За справедливость можно, конечно, бороться и в одиночку. Но может ли быть справедливость для одиночек? Нет, нет. Такое уж это особое понятие — справедливость. Она полной гармонии требует. Не может справедливость быть неполной, как не может быть дюжины без одной единицы. И если что-то справедливо для всех, но несправедливо для одного — это уже не справедливость. И все разговоры про высшую справедливость — выдумки. Красивая ложь в собственное оправдание.

Игорь Васильевич перешёл Кировский мост, свернул направо. В обычные дни здесь толпились рыбаки, но сегодня ловил только один, в зелёном офицерском плаще с надвинутым на голову капюшоном. Корнилов остановился у гранитного парапета. Рыбак ловил на донки. Маленькие колокольчики тихо позванивали от ветра.

— Закурить не найдётся? — спросил рыбак у Корнилова, повернувшись к нему.

Игорь Васильевич достал сигареты, помог прикурить. Рыбак был немолодой, широкоскулый, с красным загорелым лицом.

— Что-то плохо клюёт сегодня, — кивнул он на колокольчики. — А вообще жаловаться не приходится. Появилась рыбка в Неве. Вода почище стала — она и появилась…

— Часто ловите?

— Часто. Хожу сюда как на работу. Вчера был, и позавчера… И сегодня, как видите. На завтра не загадываю. Дожить надо.

«Пенсионер, — подумал Корнилов. — А ведь хорошо ещё выглядит. Получше меня. Уйти в рыбаки, что ли? Вот и капитан Бильбасов собирается».

— Я с ранней весны тут рыбачу. Как в апреле на пенсию вышел — тут околачиваюсь. До осени половлю, наберусь силёнок — а там посмотрим. — Рыбак подмигнул Корнилову. — Я ещё кое-что полезное могу. Не каждый молодой угонится!.. А вы и сами, наверное, не прочь с удочкой побаловать? — поинтересовался он. — А то давайте в компанию. В хорошую погоду тут не протолкнёшься. Но мужички у нас приличные, подвинутся.

— Спасибо. — Дождик усилился. Корнилов поёжился, поднял воротник. — Ни чешуи ни рыбы!

— И вам желаю хорошего! — отозвался рыбак.

Прохор Савельич Баланин, кладовщик совхоза «Орлинский», встал рано. В половине шестого он уже вышел из дома, выпустил кур из сараюшки и, зябко поёживаясь, пошагал по тропинке через запущенный парк. В совхозе началась копка картофеля, и Баланин торопился. В шесть к складу должны были подъехать машины за ящиками.

Солнце с трудом пробивалось сквозь густой утренний туман, начинающая жухнуть трава серебрилась от росы. «И не выкосил никто, — пожалел Прохор Савельич. — Скотину люди не держат — коров по пальцам пересчитать можно».

Склад помещался в старой церкви с разрушенным куполом. Закрыли церковь ещё в тридцатые годы. Всё хотели приспособить под клуб, да так и не дошли руки. После войны устроили здесь склад. Сначала хранили капусту и картошку. Несколько лет назад приезжала какая-то комиссия из района. Сказали, что от сырости здание разрушается. Овощи хранить запретили, и теперь там складывали ящики.

У церкви было пусто — не подъехал пока ни один грузовик. Баланин, с трудом подняв лицо к разрушенному куполу, привычно перекрестился, — был Прохор Савельич от рождения горбат, а к старости и совсем скрючился. Ходил, глядя себе под ноги. Открыв огромный амбарный замок, кладовщик вошёл в церковь.

«Пока они там чухаются, — подумал Прохор Савельич о шоферах, — я успею дюжину ящиков починить». И пошёл было за алтарь взять молоток с гвоздями, но едва не споткнулся о распростёртое на полу тело. Баланин хотел выругаться, подумав сначала, что запер с вечера на складе кого-нибудь из деревенских забулдыг, но увидел около головы лежащего лужицу запёкшейся крови.

— Этого ещё не хватало, — прошептал старик и, опустившись на колени, попытался перевернуть лежащего на спину. Но всё его лицо было залито кровью, и Баланин испугался. Ему показалось, что у человека разбит череп.

— Ох ты, господи, беда-то какая! — теперь уже крикнул Прохор Савельич и, поднявшись, побежал к выходу.

