Вероятно, все началось несколько лет назад, когда Латынин-старший вдруг понял, что антикварный бизнес идет на спад. Как это сказала Елена Сергеевна? "Сейчас с этим стало так трудно!" Все меньше, даже в провинции, оставалось простофиль, готовых за гроши отдать уникальные вещи. А тут еще и конкуренция за последние годы возросла. Латынин же привык жить, ни в чем себе не отказывая. Конечно, он мог бы потихоньку продавать свою коллекцию. Но в том-то и дело, что расставаться он ни с чем не хотел. Вся жизнь он что-то приобретал, собственно, из этого и состояла его жизнь, в этом был ее главный смысл. И начать отдавать - значило изменить себе. А изменять себе Виктор Васильевич Латынин не привык. Вот тогда, по всей видимости, они и нашли друг друга с Маратом. "Клиенты" были из среды знакомых Латынина, исполнение Старикова и Галая.

А рядом жил сын. И нельзя отказать Виктору Васильевичу: сына он действительно любил. И по-настоящему страдал от отсутствия с ним общего языка. Наверное, он совершенно искренне жаловался мне тогда, что не умеет добиваться авторитета совместными турпоходами или домашними спектаклями. Но сам принцип ему был, видимо, ясен. Потому что он тоже решил привлечь сына к совместному делу. Момент был выбран подходящий, а может, намеренно создан: парень решил зарабатывать деньги самостоятельно.

Частенько бывает, что у родителей-преступников вырастают подобные им дети. Но случается и иначе. А Латынин-папа хотел таких случайностей избежать. И он решил сделать сына не просто наследником. Он захотел сделать его сообщником.

Программа, вероятно, была рассчитана на долгий срок, но зато какой в конце сулила она триумфальный результат: полный контакт с любимым сыном! Вот тут и произошла первая осечка - Саша нашел пистолет. (Думаю, у Латынина он хранился потому, что во всей шайке его квартира считалась самой безопасной.) И теперь Виктор Васильевич вынужден был сидеть напротив сына и лихорадочно придумывать, что сказать.

В продолжение этого рассказа Сухов молча глядел куда-то поверх моей головы, вертя в руках карандаш. Пометок он больше не делал, и я совершенно не мог понять, как он относится к моей версии, такой стройной и продуманной.

- Так, - сказал он наконец и стукнул карандашом по столу. - Это все замечательно, но это все лирика. А меня интересует, что было дальше. Что сказал папаша?

Факты его, видите ли, интересуют. А вопрос, как, почему человек докатился, - это, значит, лирика... Но я решил на него не обижаться и сказал:

- Папаша повел себя не лучшим образом. Совсем растерялся, повес какую-то околесицу. Про друга, который попал в историю и совсем запутался, про то, что ему надо помочь, но нельзя рубить сплеча... Что-то в этом роде.

- И тут мальчишка брякнул ему про Маратам - уверенно сказал Сухов.

- Точно, - подтвердил я. - Именно брякнул. Папочка сначала разыграл удивление, а потом понемногу стал колоться. Стал говорить, какой Марат замечательный человек, сообщил, между прочим, что он в некотором роде родственник, намекал на какие-то туманные обстоятельства, дескать, все не так просто, как кажется. Ну и так далее. Короче, пытался запудрить парню мозги, наверное, чтобы просто выиграть время. А парень-то уже все просек, понимаешь?

- Понимаю, - протянул Сухов задумчиво. - А вот чего не понимаю: если папочка забрал у мальчишки пистолет, как он потом оказался в квартире у старика?

- Сейчас объясню, - сказал я. - Папа играл психологически точно: он сам взял да и отдал пистолет Саше.

- То есть как? - ошарашенно спросил Сухов.

- Натурально, - ответил я, довольный, что мне наконец удалось вывести его из состояния покоя. - Сказал: пусть пока хранится у тебя, ты будешь за него ответственным. Показывал, что дело, дескать, чистое, а к тому же, наверное, рассчитывал на пристрастие всех мальчишек к оружию.

- Понятно, - кивнул Сухов. - Через день-другой он прибрал бы его обратно.

- Естественно, - согласился я. - Но в тот момент это был для него дополнительный шанс протянуть время...

