- А следствию я не помешаю? - не удержался я от ехидного вопроса, но тут же пожалел об этом.

- Ты это брось, - сурово сказал Сухов, и я буквально ощутил, как он наливается гневом. - Нашел, понимаешь, время...

И, бросив на прощание свое коронное: "Если что узнаешь - звони", повесил трубку.

Потом я поехал в суд. Ибо эта история на глазах сулила все меньше и меньше возможностей оказаться моей прямой работой, но сама работа оставалась: Ира Уткина ждала, что я ей чем-нибудь помогу, а Глеб Завражный ждал, что я напишу ему моральный "кусок" на пятницу.

Судья оказался молодым мужиком примерно моих лет. Он долго не мог вспомнить, о ком речь, извинялся, разводя руками: дела идут потоком! Но когда секретарь принесла из архива тоненькое "Дело", пролистал его и хлопнул себя по лбу:

- А, по собственному желанию!

В "Деле" кроме справок с работы и места жительства имелся всего один листок - заявление. "Прошу развести меня с мужем Уткиным Сергеем Владимировичем по собственному желанию", - написала моя героиня. Мы с судьей посмеялись.

- Теперь я ее, конечно, вспоминаю, - сказал он. - Тихая такая. Пришла, развестись, говорит, хочу. Не сошлись характерами, бьет он меня. А в милицию обращались, спрашиваю? Молчит. По-моему, дурочка она совсем. И глаз у нее маленько косит, да?

Ирина не показалась мне такой уж дурочкой, да и глаз у нее, насколько я помнил, не косил. Но я сделал скидку на то, что судья видел ее больше года назад и у него в голове она могла смешаться с какой-нибудь другой такой же бедолагой.

- Эх, - вздохнул он, - обычная история. Вот таких эти Жюльены Сорели и ловят ради московской прописки. Потом, конечно, слезы. Горе-то у девчушек настоящее, они еще в любовь верят... А тем - что, сделал дело, гуляй смело... Но больше она не пришла. Может, стерпелось, слюбилось? И так бывает.

Я рассказал ему, как обстоят дела, он философски покачал головой:

- Значит, все-таки придет...

Все это прекрасно ложилось ко мне в материал. Я переписал в блокнот наивное Иринино заявление и поехал по следующему адресу - на завод, где Сергей Уткин работал электромонтажником четвертого разряда.

Сонной вахтерше я показал мельком свое новенькое удостоверение и после равнодушного кивка оказался за проходной. Начальник электромонтажного цеха, изможденный человек с высокими залысинами, сидел у себя в каптерке, но в течение первых десяти минут своего пребывания там я не только не смог перекинуться с ним парой слов, но даже поздороваться. Сам цех был светлым и тихим - электромонтажники орудовали в основном отвертками, паяльниками и другими нешумными предметами, но вокруг стола начальника бушевал, как мне показалось, перманентный скандал.

Один кричал, что пусть Армашкин идет к черту со своими изоляторами, а он их ставить не будет - себе дороже. Другой, весь замасленный, шумел, чтоб немедленно разгружали, а не то он уедет и чихал он на ихние проблемы, у него самого план. Третий, в костюме и при галстуке, шипел, что будет жаловаться в министерство. Заметив, видимо, у двери мое растерянное лицо, начальник посылал мне через их головы слабые оправдательные улыбки.

Я понял, что, если не включусь в этот ритм, придется уходить отсюда несолоно хлебавши, пробился к столу и представился.

Начальник почему-то обрадовался, встал, сказал костюмно-галстучному:

- Жалуйся куда хочешь. - А остальным объявил: - Ко мне товарищ из газеты. Все вопросы к Армашкину.

Через минуту кабинет опустел. Я изложил цель своего прихода.

Начальник потер ладонью лоб:

- Сам Уткин сейчас в отпуске. А пойдемте, я вас в комитет комсомола отведу, там его лучше знают, по дороге и побеседуем.

По дороге я узнал, что Уткин теперь уже электромонтажник не четвертого, а пятого разряда, больше того, бригадир комсомольско-молодежной бригады.

