Она ушла, оставив в комнате запах каких–то странных, нежных и раздражающих духов.

Я остался один… Однако я не был уверен в том, что за мной не наблюдают. Надо было выбираться из этого города, но я ощущал себя в каких–то тенетах, которыми меня оплел неизвестно кто и неизвестно зачем. Во всяком случае, следовало соблюдать и осторожность и предусмотрительность. Пока что я решил осмотреть свою квартиру.

Кабинет, столовая, гостиная, спальня, ванная…

Для одного человека, пожалуй, больше чем надо!

Все комнаты были обставлены с большим вкусом.

В ванной я мельком посмотрел в зеркало и… не узнал самого себя: это был я и не я. Правильнее сказать, это был, разумеется, я, но в моей внешности произошла разительная перемена: всегда, сколько я себя помню, я был темным шатеном, на меня же из зеркала глядел рыжеватый блондин… Да, рыжеватый блондин!

Я зашел в кухню.

Марта стояла у плиты, поглощенная какими–то кулинарными таинствами. Я молча смотрел на Марту, и она, в свою очередь, испытующе посматривала на меня.

— Извините меня, господин Берзинь, — внезапно спросила она. — Ведь вы, извините, не господин Берзинь?

Я не знал, что ей ответить.

— А почему бы мне не быть господином Берзинем? — неуверенно возразил я. — Это такая распространенная фамилия…

Я вернулся в кабинет и принялся знакомиться с его хозяином, то есть с самим собой, поскольку я теперь был Августом Берзинем, хотя в этом и сомневалась моя экономка.

Как я уже сказал, в живописи господин Берзинь всем художникам предпочитал, по–видимому, самого себя, а что касается книг, их было много и подобраны они были весьма тщательно. Господин Берзинь, судя по книгам, интересовался тремя предметами: искусством Древнего Рима, политической историей Прибалтики, особенно новейшей ее историей, и современной французской литературой. Впрочем, подбор французских авторов свидетельствовал, что господин Берзинь–большой эстет и, я бы даже сказал, сноб: в его библиотеке были отлично представлены Поль Валери, Анри де Ренье, Жюль Ромен, Марсель Пруст, Жан Жироду; из более ранних поэтов находились Малларме, Бодлер, Верлен и Рембо, а что касается старины, то из всех старых поэтов в библиотеке Берзиня нашлось место только для одного Вийона.

На столе Берзиня, или, правильнее сказать, на моем столе, лежал томик знаменитой эпопеи Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», тот самый роман этой эпопеи, который называется «Под сенью девушек в цвету».

В этот момент я представить себе не мог, как символично было это название и для жизни господина Берзиня, и для моей последующей жизни в его доме!

Вся жизнь господина Берзиня в Риге, и того, который существовал в этой квартире до моего появления, и того, который появился здесь в моем лице, протекала, так сказать, именно под сенью девушек в цвету. Но в первый день моего присутствия в этой квартире никакие девушки в ней не появлялись.

Вечером, как и пообещала, пришла Янковская.

Я сидел в кабинете и перелистывал Пруста, неотступно раздумывая о том, как мне организовать свое бегство из Риги. Янковская появилась неожиданно — я уже говорил, что у нее был ключ от этой квартиры.

— Сидите и мечтаете о побеге? — спросила она меня с иронией.

— Вы догадливы, — ответил я.

— Напрасные мечты! Что ушло, уже не вернется, — задушевно произнесла она. — Но вы не тревожьтесь, все будет хорошо. — Она взяла из моих рук книгу и отложила ее в сторону. — Я хочу кофе. Позвоните Марте и распорядитесь…

Она сама нажала звонок, скрытый в бронзовой гирлянде, украшающей настольную лампу. Мы перешли в столовую, и надо сказать, что кофе, приготовленный Мартой, был превосходен.

— А вы не пробовали пить кофе с обыкновенной русской водкой? — спросила меня Янковская, сама достала из буфета бутылку и налила себе водки. Но мне было не до водки.

С какой–то мучительной остротой ощущал я всю неестественность такого времяпрепровождения в эти грозные дни.

— У меня к вам много вопросов, — сказал я своей собеседнице. — И думаю, что пришло время на них ответить.

