Вот уже городок Эриссо — ворота на Афон, еще несколько часов езды — и таможня, за которой простиралась Святая гора на восемьдесят верст в длину и двадцать в ширину. Логи и овраги, сухая, каменистая земля, пирамидальные кипарисы на склонах гор, каштаны, оливы, лавр, кое-где виноградники, сады, огороды… В горах собирают растущие на отвесных скалах маленькие розы с медовым ароматом; бывает, что и срываются с высоты, но ведь паломники хорошо платят за эти «цветы богородицы». Существам женского пола доступ на Афон заказан: не только женщинам любого сана и возраста, но и кошкам, собакам, коровам, свиньям, овцам, курам и гусыням, так что на дорогах можно увидеть только волов и мулов, в горах дикого зверя, а в небе орлов и стрижей…
Посредине полуострова — городок Карей с фундаментом древнейшего на Афоне храма Успения богородицы, возведенного в 335 году. Отсюда протат — соборное верховное судилище — руководит всей жизнью на Святой горе; в его ведении монастыри, эллинское богословское училище, дома полицейских и таможенных чиновников. По субботам базары, многолюдные, но не шумные, как обычно: тихо и чинно продают и покупают образки, ладанки, иконы, гравюры, кресты, молитвенники, псалтыри, евангелия; на рождество, пасху и успение — большие ярмарки. Здесь же, в Карее, и главные иконописные мастерские. Впоследствии Захарий не раз побывает в этих мастерских с подвешенными к потолку двуногими стативами (мольбертами), познакомится и сойдется со многими афонскими иконописцами — прославленным Геннадием Зографом, русским Поликарпом, греками Прокопосом и Михаилом Ташидисом, искусными мастерами Никифором и Германом, с их учениками Герасимом, Антимом и Гавриилом, Атанасом из Афин, болгарином Матеем и другими.
Из Карея видна вершина Святой горы. В незапамятные времена здесь стоял храм Аполлона, а божеству служил прорицатель Афос (отсюда и название Афона). На самой вершине возвышалась золотая статуя Аполлона. Когда же после казни Иисуса, гласит легенда, сюда пришла богоматерь, идол застонал, рухнул и канул в морской пучине; язычники были обращены в истинную веру, а на Святой горе соорудили несколько храмов. Подниматься сюда нелегко — часа три по крутым каменистым склонам, но зато в ясные вечера при заходе солнца можно увидеть острова Лемнос, Тасос, Имброс, Самофракию, а дальше в одной стороне гору Олимп, в другой Константинополь…
Вокруг куда ни глянь — обветшавшие от времени башни монастырей, обнесенных высокими стенами с железными воротами, — греческих, болгарских, русских, сербских, валашских, молдавских, грузинских… Только больших храмов не менее тридцати, десять при скитах, двадцать на кладбищах, да еще около двухсот часовен. Монастыри Иверский, Пантократора, Каракаллу, Ставрониката, апостола Павла, Вартопед — один из самых больших, богатых и почитаемых, Зографский, Хилендарский… Неподалеку от Карея, на берегу моря — Руссика, русский монастырь св. великомученика Пантелеймона, основанный во времена князя Владимира и сына его Ярослава. Еще в конце XVIII века здесь было полторы тысячи монахов, три церкви и двадцать часовен, привлекавшие толпы паломников множеством святынь, нетленных мощей угодников и чудотворных икон. В добрые старые времена русских, болгар, сербов было куда больше — только болгарских обителей, по свидетельству Паисия, не менее десяти, а сейчас греки потеснили сербов в Вартопеде, болгар в Зографе и даже русских в Руссике: славянам нынче отводилась подчиненная роль, и надменные ставленники константинопольского патриарха взирали на них свысока.
Крепостью болгарского духа на Афоне оставался монастырь Зограф, немало претерпевший от пиратов, латинян-крестоносцев и османов, но тысячу лет хранивший огнище болгарской культуры. Легенда гласит, что основали обитель в 919 году три брата, но не знали они, кому посвятить церковь. Проснувшись поутру, увидели на чистой доске лик святого Георгия; икона стала главной святыней соборного храма, а монастырь назвали Зограф; имя это закрепила слава работавших там болгарских иконописцев. Монастырь — белые стены келий, четырехэтажные корпуса, надвратная церковь с часами, храм св. Георгия, ленточная кладка которого напоминала Рильский монастырь, церкви Кирилла и Мефодия и Успения богородицы, известная чудотворными иконами XIV века «Богоматерь Аравийская» и «Фануил-ската» — расположен в трех-четырех часах хода от Карея, на северо-западном склоне Святой горы, над отвесной пропастью глубокого оврага, в густом лесу. Со стен взору открывались богатые и просторные угодья монастыря, россыпь скитов, церковок и часовен, еще дальше — пронзительная синь моря да монастырская пристань, что рядом с древней сторожевой башней, рыбачьи парусники под афонским черным флагом с белым крестом.
