Позвонил Бугаев:
— Машина у подъезда, товарищ подполковник.
Они спустились вниз, и Корнилов молча распахнул перед Гориной обе дверцы вишнёвой «Волги» — впереди и сзади. Она села впереди. Подполковник с Бугаевым и экспертом Коршуновым сели на заднее сиденье.
…Дача стояла на окраине посёлка среди сосен. Небольшой финский домик, недавно покрашенный в густой зелёный цвет.
— Калитка на замок не закрывается? — спросил Игорь Васильевич, когда они вышли из машины.
— Закрывается. И вчера была закрыта, — Наталья Николаевна просунула руку с ключом между реек калитки и открыла маленький замочек, висевший на щеколде. По красивой, засаженной штамбовыми розами тропинке они подошли к дому.
— Осторожно, — попросил Корнилов хозяйку. — Мы сначала с экспертом осмотрим. — Он с досадой подумал о том, что с ними нет служебной собаки. Проводник-кинолог райотдела уехал в питомник за новой овчаркой.
— Эта дверь в порядке. Сломали другую, на веранде. — Наталья Николаевна повела их вокруг дома.
Дверь на веранде была взломана самым примитивным способом — отжата лопатой. Старая лопата валялась тут же.
— Лопата ваша? — спросил Игорь Васильевич.
Наталья Николаевна кивнула.
— Ищи не ищи, на этой лопате никаких отпечатков не найдёшь, — сказал эксперт. Потом он обработал ручку, дверь с веранды в комнату.
Корнилов прошёл в дом. Комнаты выглядели уютно и красиво. Совсем не ощущалось налёта сезонности, так характерной для дачи. Хозяева сделали всё, чтобы чувствовать себя как в городской квартире. Сразу угадывалось присутствие моряка. Окно в одной из комнат, сооружённое из старинного штурвального колеса, морской хронометр на стене, модели парусников на шкафу. И большая цветная фотография красавца теплохода на фоне какого-то экзотического города с пальмами. Игорь Васильевич подошёл поближе и прочитал название лайнера: «Иван Сусанин».
Подробный осмотр дома дал кое-что интересное. Два ящика письменного стола были взломаны, бумаги, хранившиеся там, ворохом валялись на столе и на полу. Остальные ящики, по словам Натальи Николаевны, муж никогда не запирал. Но и там всё было перерыто. Не требовалось особой наблюдательности, чтобы увидеть беспорядок и в небольшом книжном шкафу. Некоторые книги, снятые с полок, лежали на шкафу, другие были перевёрнуты. Но самой интересной находкой оказались окурки сигарет в большой раковине, служившей пепельницей. Раковина эта стояла на маленьком столике рядом с креслом. Окурков было много, и все от сигарет «Филипп Моррис». А по утверждению Гориной, её супруг курил только «Новость».
— Мы жили очень экономно, — сказала Наталья Николаевна. — Долго откладывали деньги на «Волгу», потом Юра решил как следует обставить квартиру и дачу.
Корнилов промолчал. Горина, наверное, истолковала его молчание как недоверие к её словам и добавила:
— Вы не подумайте, что я ввожу вас в заблуждение. Дача досталась мне от папы. Юра хоть и зарабатывал немало, но ему очень хотелось создать комфорт. Даже вещи, которые он привозил из плавания, мы сдавали в комиссионный…
«То-то она от кольца отказалась. Даже представить не может, что такая дорогая вещь принадлежит её мужу. Но кому же?»
— Да, «Филипп Моррис» — хороший подарочек, — радовался Бугаев. — Это вам не «Беломорканал»! Но столько накурить! Хорошему курильщику — и то не меньше двух-трёх часов понадобилось бы!
— Из друзей и знакомых Юрия Максимовича никто не курил такие сигареты? — спросил Игорь Васильевич Горину.
— Не знаю. Я не обратила внимания.
— А капитан курит?
— Курит.
— А Юрий Максимович много курил?
— Да, больше пачки в день.
«Значит, курильщик „Филиппа Морриса“ дымил здесь один, — решил Корнилов. — Может, и не один, но без хозяина».
Они вышли из дому.
— Ну вот, сейчас отправим вас, Наталья Николаевна, в Ленинград. Вместе с Дмитрием Терентьевичем. А мы с товарищами побродим по окрестностям, подышим воздухом.
— А как же вы доберётесь? — спросила Горина.
— У местного начальства машину позаимствуем! — сказал Корнилов. — А вам большое спасибо.
На этот раз Наталья Николаевна села на заднее сиденье. Машина тронулась, и Игорь Васильевич вдруг увидел, как она закрыла лицо руками и, по-видимому, заплакала. Но взревел мотор, и её рыданий не было слышно.
