Однажды утром Марии-Луизе принесли какой-то странный документ от папского нунция. С легко понятным ужасом она прочитала о том, что расторжение брака между Жозефиной и Наполеоном не было оформлено по всем правилам, что ее союз с бывшим императором был незаконным и что она, следовательно, жила с 1810 года в качестве «незаконной жены»…

Церковь снисходительно добавляла, что, поскольку госпожа Богарнэ умерла, ничто не могло больше препятствовать настоящей свадьбе имперских сожителей. В документе было такое заключение: «Потомство воздаст по заслугам самому благородному и честному из монархов (Францу I) за то, что он пожертвовал своей дочерью ради интересов своего народа, но если мы были обмануты в своих лучших чувствах этим чудовищем (Наполеоном), потомство спросит, почему этот скандал продолжался столь долго, почему все считали эту невинную жертву законной женой в то время, как с точки зрения католической религии она могла выйти за него замуж только теперь. То есть тогда, когда чудовище стало вдовцом и получило возможность заключить новый брак…»

Мария-Луиза пришла в ужас. Значит, Наполеон сделал ее грешницей, а ее сына – незаконнорожденным!..

Ее старая ненависть к «французскому людоеду» разгорелась с новой силой. Набожная католичка, бывшая императрица не могла простить «корсиканцу» то, что он вынудил ее целых четыре года жить в смертном грехе…

И, даже не подумав о парадоксальной стороне этого положения, она отправилась исповедоваться в своих религиозных печалях к любовнику…Нойперг прекрасно умел использовать выгодные обстоятельства. Он начал с того, что запер дверь на засов, затем перенес Марию-Луизу на кровать, осыпал ее ласками и нежностью и с умопомрачительной ловкостью и отвагой сумел наконец стереть на некоторое время из ее памяти все плохие воспоминания…

Несмотря на безразличие, которое бывшая императрица начала проявлять в отношении Наполеона, в конце сентября среди участников Конгресса прошел слух о том, что она продолжает поддерживать переписку со ссыльным и что она тайно готовится уехать на остров Эльбу.

Некоторые дипломаты немедленно этим воспользовались для того, чтобы воспротивиться возведению ее в ранг герцогини Пармской.

Молодая женщина пришла в растерянность и направилась к отцу. Тот объяснил ей спокойным голосом, что для того, чтобы убедить Конгресс, что она порвала все связи с Наполеоном, лучшим средством было бы публично выставить напоказ ее связь с Нойпергом.

Спустя два часа после этого разговора двор узнал о том, что генерал был назначен обер-штал-мейстером, официальным поверенным в делах и камергером двора Марии-Луизы. Эти должности давали любовнику право сидеть в карете рядом с любовницей…

С той поры эта парочка стала прилюдно гулять по Вене, присутствовать на концертах и даже выезжать на природу.

Послушаем Макса Бильяра:

«Марии-Луизе не представляло никакого труда уничтожить все, что бросало на сегодняшнюю ее жизнь нежный отсвет воспоминаний и что напоминало об императоре. Она любила Нойперга и даже не старалась скрывать свою странную привязанность к этому человеку, ставшему “властелином ее мыслей и хозяином ее тела”62. Она вместе со своим камергером совершала прогулки верхом или в коляске; случалось иногда, что они делали остановку на какой-нибудь ферме или садились под деревьями для того, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами. С собой они брали молоко и простой хлеб. Очарование мечты, любовь на траве в укромном месте, любовь, которая привязана к сельской пище… – это было пленительно и поэтично, это было достойно полотна с идиллией Гесснера или пасторалью Флориана. То, что Мария-Луиза была счастлива, подтверждается ее весельем и остроумием…»63

Это пристрастие к любви на траве вынудило однажды любовников забыться настолько, что крестьяне, спрятавшиеся за изгородью, получили от этой сцены, как говорит нам Леонид Турнье, «урок сладострастия»…

В некоторых деревнях в окрестностях Вены были пастухи, которые могли даже похвастать тем, что знают точный цвет «ежика Ее Императорского Высочества эрцгерцогини Австрийской»…

Такое самозабвение наконец-то убедило членов Конгресса. И герцогство Пармское было отдано не бывшей французской императрице – а неверной супруге Наполеона I.

