Огоньки ягод то и дело вспыхивали в траве, уводили от тропы в глубь леса. Земляника была крупной, душистой, тёплой от солнца. Она буквально таяла во рту, и как я ни старался хоть что-нибудь собрать — в горсти ничего не оставалось.

Раздвинув ветки лещины, я вышел на небольшую поляну.

В нашем лесу таких полян тьма, потому что лес молодой, послевоенный, рос себе как хотел, без особого присмотра и заботы.

Я уже хотел вернуться к тропе — все ягоды всё равно не соберёшь, — как вдруг заметил среди кустов всё той же лещины… синий почтовый ящик.

«Как он сюда попал? Кто-то выбросил, что ли?»

Однако ящик оказался прибитым к аккуратному деревянному столбику, вкопанному в землю.

«Почта? Здесь? В лесу?.. Чертовщина какая-то…»

В душе шевельнулось беспокойство. Я давно приметил: всё, что нам непонятно, почему-то сразу настораживает. Видно, так уж устроен человек — неизвестность и любое отклонение от нормы он подсознательно связывает с каким-нибудь подвохом или опасностью.

Я машинально прошёл в одну сторону от поляны, затем в другую и упёрся в молодой соснячок. Я знал этот лес, как свои пять пальцев, и всё же первая мысль, которая повела бродить вокруг поляны, была такой: «Может, кто поселился рядом? Лесник, например, или кто-то другой…»

Человеческим жильём, как я и ожидал, тут и не пахло. Почтовый ящик превращался в загадку.

Вернувшись на поляну, я ещё раз внимательно осмотрел синий металлический ящик, пощёлкал козырьком над щелью для писем. Сбоку на стенке белой краской было выведено № 14. Обычный почтовый ящик, каких в городе сотни и которых там без надобности просто не замечаешь.

Я потрогал дно ящика. Несколько раз приходилось видеть, как почтовые работники мгновенно выбирают письма: подъехали на машине, сунули под низ ящика зелёный мешок — и готово… Дно ящика оказалось фанерным. Досточка легко поддалась, и на траву неожиданно выпало… письмо.

«Здесь?! В лесной глуши? Какой-то розыгрыш. Но чей? Неужто почтальона?»

Я тут же как бы наяву увидел хромого Степана, нашего сельского почтальона, и отбросил своё предположение. Степану ума не занимать. Он начитанный, как-то говорил, что все популярные журналы просматривает. И вообще — сообразительный. Во время войны, в сорок третьем, ему покалечило ногу. Так он сам себе и протез сделал, и ходить на нём научился. После восстановления колхоза определили Степану лёгкую работу, лошадь дали. Ему сейчас под семьдесят, четверых внуков имеет, а с брезентовой сумкой не расстаётся. Агасфер почтового ведомства. Нет, Степан такой ерундой заниматься не станет.

Я наклонился и поднял письмо. Конверт был явно самодельный — из плотной бумаги, тщательно заклеенный. Зелёным фломастером на нём было выведено печатными буквами:

«Галактика, до востребования».

Я улыбнулся. Всё ясно, мальчишки забавляются. Играют в пришельцев, наверное…

От нечего делать я присел в тени орешника, разорвал конверт. Почерк аккуратный, мужской. Буквы закруглены, связаны между собой, будто бусинки. И всё же тот, кто писал, явно торопился — буквы пляшут в разные стороны. Я столько проверил в своей жизни ученических тетрадей (интересно в самом деле — сколько?), что могу по почерку определить даже настроение человека. Во всяком случае, ясно, что к галактике обращается мальчишка. Четвёртый или пятый класс. Но кто же он?

Письмо начиналось то ли с молитвы, то ли с воззвания:

«О вы, пьющие нектар мысли в других мирах! Спешим сообщить о себе в год 387 341 после 46 миллионов от первого Медосбора мысли, пока время процветания не сменилось временем упадка и сна разума.

Знайте, что мы есть!

Мы — хозяева огромной прекрасной планеты. Нет нам числа, и жизнь наша пронизана целесообразностью и гармонией. Однако устройство нашего общества и гибельные силы стихий заставляют нас бессчётное количество раз подниматься на вершины духа и вновь спускаться до уровня животного существования. Каждый раз мы теряем драгоценные крохи знаний и опыта и начинаем всё сызнова. Над нами висит проклятие Круга, и нет на всей земле нашей такого длинного лета, чтобы мы успели разорвать порочный Круг, нет таких тучных пастбищ, чтобы осыпать нас благоденствиями и позволить собраться с силами, и нет среди нас такой Матери, которая, забыв о Воинах и Кормильцах, рожала бы одних Мудрецов — тех, кто начинает нить мысли. Более того! Круг живёт в нас, в нашем естестве. Он неистребим и всевластен. Даже у самых сильных нет сил разорвать его, а самым умным не хватает ума, чтобы выбраться за его пределы.

