Прокурор посмотрел на Владимира с ненавистью.

— И этому поверят, когда прочитают в газете или услышат по телеку. Можешь не сомневаться. А сейчас иди и пиши объяснительную записку. Могут потребовать в прокуратуре города. Или в Российской.

— Объяснительную записку, что взяток не брал?

— Записку о том, что ты допрашивал Грачева в связи с убийством двух сотрудников «Харона»! — опять заорал шеф. — И о том, что никаких претензий по деятельности самого малого предприятия у районной прокуратуры нет.

«А если есть? — хотел спросить Фризе, но побоялся, что прокурора хватит удар. — Напишу, что считаю нужным, а ты уж решай».

Он молча вышел из кабинета.

Весь день Владимир промаялся, придумывая, как половчее написать объяснительную записку. И понял, что никаких объяснений шеф от него не дождется, что интуитивное решение, которое он принял, выходя от прокурора, самое правильное.

Съестные запасы, которые оставила Берта, подходили к концу. Владимир зажарил огромный эскалоп на ребрышках, с сожалением убедившись, что он последний. Оставались еще пельмени, но Фризе всегда мерещился в них слабый запах тухлятинки, обильно приправленный специями.

«Ничего. До приезда Берты дотяну, — думал Владимир, уничтожая сочное мясо с жареным картофелем и соленым огурцом. — Есть яйца, тушенка. Буду варить каши».

Даже мысль о кашах не испортила ему настроения. Он радовался, что, отбросив сомнения, решил писать докладную записку Генеральному прокурору. Фризе даже придумал для нее название: «О мафиозных структурах при органах власти столицы» (Малое предприятие «Харон»).

Поужинав, он вздремнул часок, предварительно отключив телефон. Ровно в девять Фризе сидел у большого кухонного стола за своей запиской — ни письменного, ни обеденного стола у Берты не было, а писать за журнальным столиком Владимир не мог — рост не позволял. Закончил он работу в четыре утра, но, тем не менее, на службу пришел бодрый и в прекрасном настроении. Первой в кабинет заглянула Маргарита.

— Поздравляю с выигрышем! — улыбнулась она. Вчера в Женеве женская сборная по баскетболу выиграла свою первую игру. — Может, по этому поводу пригласишь меня пообедать? — Маргарита плотно прикрыла дверь и присела на край стула.

— Лапочка, это мое заветное желание. Но сейчас — цейтнот. Через пару недель…

— Через пару недель баскетболистки вернутся с чемпионата, а твой цейтнот закончится сегодня.

В словах девушки Фризе уловил тревогу и насторожился:

— Что‑то случилось?

— Похоже, что да. Шеф вызвал меня на час раньше. Сам уже сидел в кабинете. — Она понизила голос. — Володя, только никому, ладно?

— Маргарита!

— Знаю. К другому бы не пришла. Олег нервничает, как девица перед абортом, и все по твоей милости. Я дважды перепечатывала приказ об отстранении тебя от дела.

В этот момент засвистел телефон и Фризе поднял трубку:

— Прокуратура.

— Здравствуйте, Владимир Петрович. Вы сейчас один? — спокойным и будничным голосом сказал звонивший. Фризе узнал голос помощника прокурора.

— Да, Виктор Евгеньевич, занимаюсь канцелярскими делами.

— Очень кстати. Загляните на пару минут. — Кладя трубку, Фризе лихорадочно вспоминал — не оставлял ли он копии записной книжки Маврина в сейфе. Кажется, нет.

Маргарита торопливо прошептала:

— В первом варианте приказа отстраняли, «как лишившегося доверия», во втором — «за нарушение процессуальных требований». Понял?

Фризе обнял Маргариту и поцеловал.

— Спасибо, — несколько секунд он стоял посреди кабинета в нерешительности, потом открыл сейф, достал бутылку виски.

— Небось, ключи отберут, — подмигнул он Маргарите. — Зачем добру пропадать? Возьмем с собой в «Макдональдс». — Он положил бутылку в кейс. — Только почему вызывает не сам Олег Михайлович?

— Он же твой друг! — усмехнулась Маргарита. — Ты что, не знаешь Олега? Дважды просил позвонить тебе и тут же давал отбой. А теперь смылся. Сказал, что поехал к городскому прокурору.