— Позвольте мне их перечислить? — не без лукавства произнесла Янковская. — Во–первых, вас интересуют обстоятельства того странного вечера, когда состоялось наше знакомство; во–вторых, вам хочется знать, почему я в вас стреляла и затем, без всякой последовательности, спасла и ухаживала за вами в госпитале; в–третьих, каким образом вы превратились в Августа Берзиня…

Она улыбнулась.

— Правда, — сказал я. — И я надеюсь…

— Постепенно вы все узнаете, — снисходительно сказала Янковская. — В тот вечер ваше присутствие избавило меня от большой опасности, стрелять в вас меня вынудили обстоятельства, которые были сильнее меня, а спасла вас моя находчивость, и это взаимовыгодно для нас обоих…

Так ответила она, не разъяснив ни одной из загадок.

— Но, может быть, вы объясните, каким образом я превратился в блондина? — спросил я.

— Очень просто. С помощью перекиси водорода. Это — испытанное средство. Так поступают многие женщины, страстно желающие стать блондинками. Возможно, вам это не нравится, но вы должны меня извинить. Я вынуждена была вас обесцветить потому что во всем остальном вы очень похожи на Августа Берзиня. Смелее вживайтесь в образ, как принято говорить у актеров, и ни у кого не появится подозрений в том, что вы не тот, за кого вам приходится себя выдавать.

— Как сказать! — возразил я, усмехаясь. — Марта, например, совсем не уверена в том, что я являюсь ее хозяином…

И я передал Янковской слова Марты, сказанные ею сегодня мне на кухне. Янковская сразу посерьезнела, а минуту спустя я увидел, как она выпустила свои коготки.

— Марта! — резко крикнула она.

Марта неторопливо вошла в столовую.

— Сядьте, госпожа Круминьш, — приказала Янковская Марте, и было совершенно очевидно, что лучше всего с ней не спорить.

Марта села спокойно, не спеша, в ней было какое–то внутреннее спокойствие простой рабочей женщины.

Янковская кивнула в мою сторону.

— Вы, кажется, не узнали сегодня господина Берзиня?

Марта смутилась.

— Я человек религиозный, — нерешительно сказала она. — Но я не могу поверить в воскрешение мертвых, госпожа Янковская…

Янковская усмехнулась.

— Вам придется поверить, — ответила она Марте. — Потому что если вы умрете от моей пули, вы уж наверняка не воскреснете. — Она еще раз кивнула в мою сторону и многозначительно посмотрела на Марту: — Так кто это такой, Марта?

— Я думаю… Я думаю, что это господин Берзинь, — неуверенно произнесла Марта.

— Кто, кто, повторите еще раз! — скомандовала Янковская.

— Это господин Берзинь, — гораздо тверже повторила Марта.

— Да, это господин Берзинь, — подтвердила Янковская, властно глядя на Марту. — В этом нет никаких сомнений, и в этом вы не будете сомневаться не только в разговорах с господином Берзинем, но даже в мысленном разговоре с самим господом богом. Я добавлю — ваш сын и ваш брат, отправленные на работу в Германию, никогда не вернутся домой, если вы даже во сне пророните хотя бы одну неосторожную фразу… — И вдруг в руке, которая только что держала изящную голубоватую чашечку с кофе, я увидел пистолет, тоже очень изящный и небольшой, но который, однако, отнюдь не был дамской безделушкой. Он лежал на ее ладони и точно дышал, потому что она шевелила своими пальцами, — этот пистолет появился на ее ладони так, как будто Янковская была профессиональной фокусницей. Неожиданно она улыбнулась и добавила уже совсем шутливо: — Я вас застрелю и в том случае, если господин Берзинь будет недоволен вашей стряпней… — Она улыбнулась еще приветливее и милостиво отпустила Марту. — Идите и ложитесь спать.

Но как только Марта ушла, Янковская тоже собралась уходить.

— Я устала, — сказала она. — Завтра я зайду. Хочу вас только предупредить. К вам будут приходить разные девушки. Учтите, это так и должно быть. Не оставляйте их без внимания.

На следующий день после обеда Марта доложила: