— Тони идет домой за деньгами. В это время неожиданно возвращается ее муж. И видит, что она посягает на то, как вы выразились, богатство, которое он, возможно, уже считал своим. Разражается скандал, в котором сплетаются алчность и ревность. И он убивает жену…

— Да, интересная гипотеза! — с иронией произнес Димов. — И я бы принял ее. Но дело в том, что у Стефана Радева есть алиби. Установленное судом к тому же. С трех до пяти часов Радев находился на работе.

У юриста осунулось лицо.

— В том-то и дело, что алиби Стефана Радева фальшивое! — воскликнул он почти с отвращением.

В кабинете стало тихо. Ралчев вздрогнул, но Димов оставался все таким же невозмутимым.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу обратить ваше внимание на одну деталь, которую не заметили ни адвокат, ни ваши органы. А дело совсем простое.

Он замолчал, словно собираясь с силами.

— Хотел бы услышать! — спокойно бросил Димов.

— На докладе, написанном Стефаном Радевым стоит дата — 27 мая, не так ли? Как раз день убийства. Товарищ Борова утверждает, что доклад написан Радевым между четырьмя и пятью часами. Благодаря этому и установлено его алиби.

— Верно.

— Ну, что ж, тогда проверьте протоколы министерства. И вы увидите, что 27 мая Борова уже прочитала этот доклад в министерстве представителям одной зарубежной фирмы. И произошло это точно в половине пятого. Не могла же товарищ Борова находиться одновременно в двух местах. Как и не могла зачитать еще не написанный доклад.

Нет ничего болеэ хрупкого, чем городская тишина. Все трое слышали собственное дыхание. Генов помолчал несколько секунд, и все взорвалось.

— Если вы еще раз расспросите Борову, то поймете, что доклад написан накануне, двадцать шестого мая. Но по обыкновению на нем поставили день, в который его должны были зачитать. Борова вас подвела, конечно, неумышленно. Она в таком возрасте, когда женская память нередко подводит. Да и времени прошло немало, каждый может в таком случае ошибиться.

Димов тщательно подготовился к встрече, старался предугадать возможные осложнения, но такого он не ожидал и сейчас торопил мысли.

— Когда вы поняли, что допущена ошибка? — спросил он наконец.

— Буду с вами до конца откровенным. Еще на суде. В министерстве работает мой близкий друг, и навести небольшую справку для меня не составляло труда.

Димов мельком взглянул на своего помощника, тот покраснел, как рак, и был готов провалиться сквозь землю.

— Тогда почему вы не сказали об этом на суде? Почему позволили, чтобы суд допустил такой промах? — спросил Димов.

— Не знаю, что вы думаете о людях, товарищ инспектор, — хмуро ответил Генов. — Очевидно, вы считаете меня осколком старого мира, как вы любите выражаться. Но у меня есть свои представления о морали и совести. Представьте себе мое положение. Я лишил этого человека личной жизни. Прямо или косвенно стал причиной всех его бед. И вдруг встаю, разоблачаю его на суде и сажаю в тюрьму… Может ли быть более отвратительный и скандальный поступок?

— Ни к чему было выступать на суде. Вы могли просто прийти ко мне… Или к следователю.

— Не мог! — твердо произнес Генов, отрицательно мотнув головой.

— Почему же нет? Это элементарный долг каждого гражданина, независимо от личных чувств и предрассудков.

— Нет, товарищ Димов! Я — не суд и не милиция, не могу брать на себя их обязанностей. А кроме того, я совсем не убежден, что он убийца. Как был убежден вначале… Но вы сами видели его на суде. Его вид, его поведение просто потрясли меня… А что, если Радев невиновен? Если он и в самом деле глубоко и искренне любил свою жену? Кто тогда настоящий преступник?

У Генова задрожал голос, и он замолчал. Пока он говорил, Димов пристально смотрел на него, и ни один мускул не дрогнул на лице инспектора. Все трое погрузились в свои мысли. Они даже не отдавали себе отчета в том, как долго длилось молчание.

— Хорошо! — наконец произнес Димов. — На сегодня хватит. Очень жаль, товарищ Генов, но вынужден задержать вас на известное время.

