– Как? Почему? – сошла вдруг краска с лица директорши. Она, видимо, уловила в голосе Жура трагическую ноту.– Ну, говорите! Прошу вас…

– Он убит,– выдавил из себя Виктор Павлович.

Морось, туман. Люди – как тени. Жур словно плыл в сумерках, вглядываясь в номера домов. Здесь, в центре города, освещенном лучше, чем окраина, и то было ощущение, что ты в мутном аквариуме.

Вот и нужный дом. Помпезный, с архитектурными излишествами. В холле сидел бдительный вахтер.

Регина Власовна Зерцалова, бывшая жена убитого, жила на втором этаже. Она была в строгом темном домашнем халате, похожем на платье. Прическа в идеальном порядке, на лице – собранность и серьезность. Живет одна, сын на стажировке за границей, в каком-то колледже, а у нее самой много работы на вечер. И действительно, на письменном столе были аккуратно разложены какие-то справочники, выписки, диаграммы, рулоны перфорированной бумаги с множеством цифр и букв. Зерцалова писала докторскую диссертацию.

– Чем могу быть полезной? – спросила она, усевшись за стол и предложив Виктору Павловичу вольтеровское кресло.

– Хочу поговорить с вами о бывшем муже, Станиславе Аскольдовиче.

– Неужели скатился до какой-нибудь уголовщины?– брезгливо поморщилась хозяйка.

– Да, история уголовная,– подтвердил капитан, с тоской подумав: снова предстоит сообщать о смерти…

– Я хоть и неверующая, но согласна со словами протопопа Аввакума: «Выпросил у Бога святую Русь Сатана»,– Регина Власовна вздохнула.– Вот мы, так сказать, и сподобились… Сексуальная революция, наркомания, одиннадцатилетние проститутки, рэкет – и все это на фоне помешательства на спиритизме, потусторонних силах… Неужели нам мало уроков Запада?

– Издержки демократизации,– философски заметил Жур.– Видимо, должны пройти через это…

– Ну и глупо. Правильно сказал Бисмарк, что только дураки могут учиться на собственных ошибках. Умные учатся на ошибках других. А мы как были дураками, так ими и останемся.

– К чему вы все это?

– Никогда не думала, что Станислав Аскольдович на старости лет клюнет на эту дешевку и станет еще одним шарлатаном. Я имею в виду его так называемую артистическую деятельность. Мог бы найти более достойное применение своим незаурядным способностям.

Ее менторский, безапелляционный тон подавлял Виктора Павловича.

– Вы считаете, он шарлатан? – напрямик спросил Жур.

– Когда по фотографиям вылечивает от недуга – шарлатан. Когда предсказывает будущее – шарлатан. Когда морочит голову тысячам людей о переселении душ и кликушествует – шарлатан вдвойне.

– А как быть с теми, кого он действительно излечил?– Жур задал вопрос, на который сам не мог найти ответа.

– Вы помните фильм «Праздник святого Йоргена»? Там Ильинский играет бродягу, который скрывается от полицейских, он притворяется калекой. И его якобы исцеляет святой, такой же уголовник. Надеюсь, видели?

– Конечно. Вы думаете, Зерцалов сам организовывает благодарственные письма?

– А почему бы и нет?

– Ну хорошо, а если он все-таки не шарлатан?

– Я не совсем категорична. Признаю нетрадиционную, но веками проверенную народную медицину. Китайскую, русскую, тибетскую. И гипноз я считаю научным методом. Могу признать существование экстрасенсорного воздействия. Станислав Аскольдович мне лично снимал мигрень своим биополем.

– Значит, кое-что из его неординарных методов признаете?

– Биоэнергетика,– пожала плечами Регина Власов-на.– Тут нет никакой мистики. А вот когда приплетают Бога…– Она энергично мотнула головой.

– По-вашему, ученый не может верить в Бога?

– Многие, занимаясь наукой, верят и частенько оказываются в неловком положении. Возьмите Павлова. Вроде бы ощущал существование Бога, слышите, ощущал, однако сам лично доказал, что эмоциями управляет не так называемая душа, а нервная система с помощью условных и безусловных рефлексов. Парадокс, не правда ли?

«Женщина с головой,– отметил про себя Виктор Павлович.– С ней спорить трудновато».

– А как вы отнеслись к контакту Станислава Аскольдовича с представителями неземной цивилизации? – закинул Жур еще один пробный камень.

– Неземные цивилизации, может, и существуют, но вот насчет контакта Зерцалова…– Она усмехнулась.– Мистификация чистейшей воды. И, главное, повод мелковат: скрыть свои любовные делишки.

– Вы так считаете?

