— Не знаю. Должен приехать генерал. Не люблю начальство, но надо играть роль хозяина.

— Жаль. Я уже собрала вещи... Будь умницей, Роби. И уезжай отсюда тоже. У меня дурные предчувствия — здесь появился душок мертвечины.

— Спасибо за совет, — он неловко обнял Эвелину. — Не забывай своего... пациента.

Женщина ушла.

Роберт попробовал заняться расчётами ёмкости Змея, но в душе всё ширилась и ширилась мрачная пустота. Он понял, что к вечеру обязательно полетит к Опухоли и будет гонять там планер до тех пор, пока не разыщет Бланку. Ведь Хьюз стрелял в неё. Мог ранить, напугать... Нельзя жить в неведении и терзать сердце страхами. Нельзя всё время прятаться от страшной тайны Опухоли, ловчить перед всеми и делать вид, будто ничего не произошло. Он обязан спасти Бланку. Любой ценой. Увлечь её за собой, заставить в конце концов обратиться к врачам. Приедет генерал? Тем лучше. Он-то и должен заняться Опухолью.

Роберт надел шлем, положил в карман несколько плиток шоколада — Бланка любит сладкое. По-видимому, жизнь в небесах не даётся даром: силы девушки тают прямо на глазах.

Он благополучно миновал все места, где мог повстречать знакомых, но возле самого ангара наткнулся на профессора Доуэна.

— О, коллега, — обрадовался тот. Осмотрев Роберта, он заявил, близоруко щуря глаза: — У вас нездоровый вид. Вам надо хорошенько встряхнуться.

— Хандра, профессор, — явление планетарное, — пошутил Роберт. — Полетаю сейчас — развеюсь.

— Нет, нет! — Доуэн заговорщицки подмигнул. — Есть отличная идея... Мне тоже всё осточертело. Поэтому я предлагаю устроить гранд-кутёж.

— Фу, опять напиваться, — Роберт отрицательно покачал головой.

— Вы не поняли, коллега, — Доуэн хихикнул. — Мой генератор «сонных лучей», наконец, вышел на проектную мощность. Есть, правда, неувязки с дозировкой, но это чепуха. Не принципиально.

— Не понимаю.

— Что тут понимать, — Доуэн опять хихикнул. — Давайте усыпим эту придурковатую страну дня на три, а сами вволю погуляем. Всё доступно, всё наше... Представляете?

— Вы серьёзно? — Роберт даже отступил, заметив в глазах профессора странный тусклый блеск.

— Вполне. Составьте компанию, а?! Одному всё-таки будет скучновато. Сонный мир — почти мёртвый мир.

— Давайте отложим нашу затею, — как можно проникновенней сказал Роберт. — Мне надо уладить кое-какие-дела. Да и у вас, как я понял, есть ещё неувязки.

— С дозировкой? — переспросил профессор. — Нашли о чём беспокоиться. Ну, не проснутся мои соотечественники — и что? Невелика потеря. Хотя нет — кто их хоронить будет?

— Вот-вот... — Роберт обошёл Доуэна, будто неодушевлённую вещь, открыл ангар.

«Если это шутка, — подумал он, — то она достойна специальной премии Клуба висельников. Однако профессор никогда не шутит... Если Доуэн может «путать» дозировку, то лучше бы застрелился он, а не Оливер».

Роберт поднял планер в воздух.

Улыбающийся профессор помахал ему с земли, будто напоминая, что его предложение остаётся в силе.

Роберт летал столько, что заболели руки, удерживающие штурвал.

«Что с Бланкой? — донимала его единственная мысль. — Она не могла обмануть. Может, что случилось?»

«Случилось!» — зловеще вскрикнул орёл, напуганный планером.

Свежим рубцом пламенела на водах океана закатная дорожка.

Над Опухолью в пожаре уходящего дня дотла сгорали небесные замки и города из туч.

Вскоре всё великолепие красок погасло. И когда Роберт, отчаявшись, решил повернуть машину домой, пришла Бланка. Она появилась не тайком, как всегда, играя и обманывая его, а открыто и беспомощно, из чернеющего звёздного дна, не появилась, а упала на крыло рядом с кабиной.

— Тебе по-прежнему плохо, да? — Роберт осторожно поцеловал солоноватое лицо девушки. — Ты плакала? Что с тобой, моя хорошая?!

— Не говори так много, — попросила Бланка. — И включи, пожалуйста, автопилот.

Он послушно тронул кнопку на маленьком щитке.