К церкви как раз подъехал грузовик. Кинувшись к водителю, Баланин замахал руками и закричал:

— Павлик, вылазь поскорее! Человека убили!

Шофёр не спеша вылез из кабины и с недоверием глядел на старика.

— Из наших, что ли?

— Откуда я знаю. Весь в кровищи. Пойдём! — Прохор Савельич дёрнул шофёра за рукав ватника.

Павлик шёл с неохотой, и старик всё время подталкивал его:

— Давай, давай. Может, он жив ещё…

Вместе они перевернули лежавшего навзничь. Это был молодой мужчина с маленькой бородкой и тонкими усиками. Из-под синего старенького халата, который был надет на нём, торчал воротник замшевой куртки.

— Нет, не наш. — Павлик внимательно разглядывал мужчину. — Я его ни разу не видел…

— Никак дышит, — сказал Прохор Савельич. — Ты, Павел, давай его в больницу вези.

— Не надо трогать, — проворчал шофер, — умрёт в дороге, потом хлопот не оберёшься. Я счас «скорую» вызову.

— К Филиппычу стукнись, — попросил Баланин. — Всё равно мимо поедешь.

Филиппыч, старший лейтенант Владимир Филиппович Мухин, был участковым инспектором и жил в их деревне.

Когда он приехал к церкви на своём мотоцикле, собралось уже довольно много народу — шофёры, несколько женщин, присланных из города в подшефный совхоз на уборку.

— В больницу-то Пашка Гавриков спугался на своей машине везти, — сказал кладовщик, когда они вошли в церковь и старший лейтенант молча остановился около лежавшего на полу мужчины.

— И правильно, — хмуро отозвался Мухин. — Сейчас приедут. Я тоже позвонил… Народу много потопталось? — обернулся он к старику.

— Не. Только я да Пашка. И женщина одна, из городских. Объявилась, что доктор, а как посмотрела, так плохо ей стало.

— Не наш, — сказал участковый, покачав головой. Совсем, как перед этим шофёр Гавриков. — Ты, Прохор Савельич, расскажи-ка, что и как?

— Рассказывать тут нечего, — Баланин прислонился к ящикам. Ему было трудно смотреть снизу на рослого милиционера. — Замок открыл…

— Замок был цел? — удивился Мухин.

— Целёхонек. И засов задвинут.

— А ты контрольку в замок ставишь?

— Ставлю. Как же. Хоть и невелико богатство, а поживиться есть чем. Ты, Филиппыч, не сомневайся — всё в целости было. И замок и контролька. Я, как наткнулся на него, — старик кивнул на распростёртого мужчину, — подумал сперва, что из наших алкоголиков. Забрался с вечера да заснул… Но потом вспомнил — церковь я вчера днём закрыл — с полдня правление заседало…

Приехала «скорая». Пожилой врач осмотрел лежавшего, покачал головой. Потом кивнул двум санитарам, стоявшим с носилками тут же.

— Погодите минуту, — попросил старший лейтенант. — Может, документы при нём есть? — Он стал на колени, отвернул полы синего халата, осмотрел боковые карманы замшевой куртки. В них ничего не было. Потом сунул руку во внутренний карман, на мгновение замер и тут же вытащил большой чёрный пистолет. Один из санитаров присвистнул.

— Ничегосеньки! — сказал старик Баланин. — А документа нету?

Участковый несколько секунд смотрел на пистолет, потом вынул платок, завернул в него оружие и спрятал в сумку. Из другого кармана вытащил ключи на тонком колечке. Один — маленький, французский, другой — длинный, с какой-то очень сложной бородкой.

— Больше ничего. Вы его везите. Я в больницу наведаюсь.

Мужчину унесли.

— Ну что, Андрей Петрович? — спросил участковый врача.

— Тяжёлый случай. Не по нашим силёнкам. Тут, похоже, опытный нейрохирург требуется. Сейчас с Гатчиной свяжусь.

Врач ушёл. Было слышно, как заурчал мотор, потом, уже издалека, несколько раз донесся вой сирены…

— Как же он сюда попал? — задумчиво сказал инспектор, осматривая склад. Всюду высились горы ящиков, пустые бочки. — Другого хода нет?

— Был, да его давно кирпичом заложили, — отозвался Баланин.