В палате было мусорно, пионеры сидели на кроватях, строгали или рисовали. Щепки, россыпи карандашей, краски, обрывки бумаги на столе, на тумбочках, на полу.

"Изостудия!" - усмехнулся про себя Иван и, присев на край своей кровати, стал потихоньку наблюдать.

Художники почесывали в затылках, пачкали языки цветными карандашами, глаза то и дело искали что-то на потолке, носы посапывали. Некоторые забились в отдаленные уголки, уединились, прикрывали свои творения от посторонних.

- Не подглядывай ты, враль, тут и так тошно!

- У кого брусок? Боча, дай брусок, у меня нож тупой.

- Пацаны, у кого есть ультрафиолетовая, пацаны?

- Ха-ха, такой и не бывает, краски-то!

В палате незаметно появился старший вожатый и тоже несколько минут молча наблюдал за пионерами.

До обеда оставалось полчаса, и Иван объявил, что работы пора сдавать.

Безобразные корни, пни и коряги превратились в мартышек, в крокодилов, медведей, в корабли, в индейцев, рыцарей, птиц, стариков и змеев-горынычей.

- Слушай, да они у тебя поголовно таланты, - заметил старший.

- Наконец-то нас начинают признавать, - подмигнул Иван.

Рисунков тоже было много. Зеленый лес, коричневые горы и синие-пресиние моря; летели на всех парусах бригантины, в небо врезались ракеты, цвели цветы, прыгали полосатые тигры, гремели воздушные и морские сражения.

А у мальчика, с виду тихого и печального, был целый альбом. Иван и раньше замечал, что один из новеньких рисует, но с расспросами пока не приставал. И вот…

- Избушка пасечника, - сразу же узнал он. - Смотри, Юрий Павлович, всякий ведь поймет - изба заброшена, чувствуешь?

- Запустение, сиротливость… - согласился старший.

Еще рисунок - сосна, еще - семья бурундуков, ребята у костра, ромашки, целое море ромашек.

- Это на пасеке, - определил Иван, - только там они такие крупные.

- Ага, на пасеке, - подтвердил и Витя, художник.

Уже прибегали из столовой дежурные и предупреждали, что обед стынет и что все отряды уже едят, только вот третий опаздывает; уже Анна Петровна выстроила отряд у террасы и велела следовать за собой, а Люда Пинигина все еще дорисовывала что-то, пристроившись в уголке. Но наконец и она сунула Ивану листок и убежала догонять товарищей.

Иван глянул - ничего, на первый взгляд, особенного… Акварельными красками нарисованы четверо пионеров, стоящих у стены. Один из мальчишек конопатый, другой маленький, большеголовый, третий крепкий, скуластый, на девочке платьишко горошком… все четверо оборванные, на лицах ссадины. Перед пионерами стоит фашист с автоматом, с засученными рукавами, без каски. "Помощь пришла…" - стояло под рисунком. Помощь - это бородатый партизан, только что, видно, выскочивший из кустов позади автоматчика. Ясно, что сюжет навеян прочитанными книжками, виденными фильмами, обычный детский рисунок… Если бы не… если бы не эти розовые щеки палача, не его загоревшая гладкая голова, не толстая, капризно отставленная нижняя губа, так похожая на губу…

"Ненавидит она его", - подумал Иван.

- Дэ-э, - протянул он и подал рисунок старшему, интересно, как он прореагирует?

- Неплохо, неплохо… - сказал Юрий Павлович, но лицо его осталось невозмутимым.

- Жизненно, не правда ли?

- Способная девочка, - охотно согласился Юрий Павлович.

"Девочка! - подумал Иван. - Ты отлично знаешь, как зовут эту девочку и чья она дочь. И все ты понял, и в фашисте ты узнал Васю, так что не хитри…"

- А у этого партизана прямо-таки твоя борода… - Юрий Павлович коротко взглянул на Ивана, и оба рассмеялись.

- Слушай, Юра, есть разговор.

- Тет-а-тет, что ли?

- Да, лучше с глазу на глаз.

- Пошли тогда ко мне.

Глава 19

У Юрия Павловича была своя кинокаморка. Так он называл крохотную комнатку в хозяйственном корпусе, служившую раньше складом лопат, метел, граблей и прочего дворницкого инвентаря. Теперь комнатушка была забита бачками, склянками, жестяными банками с кинолентой, на столе стоял проектор, перемоточный механизм, валялись пачки химических реактивов.