Бойтесь Круга, пьющие нектар мысли в других мирах!

Если вам каким-то чудом удалось выйти за его пределы или если вы изначально свободны от оков совершенства и гармонии, — услышьте нас!

Пусть продлится ваше Лето!

Идущие к вершине».

Обращение на этом кончалось. Дальше шли записи, похожие на дневник. Начинались они безнадёжным и горестным утверждением:

«Я знаю, что Город погибнет.

И всё равно беру дюжину ближайших Помощников и снова отправляюсь в нелёгкое и опасное путешествие — надо ещё раз осмотреть Падающий Свод. Мы выходим утром, с восходом светила. В коридорах Города уже полно народа: поодиночке и группами двигаются Кормильцы, торопятся выбраться на свежий воздух Крылатые, уверенной поступью вышагивают большеголовые Воины.

Вскоре мы подходим к воротам, и я сообщаю Стражникам, куда и зачем веду своих Помощников.

Правильнее было бы сказать, что мы прошли 401-м, 187-м и 682-м коридорами и вышли к 28-м Западным воротам, но эти обозначения и метки существуют больше для порядка, а ориентируемся мы обычно по наитию. Кстати, понятие это — „наитие“ — очень редкое. Кроме меня, в Городе им владеет ещё 861 Ти. У него в памяти хранится много интересных, но крайне хаотичных и отрывочных сведений, и я люблю тянуть с ним нити мыслей. 861 Ти из тех немногих, кто уцелел во время Потопа. Да, два года назад, весной, было огромное половодье, настоящий Потоп, и наш Город погиб, а жителей его унесла большая вода. Несколько десятков счастливцев, которых погребли движущиеся с потоками валуны, спрятались в забытьи, как в зимнем сне. Спустя несколько недель вода ушла. Они выбрались из-под камней и создали новую Семью, которая восстановила Город.

Так что если Свод рухнет, а он рухнет непременно, Город погибнет и вновь возродится. Так было всегда, и так будет впредь. Единственное, чего я не знаю, — станут ли переносить его на новое место или заселят упавший Свод, превратят его в часть Города…

Сразу за Городом начинается лес.

Меня это радует. Когда идёшь по пустоши, необыкновенно остро ощущается огромность мироздания: фиолетовое небо с лёгким утренним узором радужных разводов, яростно пылающий косматый шар светила над головой, чьи протуберанцы постоянно тянутся к земле. Они то и дело слизывают звёзды, но те, большие и яркие, не отступают, и их сияние щекочет и холодит душу.

Ещё лучше, когда над обычным лесом вздымаются Небесные Столпы. Их Заоблачные Сады бывают такими огромными и густыми, что порой закрывают не только звёзды, но и светило. Идти под ними — сплошное удовольствие, но около Города Небесных Столпов теперь нет. Был один, в его тени и возвели в своё время Город, но он почему-то сломался. Это и есть злополучный Падающий Свод, который в конце концов разрушит Город. Сами по себе Небесные Столпы падают чрезвычайно редко. Даже состарившись и прекратив своё существование, а живут они иногда сотни лет, гиганты эти продолжают стоять. Недаром в древности считали (я находил в памяти соплеменников обрывки давних преданий), что Небесные Столпы подпирают небо, держат его. Потому их, мол, так и назвали…

Странно… Всё, о чём только что думалось, старо, как мир. Помощникам, которые от нечего делать тянут мою мысль дальше, всё это тоже давно известно. Почему же я так обстоятельно фиксирую даже пустяки, комментирую их? Будто рассказываю всё это чужому или формулирую для записи в памяти сородичей. Всё дело, наверное, в том, что я многие годы пытаюсь установить связь с разумными существами, которые живут возле других звёзд, и привык обращаться к ним, чем бы ни занимался. И как же мне, кстати, поверить в бредовую идею, захватившую недавно умы моих сородичей, что наш разум — уникальное, а может быть, и единственное явление во вселенной, если я не то что верю в обитаемость иных миров, но каким-то непостижимым образом даже чувствую их?! Мне кажется, нас давно уже слышат, нас услышали. Как это доказать? Не знаю…