Шемет пригласил пройти в кухню.

— В комнатах все вверх дном…

Уже в коридоре Денисов увидел висевшие в большом количестве спортивные вымпелы, значки, боевые перчатки чемпиона.

В чистой маленькой кухне не было посуды — ее скрывали блестящие с пластиковым покрытием шкафы. Только несколько кофеварок разной емкости бросались в глаза.

— Садитесь.

Когда Колыхалова объяснила цель визита, Шемет удивился.

— Алик и Игорь?! Но они уже уехали!

— Давно?

— В воскресенье! В тот же день…

— В тот же день?

Колыхалова переглянулась с Денисовым.

— Откуда они приезжали? Пожалуйста, расскажите подробнее.

— Из Инты. — Шемет оглянулся на кофеварки. — Кофе хотите?

— Не откажусь. — Кира уже снимала шубку. — Видите ли, Алик и Игорь должны пролить свет на поведение одной компании в поезде здоровья. — ККК вынула блокнот.

— Алик Турандин носит фамилию матери. Отец известный в прошлом боксер. Что же касается Игоря… — Шемет подумал. — Не знаю… Работает тренером в Инте вместе с Аликом.

— Сколько они пробыли в Москве?

— Три дня. Достал им билеты в Большой… В воскресенье отправил на лыжную прогулку… Отца Алика я отлично знал: прекрасный боксер. Работал против Марселя Тиля. Слыхали такого? — Он посмотрел на Денисова.

Денисов отрицательно покачал головой.

— Марсель Тиль в прошлом чемпион мира среди профессионалов. Причем отец Алика работал с ним на равных… Во время спаррингов в Москве, я имею в виду… Алик из другого теста.

— Слабее? — спросил Денисов.

— Здоровьем бог тоже не обидел. Но… — Шемет развел руками.

— Алик уроженец Инты?

Шемет зажег электрическую плиту, поставил турку с водой.

— Нет. В Инте Алик поселился недавно, примерно с год назад. Родственники его проживали где-то в Москве, потом выехали.

— У Алика были какие-то неприятности с законом? — поинтересовалась Колыхалова.

— Ему давали срок. За что — не знаю. После освобождения приехал в Инту. — Шемет достал ручную кофемолку. — Уехали они неожиданно для меня в тот же день, в воскресенье вечером, в мое отсутствие.

— А ключи? — спросила Кира.

— Алик оставил их в почтовом ящике.

— Они поехали назад, в Инту?

— О маршруте я ничего не знаю.

— Мне придется все записать подробнейшим образом.

Кира задала еще несколько вопросов, с тем чтобы Денисов, уезжая, был в курсе всей полученной информации.

— Валентин Андреевич, где были Турандин и его товарищ в субботу седьмого февраля?

Шемет снял турку с плиты.

— В этот день, по-моему, они ходили по магазинам.

— ГУМ, ЦУМ?

— Плюс букинистические… — Он разлил кофе по чашечкам.

— Что их интересовало?

— В основном вещи, книги. Пейте, пожалуйста… Кроме того, струны для гитары, диски модных ансамблей. Джинсы, иконы…

— Иконы? — переспросила ККК. — У Турандина и его товарища были с собой иконы?

— Одна небольшого размера. Алик показал мне ее в субботу. Я специалист небольшой. По-моему, «Утоли моя печали».

Кира достала из сумочки бланк протокола допроса.

— Не возражаете?

— Если вы считаете нужным, — ответил Шемет галантно.

Колыхалова обернулась к Денисову:

— Видимо, тебе лучше сначала заехать в отдел, проинформировать Бахметьева…

Полковника Бахметьева Денисов увидел на экране видеомагнитофона в учебном классе вместе со следователем и Горяиновым-старшим.

Горяинов-старший попросил в это время дать ему воды, и Бахметьев тянулся к графину.

— Звук! — крикнул один из инспекторов Денисову. — Звук покрути!

Но кто-то вскочил и опередил Денисова.

— …она буквально преследовала Диму… — Горяинов на экране отставил стакан, поблагодарив. — Каждый день они встречались по нескольку раз… Это я уже потом узнал. Утром — на Автозаводской, у нашего дома. После этого — в институте. Представляете, какой крюк она делала?! Если у него семинар — ждала внизу… А вечером, как говорится, сам бог велел встречаться. А еще — звонки! Не знаю, спала ли она этот год и когда?

Бахметьев и следователь молчали. Камера поэтому все время показывала одного Горяинова.