Глава 15 Наполеону удается покинуть остров Эльбу благодаря прекрасной Бартоли, любовнице полковника Кэмпбелла

Любить женщину – какое спасение!..

Виктор Гюго

В то время как в Вене члены Конгресса ругали друг друга изысканно вежливыми словами, как и положено дипломатам, Наполеон на острове Эльба продолжал вести тихую и размеренную жизнь.

Каждое утро он вставал на заре, легко завтракал и уходил на час гулять в сад. После чего он принимал очень горячую ванну, долгое время оставался сидеть на стуле совершенно голым. И обеими руками тщательно скреб бедра. Это странное занятие продолжалось примерно полчаса. Прекращал он его только тогда, когда так раздражавшие его прыщи начинали кровоточить. Затем он вызывал к себе своего камердинера Маршана.

– Вот теперь я готов начать день, – радостно говорил он ему. – Это намного полезнее всех пластырей от прыщей.

Спустя десять минут бедра императора были завернуты в белые простыни, и Наполеон, испытав облегчение, отправлялся гулять до обеда по горным тропам.

После обеда монарх снова уходил на природу, взяв в руки пастуший посох. Он обследовал остров, разговаривал с рыбаками, наблюдал за работой рудокопов и к шести часам вечера возвращался к себе. После ужина он играл в карты с матерью, Бертье, Дрюо и полковником Кэмпбеллом, представителем Англии на острове. Игра очень часто заканчивалась плохо, поскольку Наполеон бессовестно мухлевал. Наконец, часов около девяти, он вставал из-за столика, усаживался перед пианино и одним пальцем колотил по клавишам, извлекая из инструмента такие ноты:

До-до-соль-соль-ля– ля-соль-фа-фа-ми-ми-ре-ре-до.

Этот мотив песенки «Что я могу сказать вам, мама?» являлся сигналом к тому, чтобы все ушли. Каждый отправлялся спать. А бывший император, становясь похожим на короля Ивето, образец которого когда-то дал ему Беранже, поднимался к своей «Жаннетой». Ею была на протяжении некоторого времени пышная Лиза Лебель, прибывшая (вместе со своей мамашей) для того, чтобы дать несчастному ссыльному возможность «отведать прелестей ее абрикоса»…

В начале ноября на остров приехала Полина, и жизнь маленького двора сразу преобразилась. Почти ежедневно там проходили праздники, балы, концерты. Очарованный красотой сестры, Наполеон с мальчишеским задором принимал участие во всех этих выходках. Он наряжался в клоуна, надевал костюм Пьеро, Арлекино. Как-то вечером он даже дошел до того, что, к большой радости присутствующих, засунул в уши рожки из бумаги…64

Полина, обладавшая добрым сердцем, вскоре собрала вокруг себя самых красивых женщин острова для того, чтобы при необходимости было кого сунуть в постель брата. Вначале она подружилась с Лизой Лебель, затем, естественно, с мадам Белина-Ступецкой, страстной испанкой, вышедшей замуж за польского офицера, затем с мадам Коломбани, с некой мадемуазель Вантини и с рядом других женщин, чьи имена до нас не дошли, но которые обладали всеми необходимыми качествами для того, чтобы привести Наполеона в хорошее расположение духа.

В течение многих недель повелитель острова Эльба жил таким образом как паша, лелеемый матерью, сестрой, ублажаемый маленьким двором, благословляемый своим народом, любимый своим гаремом. «Дни императора, – пишет Пейрюс, – протекали в самых сладостных занятиях. Никто из нас не мог предвидеть наступление того момента, когда он покинет остров. Всем там очень нравилось. Наша связь с Францией, с нашими родными не прерывалась. Власть монарха едва чувствовалась. Налоги в сумме 24 000 франков поступали очень медленно. Наполеон намекнул мне о том, что он не желает нажимать ни на кого из налогоплательщиков. Все остальные поступления не задерживались. Наше маленькое королевство руководилось с отеческой заботой. Мы жили в мягком умеренном климате, жили счастливо, довольные тем, что связали свою судьбу с судьбой Наполеона»65.