще не могла встать с постели. Она даже не могла громко говорить. Но на то, чтобы сжать его ладонь покрепче, сил у нее хватило.

- Это хорошая сказка.

- Оттеплилась?

Душа ее порою раздваивалась. Одна половинка говорила: «А ну-ка, стоп! Только высунь кусочек настоящего чувства из-под брони, и сейчас же получишь по нему чем-нибудь острым, тяжелым или горячим. Держи при себе. И не надейся». Другая, не вступая с первой, разумной, в споры, занималась наглыми иррациональными диверсиями. Иначе говоря, заставляла совершать необдуманные поступки, в которых воспитанная девочка позже должна бы раскаиваться. Вот и сейчас первая половинка пребывала в полной уверенности, что словосочетания «хорошая сказка» - более чем достаточно. Вторая же бессовестно заставила открыть рот и ответить честно:

- Если тебя не будет рядом, я умру.

- В каком смысле?

Ольга не хотела отвечать.

- Ты можешь не отвечать...

Тогда ей захотелось ответить.

- Нет, подожди-ка... подожди. Я думаю.

Она колебалась не более минуты и сказала твердо:

- В обоих. Я тебя люблю, чеканщик слов.

Сказочник онемел.

Ольга сжалилась и решила дать ему время на размышление:

- Ты ответишь мне завтра, когда принесешь новую сказку. А если не придешь, то я пойму - таков был твой ответ.

Она так хотела увидеть его на следующий день, что проклятое сердце опять начало зябнуть.

...Когда дверь за отцом закрылась, сказочник произнес:

- И я люблю тебя, пришелица из эфирного королевства.

В ней боролись два желания. Конечно же, хотелось досконально разобраться, что это за королевство такое, почему она оттуда пришла, а не явилась на свет более традиционным путем, и отчего ей понадобилось совершать вояж из тех, видимо, весьма дальних мест в эти. Но... во первых, он сказал всё самое главное. Во вторых... ну, допустим, получит она точные ответы на все эти вопросы и, может быть, даже увидит в них что-нибудь забавное. Но разве не шепчет ей на ухо внутренний холод: «Давай, посмейся! Ужели ты оставишь свою привычку хихикать над всякими такими штуками?» - а холод всегда был великим обманщиком.

В конце концов она определила для себя: считаться пришелицей из эфирного королевства - красиво и необычно. Почему бы на время не стать ей пришелицей из эфирного королевства?

Все эти мысли вовсе не имели строгой последовательности. Они пролетели в один миг, в один щелчок пальцев. Хоп! - и она уже поняла, как ей стоит ответить.

Надо улыбнуться.

Вот незадача...

Мышцы лица со скрежетом принялись выполнять непривычную работу.

Тогда он взял ее за руку и произнес те самые несколько слов, которые всякий раз приносили с собой целый август тепла:

- Жила-была маленькая девочка...

Это было повествование о том, что один раз в жизни, один-единственный раз, людям даруется радужный мост, и по нему можно пройти куда угодно, к кому угодно, в любую точку времени и пространства, но вернуться уже не получится.