Многое влекло сюда Захария, и впоследствии он часто свободные от работы дни проводил в Зографском монастыре. Ему интересно было беседовать с архимандритом Анатолием, горячим патриотом родного края, иноком высокообразованным и к тому же владевшим привезенной им из России большой библиотекой, с недавно вернувшимся по окончании Духовной академии в Петербурге монахом Мелентием, игуменом Илларионом, старым знакомцем по Преображенскому монастырю отцом Матеем. Сосланный на Святую гору, Матей и здесь остался все тем же ниспровергателем основ, непокорным бунтарем и к тому же фанатичным изобретателем вечного двигателя, которым он намеревался осчастливить свой угнетенный, погрязший в нищете и невежестве народ.
Здесь, в Зографском монастыре, звучала болгарская речь, жила память об отважном и мудром победителе Византии царе Иване Асене I, посетившем в 1230 году Афон и щедро одарившем Зографскую обитель, об Иване Рильском, которому посвящен один из приделов соборной церкви, Науме Охридском, Михаиле Болгарском, Гаврииле Лесновском, Козьме Зографском и других болгарских святых — просветителях, героях, мучениках, смотрящих ныне со стен церквей Успения богородицы и св. Георгия, об отце Паисии, завершившем здесь свою «Историю славяно-болгарскую». И рядом со святыми их земляки, простые смертные, ревностное благочестие и дары которых отвели их ктиторским портретам место рядом с бессмертными: хаджи Петко, Герасим Василий из Ловеча и его сыновья Коста и Недялко, проигумены Евтимий и Порфирий… В часовне Иоанна Предтечи, что в Иверском монастыре, вновь болгарские ктиторы, запечатленные кистью Захария Монаха в 1815 году: хаджи Гено с сыновьями Райно, Зане и Добри из города Котел, Сава Илиоглу из Шумена…
С удивлением и радостью, окрашенной каплей горьковатой ревности, Захарий убеждался в том, что многое в его искусстве было предвосхищено исполненными около 1780 года фресками церкви Успения богородицы, еще больше — искусным Митрофаном Зографом, расписавшим в 1817 году храм св. Георгия. Болгарский монах-стенописец, вероятно, видел творения итальянских мастеров Ренессанса и барокко и от них позаимствовал сложные пространственные построения своих композиций. Однако весь жизнеутверждающий, мажорный лад этих росписей с их повышенной звучностью чистого локального цвета, трогательной достоверностью типажа и наблюденного реквизита, наконец, патриотический замысел галереи великих мужей болгарской истории и болгарской церкви — все это ставит роспись Митрофана Зографа в ряд памятников искусства национального Возрождения.
Другая точка притяжения для Захария — Хилендарский монастырь на северном склоне Святой горы, почти столь же древний — с 1180 года, столь же богатый — даже в Москве было его подворье, подаренное Иваном Грозным, и знаменитый, как Зографский. Треугольный в плане замок, обнесенный высокими стенами с бойницами и неприступными оборонительными башнями, соборный храм Введения пресвятой богородицы на двадцати шести беломраморных колоннах, о ста четырех окнах и одиннадцати порталах — самый красивый и роскошный на всем Афоне, ленточная кладка двухцветного кирпича, крыши, крытые плоскими камнями, — все это производило большое впечатление. Таким и представлял себе Захарий монастырь: в его собрании была панорама Хилендарской обители, гравированная на меди в 1779 году в Вене. Во времена Паисия проигуменом здесь был его родной брат Лаврентий; другой брат, хаджи Вылчо из Банско, постарался в 1757 году о росписи часовни Ивана Рильского. Память о нем запечатлена в ктиторском портрете, а самый дух национального «протовозрождения» сохранился в патриотических идеях житийных сцен, радостной узнаваемости болгарского типажа, болгарского пейзажа, болгарской этнографии.