Костя от неожиданности как-то забоялся, спрятался за спину друга.

      - Что ты,  Ксюха, это же мы, - Олег натужно засмеялся…

      - Какая я тебе Ксюха? Еще раз услышу - получишь этой тряпкой!  - ее глаза несколько подобрели, голос смягчился.

      – Надевайте тапки и не шумите, все спят еще.

       – Все, все Оксана, мы все поняли, – заторопился с извинениями Олег.

      – Ничего себе, – изумился Костя. Вот она какая… Хотелось подчиняться ей, не прекословить, выполнять любые желания, капризы…

На него, однако, она так и не взглянула ни разу, будто не было его совсем. Это сильно озадачило и опять встревожило. Костя замкнулся, притих…

А Олег спокойно, весело разговаривал с ней, они учились вместе несколько лет. Шутил, острил непринужденно.

- Везет ему, - мелькнула глупейшая мысль. Костя стоял в нелепых тапках посреди коридора один и не знал, что делать дальше. Он вообще как-то растерялся, вся напускная самоуверенность куда-то исчезла, растворилась, он слегка оробел…

 Она так и не взглянула на него. Слушала Олега, весело смеялась, говорила что-то в ответ…

Тем не менее, распаковали чемоданы, получили постельное белье. Устроились. Народ проснулся, потянулся к умывальнику. Костя со всеми перезнакомился. Девчонки все были очень приветливы и доброжелательны, веселые хохотушки. Кроме Андрея был еще один парняга – Колька Комаров, свой человек, тоже спортсмен, этакий увалень–добряк, надежный и спокойный. Как-то со всеми сразу наладились отношения, казалось, что знают друг друга уже сто лет.

Оксана готовила обед, чистила картошку. Он наблюдал за ней издали, боясь, что она заметит его робкие быстрые взгляды. Но ей было совершенно не до него. Она распоряжалась по хозяйству, все безоговорочно признавали ее лидерство, слушались, соглашались.

Решили после завтрака пойти осмотреть центр поселка, сходить в клуб на киносеанс, потом заскочить в магазин, купить чего-нибудь к ужину.

Вечером, чуть стало смеркаться, собрались все вместе на веранде. Завели кассетник, поставили музыку, уселись за большим обеденным столом, и под аккомпанемент развеселых, легкомысленных песенок, сели играть в карты. В дурака…

Проигравшего били картами по носу. Или, по желанию, по ушам. Всем было очень весело, смеялись до слез, до икоты.

Косте не везло - часто проигрывал, получал свою порцию несильных ударов. Нос покраснел, заметно увеличившись в размерах. Уши будто кипели, пульсировали толчками…

 Он вроде и веселился со всеми, и в то же время был очень напряжен. Оксана резвилась больше всех, заразительно смеялась, с удовольствием отвешивая оплеухи. Казалось, ему от нее доставалось сильнее всех. Била с оттяжкой, звонко, смеясь заливисто и от души. Ямочки на щеках играли, белые ровные зубы сводили с ума, глаза сияли и сверкали. Ему тоже сначала было смешно, но после двадцатого проигрыша уши превратились в огромные вареники, нос распух, напоминая перезрелую сливу. Толстая Надька, показывая на него пальцем, зашлась в невероятно тонком писклявом смехе, схватилась за живот, и медленно сползла под стол. Все вокруг взорвалось от хохота. Костя понял, что ржут над ним, встал, вышел во двор.

–Come on, baby… Come on… - ревел динамик. Лицо пылало, теплый ночной ветерок не мог остудить его.

В небе горели звезды, светила матовым желтым светом яркая луна. Было таинственно и тихо, где-то стрекотали сверчки. Рядом на болоте квакали крупные зеленые лягушки.

Предчувствие чего-то необычного, удивительного, странного, вдруг обозначилось ярко, внушительно… Сердце тревожно стукнуло, забилось отчаянно и тут же успокоилось, затихло. Он стоял и вслушивался в необычные ощущения. Ему почудилось будто он готов к каким-то испытаниям, он не боялся трудностей, всегда шел навстречу сам, где-то рискуя бездумно, безумно, но не прятался, не избегал…

Костя тихо пробрался в спальню, лег на свою кровать, прикрыл глаза. Понял, как сильно он устал за эти дни. Бессонная ночь в поезде, этот первый день, совершенно вымотали его. И Оксана… Она абсолютно равнодушна. Наверное, у нее есть кто-то, и она его очень любит…

 - Не везет мне, – лицо горело. – Уеду домой, что мне тут делать? – он засыпал, мысли путались, уходили прочь…

Утром проснулся раньше всех, хотел выйти на двор. В коридоре нос к носу столкнулся с ней. Она уже топила печь, шла с охапкой дров, увидела его.