– Ну, знаете, это несерьезный разговор,– поморщилась научная дама.– Все просто, как дважды два – четыре. Загулял с бабенкой, подвел экипаж судна, семью заставил пережить Бог знает что… Честное слово, его поведение тогда было не достойно мужчины. Пришел бы и прямо сказал: так, мол, и так, Регина, виноват…

– И вы простили бы?

– Не знаю, не знаю,– поправила на руке часы-браслет Зерцалова.– Скорее всего нет.– Она подумала и жестко произнесла: – Наверняка нет. Терпение лопнуло. Сын уже был взрослый, все видел. Не хотела выглядеть в его глазах тряпкой…

– Простите, что копаюсь в личном. Он действительно провел эти десять дней с женщиной?

– То есть нет сомнений. Накануне привез эту девчонку с собой к друзьям на дачу, а утром они ушли вместе. Даже знаю ее имя – Таня.

– А другие женщины у него были?

– Думаю, пальцев не хватит на руках и ногах, чтобы пересчитать.

– Конкретно, если можно…

– Хотя бы директриса нашей филармонии…

– Горчакова?

– Ну, я вижу, эта связь известна всему свету,– язвительно усмехнулась Регина Власовна.– Посмотрите на ее сынишку – вылитый Станислав…

– Значит, у нее есть сын?– несколько удивился Жур.

– Вот именно. А отца у мальчика нет. Хотя все знают, что он – Зерцалов.

– Еще один вопрос. По поводу той истории, из-за которой ваш бывший муж был исключен из мединститута…

При упоминании об этом хозяйка посерьезнела, вынула из иностранной пачки длинную сигарету и закурила.

– Что именно в ней вас интересует? – сурово спросила она.

– Мне известно, в деле были замешаны несколько человек. Троих осудили, а Станислав избежал наказания. Почему?

– Боже мой, сколько могут жить эти слухи?…– Регина Власовна встала, прошлась по комнате, держа одну руку в кармане халата. Она остановилась возле Виктора Павловича.– Поразительно! Что, вам уже успели сообщить? Якобы Станислав – сексот? Или стукач, не знаю, как это у вас называется.

– Не скрою: слышал и такое.

– Враки! Ложь,– пристукнула по столу Зерцалова.– Пусть Станислав неверный муж, неважный отец, эгоист, но – предатель?… Никогда. Слышите, никогда! Я бы бросила его в ту же секунду. И плюнула бы в глаза…

– Значит, диссидентом он не был?

– В том-то и дело, что был. Всегда! – жестко произнесла Регина Власовна.– Я имею в виду прямое назначение слова. Инакомыслящий. Как подавляющее большинство нормальных советских людей. А вот в юридическом смысле… Да, тогда Стасу повезло – его не наказали. Но зато в восемьдесят четвертом году поизмывались. Ведь если вы осведомлены о его любовницах, то уж наверняка знаете, что полтора года Зерцалов просидел в психушке.

– За что же он попал туда? – спросил капитан, удивляясь своему же вопросу, ибо его интересовало в данный момент другое – почему об этой печальной странице в жизни Зерцалова его мать не сказала ни слова. Бывшая жена тоже удивилась вопросу, так как была уверена, что милиции хорошо известны обстоятельства, при которых Станислав оказался в психбольнице. Поэтому она не стала рассказывать о подробностях и заговорила в обвинительном тоне.

– Болтал слишком много после так называемого своего полета в космос. Будто отчетливо видит будущее страны. Предсказывал скорое падение коммунизма у нас и во всем мире. Но вы же знаете, добровольных помощников у КГБ достаточно. Его вызвали в эту милую организацию и предупредили. Станислав не угомонился. Вот тогда-то его и упекли в психушку. Без суда и следствия! А обращались с ним хуже, чем с арестантом.

– Он рассказывал?

– Извините,– зло посмотрела Зерцалова на Жура,– сама видела. Да и наслушалась от очевидцев. Дело в том, что, желая хоть как-то облегчить участь отца моего сына, я бросилась во все инстанции – ходила, писала, умоляла… Кругом глухая стена. Порой мне казалось, что я сама сошла с ума или просто вижу кошмарный сон. Зерцалова пересылали из одного дурдома в другой. Я следом за ним. Денег не жалела, чтобы знать о нем хоть что-нибудь, передать кусок колбасы… Всюду – не приведи Господи. А то, что творилось в спецбольнице, в селе Поместье Волгоградской области – не пожелаю даже своему лютому врагу. Представьте себе, двести с лишним человек содержатся за высоким забором и колючей проволокой. Одним словом, тюрьма. Камеры с прочными запорами и глазком. Охрана, санитары глумятся над этими несчастными и бесправными людьми как хотят. И как мне сказал один сержант из охраны, не удивляйтесь, если побывавший у них человек вместо членораздельной речи перейдет на мычание. Короче, «беспредел», да и только. Я отдала пять тысяч одному генералу, чтобы Зерцалова перевели.