Председатель закончил. Наступил решительный момент. Стаменов затаил дух.

— Обвиняемый, вы получили копию обвинительного акта?

— Да, — тихо ответил Радев.

— Вы понимаете, в чем вас обвиняет прокурор?

— Да.

— Вы признаете себя виновным?

Радев мучительно сглотнул.

— Нет, не признаю! — ответил он. — Я не убивал своей жены!

Председателя, видимо, не особенно удивил этот неожиданный ответ. Только лицо у него нахмурилось.

— Во время следствия вы сделали полное устное и письменное самопризнание. Почему? Может быть, вас к этому принуждали?

— Нет, нет! Товарищи были исключительно внимательны.

— Тогда в чем же дело?

— Я был в отчаянии, товарищ судья, потрясен смертью жены.

— Говорите громче! — сказал председатель и повернулся к секретарю. — Он был потрясен смертью жены. Дальше?

— Мне было безразлично, что со мной станет. Я хотел уйти из жизни вместе с ней.

Стаменов уже слышал это объяснение. В пустой канцелярии тюрьмы его еще как-то можно было принять. Но сейчас оно прозвучало не слишком убедительно. Стаменов почувствовал это по гулу возмущения, пронесшемуся в зале.

— Нахал! — послышался ясный женский голос.

Это не выдержала старшая из старых дев. Председатель нахмурился.

— Тихо! — сказал он. Потом добавил: — Ваше объяснение кажется мне совершенно неправдоподобным. Я бы еще понял, если бы против вас были выдвинуты доказательства, которым вы не могли бы дать разумное объяснение. Оказались бы не в силах сопротивляться. Но в том-то и дело, что почти все доказательства дали следствию вы сами.

— Я уже сказал, товарищ судья. Мне не хотелось жить…

— И вы решили уйти из жизни? Вас не останавливало даже то, что вы были бы навсегда опозорены в глазах окружающих и — в первую очередь — своих близких?

Радев тяжело вздохнул, потом сказал:

— Тогда я не мог трезво оценивать свои поступки. Смерть жены сломила меня окончательно. Но в тюрьме я понял, что совершил ужасную ошибку. И что опозорил своих детей. Именно поэтому я решил сказать правду.

Стаменов чувствовал, что зал притих, что Радева слушают со все большим доверием. Только лицо судьи оставалось пока еще замкнутым и неприступным.

— А вам не приходило в голову, что своим ложным самопризнанием вы подводите следствие? И даже возможность скрыться истинному преступнику?

— Отчаявшийся человек не думает ни о возмездии, ни о справедливости. Отчаявшийся человек видит только свое горе.

Не столько сами слова, сколько интонация, с которой Радев произнес их, были исполнены глубокой искренности, Впервые председатель внимательно посмотрел на подсудимого. Казалось, он только сейчас разглядел его и теперь изучает.

— А вам не кажется странным, что данные вами объяснения звучат не убедительно? Только тот, кто непосредственно находился на месте преступления во время совершения убийства, мог дать такие точные сведения и объяснения.

— Я и находился, товарищ судья.

— Во время убийства?

— Нет, во время осмотра места преступления. Я слышал все, о чем говорили товарищи из милиции… И потом лишь повторил им то, что слышал от них.

Стаменов облегченно вздохнул. Очевидно, Радев благополучно преодолел самую коварную часть трясины. Дальше, наверно, все будет гораздо проще. Председатель снова вернулся к обстоятельствам дела, указанным в обвинительном акте. Его тоже заинтересовал кухонный нож, которым было совершено убийство, — он явно счел его самым веским из всех вещественных доказательств. Естественно, Радев не смог толково ответить. Но в то же время ни один из его ответов нельзя было ни опровергнуть, ни отбросить.

Начался допрос свидетелей. Коллеги Радева дали свои показания с той же точностью и добросовестностью, с какой сделали это при встрече с адвокатом. Но, конечно, Стаменов не упустил случая задать им дополнительные вопросы. У секретарши, которая работала вместе с Радевым, он спросил:

— Товарищ Костова, опишите нам характер Радева. Как он относился к своим коллегам? К посетителям?

— Товарищ Радев — исключительно воспитанный человек! — охотно ответила женщина.

— Ну, а что он за человек по складу характера? Угрюмый, нелюдимый? Или наоборот — веселый, беззаботный, разговорчивый?

— Это не вопросы, а ответы! — запротестовал прокурор.