Когда Фризе открывал дверь кабинета, Маргарита попросила:

— Посмотри, нет ли кого в коридоре? Не хочу, чтобы меня увидели сейчас.

Узкий унылый коридор прокуратуры, в котором два человека едва могли разойтись, был пуст.

«Что же это, Олег Михайлович, испугался посмотреть мне в глаза?» — думал Фризе, входя в приемную. Телефоны на Маргаритином столе надрывались. Двери в кабинет прокурора были распахнуты — это означало, что хозяин отсутствует. Любой посетитель мог в этом удостовериться — прокурор от него не прячется. Демократично, не правда ли? Зато Маргарите строго предписывалось, при каждой отлучке, оставлять вместо себя кого‑то из девушек–машинисток.

— Привет, Володя! — помахал рукой помощник прокурора. — Садись, гостем будешь.

У Виктора Андреева «на вооружении» было десятка три расхожих фраз, которыми он постоянно пользовался, не замечая, а может быть, и не желая замечать насмешливые улыбки сослуживцев. «Садись, гостем будешь» он говорил любому, кто приходил в кабинет. Даже тем, кого приводили под стражей. «Привет вам с кисточкой», «где наша не пропадала!», «везет же людям» — на каждый случай у него находилась присказка. Он был за ними, как за броней. Имелись в его арсенале и более сложные мудрости — «ножки мерзнут, ручки зябнут, не пора ли нам дерябнуть» или «если ты беременна, то это только временно, а если не беременна, то это тоже временно».

Андреев и прокурор, щеголяющий при случае латынью, являли собой странный тандем. Плотный прокурор, любивший носить свободные кожаные куртки и пуловеры, и маленький — карманный — помпрокурора, всегда в тройке, при галстуке, с мелковатыми чертами красивого лица и приглаженными волосенками. Один — вальяжный, даже немного напоказ барственный, другой — тоже напоказ — собранный и озабоченный. Почему‑то считалось — с подачи самого прокурора, — что он демократ, впадающий иногда в грех панибратства, а Виктор Евгеньевич — блюститель дисциплины и строгих нравов.

— Я чего тебя пригласил? — сказал помпрокурора. — Формальности ради. Ты, конечно в курсе?

— В курсе чего?

— Шеф подписал приказ о твоем отстранении. — Он подвинул лист бумаги, лежавший на столе. Владимир взял его. Приказ был лаконичным: «За нарушение процессуальных требований при расследовании дела об убийстве санитаров Уткина и Кирпичникова (последнего в пределах самообороны) отстранить следователя прокуратуры, младшего советника юстиции Фризе Владимира Петровича от дальнейшего ведения дела».

— В чем выразилось это нарушение?

— Володя, разве тебе шеф не объяснил?

— Нет.

— Быть того не может?! Когда ты его видел последний раз?

— Вчера, — Фризе хотел сказать: «Вчера вечером у меня пили коньяк», но это бы выглядело почти как шантаж.

— И он тебе ничего не сказал?

— Ну, что ты заладил, как попугай? Ничего не сказал.

— Эта история с банкой из‑под пива… Изъял улику без надлежащего оформления! Забыл?

— Столько времени с тех пор прошло… — Фризе вдруг стало смешно. — Виктор, вам с шефом руки укоротили? Или… — он с трудом удержался, чтобы не сказать — «позолотили».

— Или — что? — подозрительно спросил Андреев.

— Или шею намылили?

— Намылят. Сейчас грядет комплексная проверка, и если станут известны такие факты, как твое разгильдяйство, мало нам не будет.

— Хватит врать! — жестко сказал Фризе. — В ГУВД без всякой проверки взяли и отстранили сыщика, занимавшегося тем же малым предприятием «Харон», когда запахло жареным. Ты и сам это знаешь, я тебе рассказывал. Теперь пришла моя очередь. Шеф намекал — «полегче», «без нажима». Просил «отбросить предвзятость». Ничего у вас, голубки, не получится.

— Распишись на приказе, — холодно бросил помпрокурора. — И прошу… — он протянул свою маленькую ладонь. — Ключи от сейфа. Сдашь дело Гапочке. Он завтра из командировки возвращается.

Фризе вынул из кармана ключ и, высоко подняв его, бросил в ладонь Андрееву. Тот поморщился. Наверное, получилось больно.

— Расписываться я не буду. Сейчас пойду к Генеральному прокурору.