— На Украине?

— Под Моздоком, — он оживился. — На линии Прохладная — Гудермес… После войны работал под Днепропетровском.

Денисов не вмешивался в разговор.

— В Кировоградской области тоже бывали? — спросил Антон.

— А как же? Днепропетровская, рядом Кировоградская…

Сабодаш курил, тщательно направляя дым в окно. Дым, однако, не отлетал, тут же втягивался назад в купе.

— …Наших пять колхозов было: Новоподольский, рядом Нововиленский. Мужики крепкие. Мой отец девяносто три года прожил, дядя девяносто семь. Хозяйства — дай бог! А рядом немецкая колония. Меня там многие знали…

Случайное, на первый взгляд, повествование Ратца обрело некий стержень. Денисов не сразу его обнаружил. Голос Ратца неожиданно окреп, даже надтреснутость на время исчезла.

— …Когда фашисты подходили, бухгалтер из немецкой колонии даже бричку дал. «Езжай», — говорит. Лошади, правда, двухлетки. Необъезженные. А других уже не было: фашисты вот-вот нагрянут. — Ратц помолчал. Подъехал к дому, кое-что успели вынести. Говорю жене: «Беги с детьми к мосту! А я жнивьем, чтобы лошадей притомить…» — Он посмотрел на Антона, пояснил: — Жара, и ветра совсем нет. Гоню их жнивьем. К мосту выехал, лошади уже в мыле. А день ясный, как сегодня… У моста жена ждет, дети. Ратц показал рукой на уровне стола, — мальчик и девочка. А по мосту нововиленские овец гонят, романовскую породу… — Он снова отвлекся. Красноармейцы торопят. Войска должны подойти… Говорю жене: «Давай детей, будем переправляться…»

Голос старика стал совсем спокойным.

— …Небо глубо-о-кое, не видел такого никогда. Речка… Вдруг б-бабах! И еще, еще! Двухлетки мои шарахнулись — да на мост! Красноармеец винтовку сорвал: «Куда-а?» А я ничего сделать не могу!

Он кротко взглянул на Антона.

— Как во сне! Перелетел на эту сторону, оглянулся. А сзади ничего уже не разберешь! Горит мост! Где возы? Где что? Дым, крики. И танки идут. А немцы уже вот, совсем близко! — Он поскреб подбородок, помолчал. — Бричку я потом бросил, а сбрую сменял. Хорошая сбруя, совсем новая…

В глазах Ратца было больше неподдельного удивления, чем скорби крайний предел человеческой тоски.

— Так больше не встретили своих? — Антон поставил точку над «i». — Я имею в виду семью…

— Не встретил. Только во сне. Вот и в ту ночь…

Рядом с вагоном показался поднятый над землей узкий тротуарчик платформа и квадратный с плоской крышей домик — вокзал. В глубине желтых крыш горбились залежи силикатного кирпича — там шло строительство. Высоко на тонкой мачте алел флажок.

Антон поднялся.

— Чапчачи! Может, есть новости… — У дверей он обернулся. — Между прочим, ты решил свой тест, Денис?

— Насчет распределительного щита?

— Да.

— Решил.

Антон просиял:

— Ночью?

— Как сказать? Под утро!..

— И к какому выводу пришел?

— Щит вывел из строя сам Полетика-Голей… — Пока Денисов выговаривал эти слова, ему казалось, что предательская самодовольная улыбка гуляет у него по лицу. — Зачем? Чтобы вызвать в вагон электрика. Или бригадира-механика.

— Шалимова? — Антон был разочарован: казалось, все должно было проясниться, как только Денисов найдет отгадку. На деле же все еще больше запуталось.

Лейтенант милиции прошел мимо окна, Денисов проводил его взглядом. Антон выскочил в коридор.

Радио пробормотало:

— Стоянка поезда… Ввиду опоздания…

Дополнительный двинулся, Антон вошел в купе.

Телеграмм было несколько:

«Карунас Петр Игнатович прошлом судим хранение огнестрельного оружия месту жительства отношений не поддерживает якобы часто находится командировках различных городах Союза настоящее время материалами не располагаем…»

Антон тоже проявил интерес:

— Мы о нем знаем?

Денисов поколебался. Вводить ли его в суть собственных неясных полунамеков-полувыводов?