Во взгляде юриста мелькнул испуг.

— Почему, товарищ инспектор? У вас на это есть основания?

— В интересах следствия! — холодно бросил Димов. — Но вы не арестованы, вы просто временно задержаны. К вечеру я вас освобожу. Или, самое позднее, завтра в первой половине дня.

Вскоре дежурный старшина увел Генова, который уже не пытался протестовать. Инспектор и его помощник остались одни. Первым заговорил крайне огорченный Ралчев.

— Что же получается?

— Получается, что мы хуже слепых котят! Как тебе не пришло в голову проверить, что же на самом деле произошло 27 мая?

Ралчез вздохнул.

— И как ему это пришло в голову, просто удивительно, — хмуро произнес он. — Если только он с самого начала не знал, что Радева не было в тот день на работе.

Димов молчал, наклонив голову к столу, как велосипедист к рулю во время гонки. Он словно не слышал старшего лейтенанта. Ралчев понял: как стыдно все-таки оправдываться.

— Мне кое-что пришло в голову! — произнес Димов совершенно спокойно. — Как бы то ни было, но мы на пороге истины. Можешь не сомневаться, мы не сделали ни одного хода впустую.

Он усмехнулся и добавил:

— Попроси-ка у прокурора санкцию на арест Стефана Радева. Аргументов для этого у нас больше, чем достаточно.

Ровно в пять часов возле дома Радева остановилась милицейская машина. Из нее спокойно и не спеша вышли Димов и Ралчев. Дежуривший возле дома сотрудник чуть заметно кивнул — Радев дома.

Они поднялись на третий этаж и позвонили. Как и ожидали, им открыл Радев. В его взгляде на миг вспыхнуло и снова угасло что-то гораздо большее, чем неприязнь, что-то близкое к ненависти.

— Что вам нужно? — сухо поинтересовался он.

— Давайте войдем в квартиру, Радев! — в тон ему ответил инспектор.

— Не кажется ли вам, что это уже слишком?

— Только вы виноваты в этом!

— Хорошо, входите!

Мужчины вошли в холл и сели втроем возле старого лакированного столика.

— Я вас слушаю.

— У вас больше нет алиби, Радев! — строго начал Димов. — Оказалось, что доклад у Боровой вы писали не 27 мая, а на день раньше.

Димову показалось, что шея Радева вдруг ушла в плечи. Но выражение его лица не изменилось. Он молчал.

— И вы прекрасно знали это.

— Да, знал! — глухо ответил Радев.

— Знали и промолчали в суде! Так?

Радев поднял голову. В его взгляде была какая-то особая твердость.

— Товарищ Димов, ведь я лучше всех знаю, что я — не виноват. И в конечном счете все, что на пользу мне, на пользу правде.

— Не хитрите и отвечайте только на вопросы. Точно в четыре часа 27 мая ваша начальница и в самом деле позвала вас в саой кабинет. Что было потом?

— В том-то и дело, что товарищ Борова крайне рассеянна. Обычно через пять минут она забывает, что сказала или кого вызывала. Когда я поднялся в кабинет, ее там не оказалось. Наверное, она пошла в министерство. Я остался в кабинете, решив подождать ее.

— Сколько времени вы ждали?

— Около двадцати минут, но она не вернулась. Тогда я решил пойти домой, не стоило возвращаться ради получаса. И я ушел.

— И что вы увидели дома?

Радева передернуло.

— Вы знаете, что я увидел… Мертвую жену, А вскоре пришел этот товарищ.

— И где вы ее нашли?

— Я уже говорил… На кровати, прикрытую одеялом.

— Уточните! — строго прервал его инспектор. — Вы сами сказали, что пробыли в кабинете Боровой около двадцати минут… Десять минут ушло на дорогу — всего полчаса… Значит, вы пришли домой в половине пятого…

— Нет, в тот раз я шел довольно медленно. И прошел парком. Я так часто делаю. Так что домой я вернулся только в начале шестого.

— Вы встретили кого-нибудь в парке? Разговаривали с кем-нибудь?

— Нет.

— А что, если вы вернулись домой намного раньше пяти часов? А потом ушли из дома и вернулись снова? — спросил Ралчев.