- Хорошо работаете, - рассказывал начальник. - Грамотно. Без брака. План перевыполняет, премии получает. Так и говорит: мне, говорит, деньги нужны. Ну что еще? Спокойный мужик, это мне нравится. У нас ведь видели как? Содом и гоморра - и так целый день. Производство! А он подойдет по-тихому: Семен Ильич, так и так, нужно то-то и то-то. Такому и отказывать грех. А насчет семейных дел - это мы не знаем, чем он там после работы занимается.

Секретарь комитета комсомола всплеснула руками:

- Ну, Уткин! Ну, мы ему покажем! Пусть только из отпуска выйдет. Мы его на комитет вытащим! Будет знать, как жену терроризировать!

Немного успокоившись, она сообщила:

- А мы его в бюро собирались вводить. Он ведь довольно активный общественник, в ДНД участвует, недавно один двух хулиганов задержал. И на собраниях всегда выступает, он хорошо умеет говорить, складно так. Надо же - лицемер!

На шум зашел в комнату улыбчивый толстяк - оказалось, председатель месткома.

- Уткин? - удивился он. - А мы ему тут квартиру выбивать собираемся. Как очереднику района.

Принесли уткинское заявление. "В связи с тем, что у меня молодая семья, которая может в любой момент увеличиться, а также больная теща, и мы живем в аварийном доме, предназначенном к слому..."

Я переписал заявление дословно. Мерзковатенький облик вырисовывался постепенно у этого Уткина.

- Нехорошо, товарищи, получается, - сокрушенно покрутил головой предместкома. - Проглядели мы человека. Дождались, что пресса вмешалась. А ведь он... Сколько лет он у нас работает?

- Два с половиной, - ответил начальник цеха.

- Вот видите, - сказал предместкома и ушел.

- Положим, работает он у вас не больше полутора, - заметил я скорее справедливости ради. - Но не в этом дело...

- А по-моему, два, - возразила секретарь. - Меня как раз выбрали, и он пришел.

- Да что гадать, - сказал досадливо начальник цеха, - зайти к Марье Тимофеевне, и все.

Дверь с табличкой "Отдел кадров" находилась напротив и была заперта.

- Обедаете, - сказал начальник цеха. - Вы запишите телефон, я ее предупрежу, она вам скажет.

Когда я приехал в редакцию, до встречи с Ириной оставался еще час. Мимо меня по коридору пролетел Завражный, на ходу ткнув карандашом в мою сторону:

- Делаешь?

- Делаю.

Я поел в столовой, а потом заглянул к Феликсу. Они с Ликой клеили какой-то коллаж.

- Не нашел своего Латынина? - спросила Лика.

- Его теперь другие люди ищут. Серьезные, - ответил я и тут только первый раз за день вспомнил про поручение Сухова. Надо бы вечером позвонить Костиной, вдруг она чего-нибудь да вспомнит.

- Мы в кино хотим сходить, - сказал Феликс. - На "Амаркорд" Феллини. Позвони своей директрисе.

Жизнь, похоже, опять входила в нормальную колею.

Ни погонь, ни драк не предвиделось.

Сергей Уткин оказался мрачным типом выше среднего роста с синяком вокруг левого глаза. Водкой от него несло, будто он дот только минуту назад хватил полный стакан.

Вероятней всего, так оно и было. Когда я заглянул к нему в комнату, на столе стояла бутылка, довершая натюрморт из грязных тарелок, захватанных чашек и заветренных объедков.

- Из газеты, - пробурчал он. - А почему сразу не из прокуратуры?

Я присел на один из стульев, с интересом оглядываясь по сторонам. Обстановка казалась совершенно непригодной для жилья. Шкаф, потерявший за долгую жизнь одну створку и две ноги, замененных теперь протезами из кирпичей, кровать - не кровать даже, а топчан, прикрытый грязными тряпками, которые когда-то были постельным бельем. Вместе с упомянутым уже столом и тремя шаткими стульями весь интерьер.

- Чего изучаете? - грубо спросил Уткин. - Не нравится, как пролетарии живут? Ну ничего, переедем в новую квартиру - вот там заживем, там обставимся! Ирина, жена! - закричал он, ерничая, и забарабанил в стенку. Когда переезжать будем? И ничего вы со мной не сделаете, - снова повернулся он ко мне. - Я тут прописанный, ясно? И осуществляю свое право на площадь, данное мне Конституцией. Вот так вот!