— В сером костюме, с сумкой… Тот, кто сначала подходил к молодоженам, затем к Судебскому. Открыл дверь с нерабочей стороны…

— Дверь Судебскому открыл, а сумку поставил в окно!

— Именно. А потом показал… — Денисов поднял вверх два вытянутых пальца.

— «Виктория»! «Победа»… — Антон взглянул на вторую телеграмму. Странно…

«Вохмянин Игорь Николаевич проживает гор Новосибирске сентября сего года место последнего жительства уточняется…»

Еще несколько телеграмм расширяли уже известные сведения о Полетике-Голее и содержали новые:

«…Сообщенный потерпевшим Полетиком-Голеем телефон 2610002 индивидуальной абонентской сети не значится стол заказов междугородной телефонной станции…»

«…Данным штаба московского управления транспортной милиции возможна качестве рабочей гипотезы версия причастности Полетики-Голея делу Мостового (Стоппера) обнаруженные деньги могли быть частью суммы предназначенной Стопперу и присвоенной Полетикой-Голеем до 25 августа сего года…»

— Интересно, — заметил Денисов.

Еще телеграмма посвящалась Ратцу:

«Связи пережитым потрясением отмечались признаки депрессии которые провоцировались неблагоприятными жизненными ситуациями в состоянии аффекта может совершать неадекватные поступки…»

Местность за окном выглядела выгоревшей. Солнечный шар висел уже довольно высоко над промелькнувшим глиняным мазаром. Насколько хватало глаз, тянулась солончаковая степь. Где-то недалеко от этих мест Волго-Уральские пески переходили в пески Батпайгыр.

Одно сообщение непосредственно дела Полетики-Голея не касалось:

«Избыточная оперативная информация…»

«…Помощью Гранда станции Ярославль-главный задержан поличным дополнительный соучастник преступной группы Мостового-Стоппера имевший при себе большое количество груза»

Упомянутый в телеграмме Гранд был питомцем отдела служебного собаководства, прошедшим специальную подготовку по обнаружению наркотиков.

Последняя телеграмма имела отношение лично к Денисову и Сабодашу:

«…Ввиду неблагоприятных метеорологических условий утром 27 августа аэропорт Астрахань временно закрыт прилет оперативной группы задерживается…»

— Газимагомедова к нашему прибытию не успеет… Непогода!

— Я, пожалуй, пойду. — Антон поправил китель, взял со стола газеты. Свидетели, наверное, уже собираются в ресторане.

Денисов подумал.

— Мы упустили из вида магаданца…

— Магаданца?

— Того, что пил из неоткупоренной бутылки… Магаданца и его попутчиков пригласи тоже в ресторан.

Антон ушел. Денисов уложил телеграммы, собрал вещи.

Он не принадлежал к людям, для которых гипотеза ненадежна уже потому, что ее нельзя предъявить, выложить на стол.

«Распределительный щит в одиннадцатом вывел из строя Полетика-Голей, чтобы ночью в неосвещенный вагон заманить электрика. Или Шалимова…»

«…Лука не добивался темноты в коридоре — призрачные сумерки тянулись от одного фонарного столба к другому, не требовалась Полетике-Голею и темнота в купе — он сам протестовал против шторы…»

Денисов по-прежнему был горд своим открытием. Как и в тесте с карликом, самым сложным было обнаружить промежуточное звено логической цепи, где тезис «Для чего выводят из строя распределительный щит?» незаметно подменяется похожим, но совершенно другим: «Зачем в пути следования преступник оставляет вагон без света?»

Впереди раздался предупредительный гудок локомотива, Денисов посмотрел на часы. Он не вполне представлял себе свою роль на это ближайшее время, прежде чем Газимагомедова и ее оперативная группа возьмут все полномочия в свои руки. Наташа могла не одобрить того, что Денисов мог осуществить.

«Что ж, — подумал он. — Пора собираться…»

Вагон-ресторан покачивало, но не сильно. Прозрачный свет пустыни стоял в окнах.

К приходу Денисова почти все столы были заняты — Антон, Шалимов, соседи Полетики-Голея по купе; кто видел или разговаривал с ним в поезде; молодожены, Прудниковы, Феликс.

Официантка разнесла завтрак, посудомойка, не выпуская из губ сигарету, открывала «Айвазовскую».