— …не представляю, как Дима сдал весеннюю сессию и теперь зимнюю. Собственно, ничего он не сдал. К преподавателю по вычислительным машинам я ездил и к политэконому. У математика раза четыре был. Да и когда было учиться? Встречи да звонки! Сначала мы не понимали. Поднимешь трубку — молчат… «Алло! Алло! Говорите» — гудки! Может, аппарат не срабатывает? — думали.

Оператор показал теперь следователя линейно-следственного отделения. Тот, кивая, старался не пропустить ни одного слова Горяинова.

— …впилась в него, как пиявка. Не оторвешь! Какие ребята — Женя Бабичев, Слава Момот! Все сейчас издерганные, злые! Юриста привела в компанию, а он их на десять лет старше…

Следователь уточнил:

— Верховского?

— Его самого. Загуляла, одним словом. Вот они и бесятся…

— Как вы узнали, что сыну звонила именно Анкудинова? — спросил Бахметьев.

Горяинов усмехнулся.

— Сначала я так не думал. Грешным делом, всех подозревал… — Он положил на стол локти, несколько раз сжал кулаки. — Да очень просто! Если я кому-то надоблюсь, сначала могут поинтересоваться на работе: «Ушел ли?» Если звонят жене — то же. А тут как-то позвонили и молчат. Я сразу звоню на работу: «Мне не звонили сейчас, не спрашивали?» — «Нет». К жене звоню на работу: «Никто не спрашивал?» К сестре, к племяннику Николаю. Есть! «Спрашивал Димку женский голос!» На следующий день история повторяется. Сначала она его ищет у Николая, потом звонит сюда. Если мы берем трубку — бросает… — Горяинов покачал головой: — Откуда хитрость такая в нежном возрасте? Любовь? У Димки — возможно.

Денисов заметил, что в лице Горяинова что-то дрогнуло.

— Я принес тут вам некоторые высказывания сына. — Горяинов достал бумажник, выложил несколько исписанных мелким скупым почерком листочков, надел очки и стал читать:

— «Почему вдруг грустно, когда видишь дорогу в поле, облако, тихую деревню на косогоре?..» Или вот: «Чтобы миллионы людей спокойно любили, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки — чтобы жертвовали всем…»

— Он стихи писал? — спросил следователь, поморщив лоб.

— Кто их не пишет? — сказал Горяинов. — Я сам писал. Или вот: «Все закрутилось после шестого февраля, словно подхватило течение и несет с бешеной скоростью!» А вот целый сценарий: «Ты сказала: „Наверное, все-таки не люблю. Привычка…“ Я закрыл лицо. Мы стояли под навесом в детском саду. Ты не заметила слез: темно, дождь. „Тебе плохо? — спросила ты. — Тебе морально важно услышать „люблю“. — „Я завишу от слов“. — „Но ведь ничего не переменилось?“ — «Все-таки что-то изменилось. Назвать — значит определить суть…“

Горяинов опустил голову.

— Я прав: она не любила его…

— Вы говорили с ней? — спросил следователь.

— С Анкудиновой? Один раз…

— Не нашли общего языка?

— «Что вы знаете о моей жизни?» — она так сказала.

— Там еще есть? — Бахметьев кивнул на записки.

— Это все — «Твои губы проснулись…», «Умытенькие глаза, легкий запах пустых конфетных коробок…»

— Вам, конечно, надо было бы узнать ее больше, — сказал следователь.

— Однажды собрались они в кино. Дима и Анкудинова, а на другой день у него семинары. Я приказал: «Ни в коем случае!» — Горяинов отпил воды. — Тут с работы звонят: «Нужен срочно. Приезжайте». Как назло! Я — Димке: «Без меня — никуда, учи!» Запер их вместе с женой, с Ольгой. «Приеду, — говорю, — через час выпущу!» Что же вы думаете? Ушли! Через соседний балкон. Все-таки шестой этаж!..

— А что вы мыслите?.. — начал Бахметьев.

Горяинов вздохнул.

— Девчонка далеко смотрит. Семья большая, отец неродной. Я сам в трудных условиях рос, к математику за меня пойти было некому. Не виню ее, поймите… — он оборвал себя. — Не Димка ей нужен.

— Кто же?

— Семья наша, клан. Я, наконец! Ольгу уже сейчас берут на работу в Госкомитет по внешнеэкономическим связям. Она в этом году заканчивает торгово-экономический. Димка будет неплохо устроен. Квартира, машина, дача…