— У вас нет, товарищ подполковник, такого предчувствия, что окурочки эти приведут нас к интересному человеку? И что вообще кое-какая логика начинает проявляться… — удовлетворённо сказал Бугаев. — Все эти штучки, — он кивнул на дачу, — сплошное любительство. А сигаретки…
— Сигаретки всякие могут быть, — возразил Корнилов, — помнишь «автомобильное» дело? Федяша Кашлев специально чинариков чужих принёс.
— Ну-ну! — насмешливо откликнулся Бугаев. — Целую пепельницу чинариков «Филиппа Морриса» не каждый додумается припереть! Где их насобираешь?
— Да я разве возражаю? — проворчал Игорь Васильевич. — Серьёзные улики. Серьёзные. Но нельзя же так сразу и согласиться! Может быть, кто-то некурящий принёс с собой пачку, чтоб следствие по ложному пути направить.
— Два часа дымил?
— Отставь. Давай делом займёмся.
Корнилов огляделся. Неподалёку стояла ещё одна дача, большая, двухэтажная, крашенная коричневой краской. А за соснами, метрах в пятистах, виднелся голубенький домик.
— Давай, Семён, пойдём спросим соседей. Может, видели кого-нибудь возле дачи Гориных, узнаем, давно ли он сам приезжал. А про сигаретки нам Иван Иванович завтра всё разобъяснит. — Корнилов подмигнул эксперту, сидевшему на лавочке у забора.
— Разобъясню, — лениво отозвался Иван Иванович. — И не только про сигаретки, но и про «пальчики», которые на письменном столе нашёл. Вот только когда сегодня мы домой попадём? Я даже жену не предупредил.
— А если не попадёшь — не беда, — засмеялся Бугаев. — У меня тут, в Рощине, такие девчонки есть знакомые…
— Эх, Семён! — осуждающе сказал Корнилов. — Если бы ты работал так же, как болтал. Давай двигайся. Я пойду в этот дом, — он кивнул на двухэтажный, коричневый. — А ты подальше. Всё-таки молодой, тебе пройтись полезно.
В саду большого дома играли в бадминтон два мальчика. Один лет десяти, а другому, наверное, было не больше шести. Оба белесые — таких в деревне называют сивыми, оба усыпанные веснушками. Увидев Корнилова, старший спросил:
— Вы, дяденька, к папе?
— Угу, — ответил Игорь Васильевич. — Он дома?
— Дома! — ответили ребята хором.
— Проводите к нему?
Маленький взял Корнилова за руку, а старший шёл впереди, открывая двери.
Дом был просторный и добротный. Внутри нештукатуренный, некрашеный. Так хороши были чуть потемневшие струганые брёвна стен, дощатый, покрытый лаком потолок, что подполковнику пришла неожиданная мысль: «Имел бы я дачу, сделал бы так же».
— Папа, к тебе дяденька пришёл! — сказал старший сын, отворяя двери в одну из комнат.
— Это ты, Петро? — спросил мужчина, сидевший за большущим столом, и обернулся.
Корнилов сразу понял, что мужчина слепой. Его широкое скуластое лицо было всё изборождено шрамами и синими рябинками. «Он него, конечно, многого не узнаешь, но, может быть, жена дома…»
— Нет, я из милиции, — сказал подполковник. — Хотел просто кое о чём вас спросить. Меня зовут Игорь Васильевич.
— Из милиции? — слепой сказал это так удивлённо, как будто к нему пришли из миланской оперы. — Да садитесь, садитесь, — он развернулся на своём крутящемся кресле. — А вы, други, давайте гулять. Потребуется помощь — призовём.
Старший спросил:
— Пап, морсу можно?
— Конечно.
Мальчик ушёл, а младший смирненько уселся на широкой тахте и, казалось, старался даже не дышать.
— Алёха, а ты чего затаился? — спросил отец. — Давай, мил друг, смывайся. Потом всё обсудим.
Алёха вздохнул и покорно пошёл к двери. В дверях он обернулся и, с интересом посмотрев на Корнилова, два раза обоими глаза моргнул ему.
— Их у меня пятеро, — сказал слепой. — Один уже работает. Другой университет кончает. Третий, Филипп, сейчас с матерью в Ленинграде. Вы извините, не представился. Кононов Егор Алексеевич, профессор математики. Да вы, наверное, знаете, коль из, милиции ко мне пожаловали. Ваше дело — всё знать, — он улыбнулся доброй, располагающей улыбкой. И его лицо, изуродованное синими шрамами, преобразилось.