Я вспомнил, какие мысли приходили мне в голову, когда я слушал прошедшей ночью Сашин рассказ об этом пистолете. Нам кажется, думал я, что мы знаем собственных детей только потому, что их жизнь проходит будто бы на наших глазах. Но забываем, что вокруг есть другие люди, другие обстоятельства и они тоже влияют на этих, таких наших детей. У Саши не было общего языка с собственным отцом, зато был со старым учителем, ибо природа, как известно, пустоты не терпит, особенно природа ребенка. К тому же, вопреки расхожему мнению, от перепроданных джинсов до воровства и грабежа далеко не один шаг.

- Все ясно, - сказал Сухов. - Парень побежал с пистолетом к Кригеру.

- В тот же вечер. Он прибежал советоваться, и Кригер, надо отдать ему должное, снова оценил положение очень верно. Пистолет у мальчишки он, конечно, отобрал. Оставлять его ему, когда парень в таком состоянии, было невозможно. Еще хуже - допустить, чтоб до пистолета снова добрался папа.

- Эх! - воскликнул с досадой Сухов. - Ну что за люди! Вот тут бы твоему Кригеру набрать 02...

Я посмотрел на него с некоторым сожалением. Все-таки постоянное общение с законом накладывает на людей определенный отпечаток.

- А Саша? - спросил я, - Кригер первым делом подумал про него. Во всей этой каше, которая заварилась бы, позвони он в милицию, мальчишка мог, пожалуй, свариться, а? Ведь правда, тут и спекуляция, и соучастие в разбойном нападении, разве нет? Иди потом доказывай...

Сухов пожал плечами.

- Вот видишь, - сказал я. - Даже ты сомневаешься. А Кригер сомневался втройне. Он на следующее утро спозаранку позвонил мне и Елину, попросил приехать немедленно. Парню он посоветовал как можно скорее скрыться из дому и ждать, пока он с моей помощью наведет ясность в этом деле. Елин ему был нужен, чтобы в случае чего помочь мальчику уехать куда-нибудь подальше и там устроиться на работу. Может, он допускал, что навести ясность все-таки не удастся. А скорее всего, просто понимал, что Саша теперь становится опасен этой шайке как свидетель, и боялся за его жизнь.

- Лучше бы он за свою боялся, - проворчал Сухов. Теперь настал мой черед пожать плечами. Что сделаешь, в этом был весь Кригер: меньше всего он думал о себе.

- Так ты считаешь, они искали парня, чтобы прикончить? - спросил Сухов.

- Я думал об этом. Мне кажется, у них на этот счет не было единого мнения: Латынин действительно очень любил сына. Он, видимо, еще надеялся его обработать, а Марат со Стариковым собирались действовать по обстоятельствам. Наверное, со мной у них потом была похожая ситуация: Марат настаивал на том, чтобы со мной кончать как можно скорее, а Латынин считал, вероятно, что можно попытаться обойтись без крови. Во всяком случае, я только этим могу объяснить, почему мне сначала меняли болты на колесах, а потом предлагали деньги и устраивали затею с псевдо-Уткиными.

- Как говорится, когда в товарищах согласия нет... - заметил Сухов. И потребовал: - Ладно, не отвлекайся. Рассказывай дальше.

В то роковое утро Саша занес в школу газету, к которой рисовал заголовок, и вернулся домой за вещами. Перенеся телефон к себе в комнату и плотно прикрыв дверь, он решил последний раз позвонить Кригеру. А когда положил трубку, дверь распахнулась, и в комнату вошел отец.

Конечно, он подслушивал - это совершенно резонно в его положении: после вчерашних откровений следить за каждым движением сына. Но даже для него услышанный разговор был слишком большой неожиданностью. Виктор Васильевич бросился на Сашу вне себя, от всей его сонной аристократичности не осталось в тот момент и следа. Ну а мальчику в его состоянии хватило бы, наверное, и меньшего напора: через минуту отец знал про Кригера. Он схватил сына за ворот рубашки и с размаху шмякнул об стену. Он бы ударил его еще и еще, потому что был, кажется, в состоянии полного аффекта, но Саша вывернулся, бросился к двери и выскочил из квартиры. А Виктор Васильевич Латынин остался один на один с собой и с ясным пониманием, что сейчас, в эти минуты, под угрозой краха находится не просто его план, а вся жизнь...