— Я пришла проститься, — сказала небесная лыжница, и Роберт вдруг с ужасом осознал: руки Бланки, её губы и лицо как бы остыли, стали нормальными. Почувствовав, что сейчас посыплются вопросы, девушка прикрыла ему ладонью рот: — Послушай, Роби. Я едва жива, мне сейчас не до дискуссий. Я тебе говорила, что тётушка Женевьева умерла?

Роберт кивнул — да, говорила.

— Сегодня мой черёд, — просто сказала девушка. Голос её дрогнул. — Мы знаем, как это происходит. Те, кто уже ушёл, за несколько часов до смерти начинали всё терять: внутренний огонь, способность летать, видеть и чувствовать наш больной мир. Мы полагаем, что они выгорали изнутри. Так вот. Сегодня я поняла: странный жар, делавший моё тело после мутации невесомым, едва теплится... Мне помог Дэвид. Иначе я бы даже не повидалась с тобой.

— Нет! Не хочу! — выкрикнул Роберт. — Я спасу тебя, Бланка! Я сам буду лечить тебя, слышишь. Ты не можешь умереть! Это невозможно!

— Возьми себя в руки, — Бланка устало прикрыла глаза. — Мы все уйдём. Вчера, кстати, умерло ещё двое. Мы не успеваем оплакивать своих друзей...

Лыжница тесней прижалась к Роберту. Их искусственная птица бесшумно неслась в немеренных звёздных пространствах, парила в безвременье и кажущейся неподвижности — неизвестно на что опираясь, непонятно чем поддерживая своё падение в пустоту и мрак. Роберту кто-то говорил: очень редко, но бывает, когда планер как бы вступает с небом в сговор, становится ненадолго живым существом, обитающим вот так в небе — независимо и естественно, будто нет воздуха и законов движения, а есть один полёт. Бесконечный и невесомый...

— Давай улетим далеко, далеко... — шепнула Бланка. — И укрой меня. Холодно.

Он укрыл девушку полой куртки. Дышал на её руки, пряча их от ветра. Окружающий мир казался теперь Роберту враждебным. Что толку в этих холодных безднах, если, при всей их безмерности, в них нет места для его возлюбленной? А безучастность звёзд, их равнодушный прищур? И вся невидимая земля, притаившаяся внизу, будто сплошная Опухоль, — не она ли ждёт погибели людей, которых сама же родила и с которыми теперь не может совладать?

Глыба ночи стала подтаивать на востоке. Роберт тронул штурвал, и планер повернул к берегу.

— Я как-то прочитала роман Хемингуэя о войне в Испании, — сказала Бланка. — Я не поверила, что на войне могут думать о любви и так исступлённо отдаваться страсти. Будто в последний раз... — Голос её задрожал и прервался. — Только здесь, после всего, после тебя... я поняла Марию. Я поняла, что значит — в последний раз...

Роберт хотел возразить ей, но Бланка зябко повела плечом, освобождаясь от его, объятий.

— Я пойду, — сказала она. — Пока ещё темно, пока под нами океан...

— Нет! — воскликнул Роберт, цепляясь за ледяные руки Бланки.

— Не задерживай меня, хороший, — ласково сказала девушка. — Мои силы на исходе. Неужели ты хочешь, чтобы я мучилась, чтобы меня сначала убил страх? Лучше помоги тем, кто остаётся... Вспоминай обо мне хоть изредка, ладно?! Прощай.

Небесная лыжница оттолкнулась от планера. Взмахнув руками, будто пытаясь поймать ускользнувшую опору, она исчезла во мраке.

— Бланка-а-а! — Его крик поглотило пространство.

Ни один атом мироздания не содрогнулся от случившегося, не сорвалась с чистого небосклона ни одна искорка звезды. На приборном щитке вместо красной зажглась зелёная лампочка: перегрузка и крен, мол, исчезли, режим полёта вновь оптимальный.

Планер возвращался к Западне.

«Вот всё и кончилось, — подумал Роберт. — Больным я ничем помочь не смогу. Они уйдут, все до одного. Как те птицы, которые не имели ног. «Помоги тем, кто остаётся...» Кому, Бланка? Людям, человечеству? Но я пигмей, пойми. Единственное, что я могу, — уйти за тобой. Ведь одиночество — одна из форм небытия. Я вправе выбрать. Я уже выбрал. Только перед этим... Есть ещё Западня, в которой томится Змей. Нельзя, чтобы моё кошмарное создание досталось Хьюзу или его друзьям... Я помогу, любимая, тем, кто остаётся...»