— Задавайте вопросы, не пытаясь оказывать давления! — строго предупредил судья.

— Я проясню их суть, товарищ судья! — спокойно ответил Стаменов. — Прошу вас, товарищ Костова, ответить на мой вопрос.

— Как вам сказать… В сущности, ни то, ни другое. Радев — человек исключительно спокойный и рассудительный. С устоявшимся характером. Мы все считали его добряком, несмотря на его известную замкнутость и некоторое своенравие…

— Вы когда-нибудь видели его взвинченным, вышедшим из себя? Может быть, он устраивал порой скандалы?

— Нет, что вы! Он — очень терпеливый человек. Он делал замечания только уборщице, да и то редкс и очень вежливо.

— Благодарю вас, товарищ Костова. У меня больше нет к вам вопросов.

Начальнице Радева он тоже задал несколько дополнительных вопросов:

— Товарищ Борова, кто фактически написал доклад?

— Товарищ Радев.

— Прямо на машинке?

— Конечно! Как всегда.

— Вы после этого сразу его прочитали? Может быть, вы обнаружили опечатки, пропуски?

— Нет, ни одной ошибки. Он всегда пишет медленно, но никогда не делает ошибок.

Борова взвешенно добавила еще несколько хороших слов о Радеве, и председательствующий поблагодарил свидетельницу.

Невян Ралчев, внимательно выслушавший каждое слово, извинился перед своими соседями в последнем ряду и, сопровождаемый недовольными взглядами, протиснулся к выходу. Через десять минут он был на работе. На его счастье инспектор Димов находился в своем кабинете. Он внимательно изучал какие-то фотографии. Ралчев вошел, опустился в ближайшее кресло и потер ладонью свой гладко выбритый подбородок.

— У меня неприятная новость! — сказал он наконец.

— Только одна? — с улыбкой осведомился Димов.

— Одна, но зато какая! Радев полностью отказался от своего самопризнания.

Димов отложил фотографии и озадаченно взглянул на помощника. Ралчев даже приободрился — его начальник редко позволял себе такую непосредственность.

— Вот как? — вымолвил он, — А нас он в чем-нибудь обвиняет?

— Слава богу, нет…

— Чем же объясняет свой отказ?

Ралчев подробно изложил обстоятельства дела. Димов выслушал его молча, не прерывая. Однако заметил:

— Не понимаю, на чем его адвокат построит защиту. Эти доказательства так убедительны.

— Убедительны, да…

— Что — да?

— В том-то и дело, что адвокат довольно ловко готовит ему алиби!

— На каком основании? — нахмурился Димов.

— На основании упущений Якимова. Тот даже не удосужился проверить, что делал Радев после полудня в день убийства. И выходит, что…

И он подробно пересказал показания свидетелей. Лицо Димова потемнело. Никогда еще суд не оспаривал их дела. Никогда еще не случалось ему подводить своих коллег. Инспектор ни разу еще не допускал просчетов в своей работе.

— Хорошо, я приду на дневное заседание, — расстроенно сказал он. — И Якимова позови.

Дневное заседание началось обвинительной речью прокурора. Димов сидел во втором ряду и внимательно слушал. Этот молодой, уверенный в себе прокурор выглядел сейчас раздраженным. Нелепые увертки Радева только усугубляют его положение. Одно дело — пустые слова, другое — неоспоримые факты. А факты говорят против него, уличают в убийстве. И он снова остановился на фактах, перечисленных в обвинительном акте, прибавив к ним еще кое-что:

— Прошу вас обратить внимание на следующий факт. Обвиняемый признался, что совершил убийство кухонным ножом. Не каким-нибудь, а именно кухонным. Откуда он мог это знать? Из комментариев тех, кто прибыл на место происшествия? Это невозможно. Они вообще не говорили о ноже, потому что не нашли его. И я спрашиваю: если убийца является посторонним лицом, если он пришел с целью ограбить или убить, неужели он рассчитывал на случайное оружие? Неужели он не принес бы его с собой? Обвиняемый признавал, что вымыл нож и бросил его в шахту мусоропровода. Заметьте — вымыл. Нож и впрямь оказался вымыт. И его действительно нашли в шахте. Я спрашиваю: кто, кроме, убийцы, мог знать об этом? Кто мог знать такие мелкие подробности? Прокурор так долго полировал своими словами злополучный нож, что он мог бы заблестеть, как бриллиант.