Глаза округлились, ужаснулись, она прикрыла губы ладонью, не удержалась, фыркнула, дрова с грохотом полетели вниз. Оксана в неудержимом, безумном хохоте, рванула на кухню и все смеялась, не могла остановиться. Костя глянул в висевшее зеркало и отшатнулся – на него в упор смотрела опухшая сине–зеленая харя какого-то отвратительного чудища, с всклокоченной гривой. Было и смешно, и страшно обидно. Он вылетел на улицу, припал к умывальнику, охлаждая распаленное лицо.

 – Да что же это? – он чуть не плакал. – Какая она… жестокая… - он твердо решил уехать, как только спадет отек. Слезы навернулись на глаза, сел на пенек, обхватил голову руками и затих, задумался. Было очень жаль себя…

На завтрак Костя не вышел, остался в спальне один. Лежал, накрыв лицо мокрым полотенцем, страдал… Попросил ребят не беспокоить его хотя бы до вечера. Слушал приглушенный веселый гомон, звяканье тарелок, и думал, думал. Незаметно провалился в вязкую дремоту, засопел…

Вскоре появился незадачливый командир отряда. Его забыли встретить на станции, и он шатался неприкаянный по безлюдным переулкам, тыкался в запертые калитки, пытаясь найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу.

Его чуть не разорвали деревенские волкодавы, а на повороте он нарвался на лежащего в грязи злобного кабана–секача, перегородившего дорогу. Разъяренное животное обнажило желтые клыки, приняло боевую стойку, напряглось, приготовившись к броску…

Командир струсил, вся его непутевая жизнь, судьба, пронеслись перед глазами… Сзади напирали злые собаки, перед ним стоял лютый зверь, деваться было просто некуда. Все же нашел силы, стремительно метнулся вбок, к высокому забору, оступился в наполненную вонючей жижей канаву, подпрыгнул, перескочил через острые колья, и ушел огородами…

После обеда все, кроме Константина, которого оставили сторожить хозяйство, направились в правление, затем решено было осмотреть объект, оценить фронт работ.

Впереди шествовал предводитель отряда, которого, как оказалось, звали Панас. Это был удивительный человек. Высокий, худой, можно даже сказать чахлый, в толстенных бинокулярных очках, в узких потрепанных брюках, он напоминал ботаника Паганеля. Держался прямо, гордо неся крупную, шишковатую голову с редкими, желтыми космами сальных волос. Все лицо его было усыпано множеством мелких красных, юношеских прыщей, а на крыльях крючковатого пористого носа зрели два ярких фурункула. Учился вместе со всеми в одной группе, хотя был много старше и уже отслужил в ракетных войсках срочную. Он был очень амбициозен, имел большие планы на будущее и свято верил в линию коммунистической партии

Председатель, крупный жизнерадостный мужик, собрал всех в актовом зале. Поздравил с приездом, объяснил ближайшие цели, пообещал выписать премии за ударный труд, посоветовал со всеми проблемами обращаться к бригадиру, или к нему лично. Сел, уступив слово следующему оратору.

К трибуне вышел командир отряда. Панас был мрачен и собран. Сказал, что не допустит нарушения трудовой дисциплины и внутреннего распорядка, а с прогульщиками будет беспощадно бороться. В зале смеялись и улюлюкали.

      – Ты бы полегче, начальник, – председатель усмехнулся в усы. - Пожалей ребят, – смотрел, еле сдерживая смех.

- Я, между прочим, послан сюда райкомом партии, и лично товарищем Стукало, и не позволю загубить столь важное партийное поручение! Мы комсомольцы, и дисциплина будет железной, нас не должны пугать тяготы и невзгоды тяжелой работы!

-А–а, ну тогда конечно… - председатель встал.  – Ну а теперь, бригадир покажет ваш объект. Завтра и начинайте.

Все двинулись к выходу. Было смешно от идиотской речи Панаса. Знали его как облупленного, понимали, что говорит он все это для начальства, а сам не в силах даже клопа обидеть.