- Надо непременно показать ваши работы всему лагерю, - заговорил старший, усадив Ивана на единственную табуретку. - Ведь это и есть, черт побери, развитие в ребятишках творческого начала! Нужно обязательно распространить это… Только ведь заштампуют, - вдруг погрустнел Юрий Павлович. - Наши вожатые заштампуют! Ты хоть знаешь, что стал, так сказать, отцом штампа?

- Какого? - удивился Иван.

- Модным стало водить детей в лес. Вожатая, которая не делает этого, считается абсолютной дурой… Я на днях случайно наткнулся на отряд бабы-яги неподалеку от лагеря. "Дети, - говорит эта особа, - посмотрите: перед вами береза. А там вон осина". А дети чуть не хором: "А мы знаем". На что баба-яга кричит: "Ты бы помолчал, Егоров! Вечно больше всех знаешь!" Ну, что скажешь?

- Идиотизм, конечно… но слушай, Юра, у меня к тебе дело. Я ведь пришел просить твоего согласия на поход.

- Да? - старший помолчал. - Догадываюсь, что это будет нестандартный поход…

- Как тебе сказать? Обычный поход, только со сплавом на плотах, ну и без продуктов почти.

- Без?

- Без.

- На подножном корму?

- В основном.

- Ага, питание такой пустяк, что им можно пренебречь?

- Я подсчитал вес необходимых грузов и получилось, что нам не унести всего. Вначале это меня озадачило, а потом подумал: а что? Даже интересно! И полезно… Кое-что мы все-таки берем, сухари, например.

- Сухари? - Юрий Павлович поднял бровь. - Откуда же сухари?

- Уметь надо, - рассмеялся Иван. - Контакт с поварами, и дело в шляпе. Помаленьку подсушивали, все равно несъеденный хлеб идет завхозовским поросятам.

- Тэ-экс, - сказал Юрий Павлович. - Ну, а чай - без сахара?

- Ягоды, Юра, ягоды.

- Викинг, истый викинг! - вроде бы восторженно пропел старший, но глаза его сделались холодными.

- Да, - спохватился Иван, - с нами пойдет Ирина Дмитриевна. Посмотрит, что и как. Потом поведет своих тем же маршрутом.

- Ну конечно же!.. Здорово! - говорил Юрий Павлович, а глаза стали еще напряженнее и холоднее.

- Значит, ты согласен?

- Кадрики получились бы отменные, чует мой нос. Я бы и сам с вами пошел, кадрики будут что надо. Но… - старший цокнул языком, - голову на отсечение, Вася поход не разрешит. Бесполезно даже и разговор начинать.

- Тогда вот что, Юрий Павлович… к Васе я не пойду. Надоело. Да и чувствую - не уломать мне его, ускользнет, даже если к стенке припру, ускользнет. Не применять же физическую силу? Ты уж возьми Васю на себя, ты его лучше знаешь, да и вес у тебя больше, ты второе лицо в лагере… А не разрешит, - добавил Иван, собираясь уходить, - поход все равно будет. И такой, каким я его задумал. Но это так, между нами… Желаю успеха, Юра. - Слегка тиснул старшего за плечо и отправился к отряду.

Юрий Павлович, оставшись один, сел на табуретку и с минуту сидел, уставившись в одну точку.

"Если б я знал, - думал он об Иване, - что тобой движет? Если б я мог заглянуть к тебе в самые потроха… Кто ты? Машинка, которую завели, крутнули и… Так вроде нет. Наивный малый, начитавшийся героических книжек? Тоже вроде нет… ты, скорее, буйвол, чем восторженный юноша. Так что же все-таки тобой движет? Честолюбие, желание прославиться? Но какая тут, к дьяволу, слава? Одни шишки на лбу… Любовь? Да, эта Ирина славная бабенка, и она ему нравится. Но как это все увязать? Не увяжешь, чепуха одна… Ведь каждым человеком, если содрать с него шелуху, движет простая, как… как грабли, страстишка. Один упирается на работе из-за денег, другого сжигает тщеславие, третий зарабатывает квартиру, четвертой доказывает своей избранной, что он не лыком шит; пятый уходит в работу от сложностей века, как пьяница в водку… ну, есть еще, говорят, призвание… Может быть, и есть. Может, вот как раз такой случай?.. Чего ради Иван с темна и до темна возится с пацанами, чего ради идет напролом, чего ради затеял такой поход? Ведь это же… это черт знает что! Без продуктов. Корнями, что ли, они будут питаться?"