— Ну, наконец-то! — воскликнула она, — Вася уже ждет.

Пришедшие разделись в маленькой, заставленной передней, и девушка провела их в комнату.

Над круглым столом горела яркая лампа под большим матерчатым абажуром, у дивана светил торшер, у окна над туалетным столиком тоже горела лампа.

— Люблю много света, — объяснила девушка.

У круглого стола сидел человек с рыжими, моржовыми усами на бледном лице. Редкие светлые волосы были гладко зачесаны назад, открывая глубокие залысины на висках.

На столе стояла бутылка коньяку и закуска.

— Присаживайтесь, Семен Трофимович, — сказала девушка. — И ты, Алек. Выпейте с мороза по рюмочке.

Старший из гостей внимательно посмотрел на сидевшего у стола человека и резко произнес:

— Убери бутылку. Нашли время распивать.

— Ну подумаешь, — капризно сказала девушка. — Ведь чуть-чуть же.

Тем не менее она послушно убрала бутылку в буфет и, вернувшись к столу, взяла из пепельницы недокуренную сигарету.

— Может, хоть закусите? — спросила она. — Все-таки…

— Сыты, — оборвал ее пожилой, усаживаясь на диван. — Через час на вокзале надо быть, а ты еще не одета, я вижу.

— Ну, это мне один момент.

— В чем дело? Я ей помогу, — весело откликнулся парень, ослепительно улыбаясь.

— Пока что без тебя обойдусь, — многозначительно отрезала девушка.

— Аи, аи, дорогая. Шуток не понимаешь…

— Ладно, хватит, — оборвал его пожилой, обменявшись с девушкой быстрым взглядом. — Слушайте меня внимательно. А ты, Василий, ешь, ешь, ты и впрямь голодный, — обратился он к молчаливому человеку, сидевшему за столом, потом откинулся на спинку дивана, не спеша закурил, что-то про себя обдумывая, и так же не спеша продолжал: — На вокзал вы поедете вдвоем: ты, Тамара, и Алек. В самый раз такая парочка будет. Гостей, — на этом слове он иронически усмехнулся, — надеюсь, Тамара узнает.

— А то нет!

— Но это точно, что они сегодня приедут?

— Конечно точно.

— Солидно у них поставлено.

— Ну, еще бы! Знаете, сколько готовились? Я же видела. Первый раз ведь такое везут.

— Умница. Все надо видеть.

Пожилой хитро и многозначительно посмотрел на девушку, и та понимающе улыбнулась ему в ответ. Алек нахмурился.

— Почему первый? — с вызовом спросил он. — Трусы, да?

Пожилой снисходительно улыбнулся.

— Посевы-то, знаешь, как охраняют? — пояснила девушка. — А что дико растет — велят уничтожать. Прямо выжигают. Представляешь? Найдешь, говорят, где, так лелеешь, как розу. Трясутся прямо. Надо же!

— Тут затрясешься, — снова ухмыльнулся пожилой. — Это тебе даже не каракулевые шкурки: Доход в сто раз больше. Ну ладно, — оборвал он сам себя и уже деловито продолжал: — Гостей надо будет на Орловскую привезти. Осторожненько, дружески уговорить и привезти. Мол, так и так. Хозяин ждет по другому адресу. У него неудобно. А там уж… И ты, Алек, смотри, — он строго поглядел на парня. — Шуток не шути. У них пистолеты, и народ это отчаянный. Если им что не понравится, мы все кровью умоемся.

— Все будет в лучшем виде, — откликнулся тот, развалясь на диване и небрежно покуривая. — Умирать надеюсь только от любви к одной гражданке.

И снова чуть заметная усмешка мелькнула в глазах у пожилого.

Девушка стояла у двери в соседнюю комнату, прислонившись к стене, и при этих словах кокетливо передернула плечами.

— Жуткий трепач. Такие не пользуются успехом у женщин.

— Зачем мне женщины? — с пафосом воскликнул парень, вскинув вверх руки. — Мне надо…

— Хватит, говорю! — повысил голос пожилой. — Собирайтесь. И на всякий случай возьмите другие документы. — Он вынул из бокового кармана пиджака два паспорта, раскрыл их, потом передал один девушке, другой парню. — Ознакомьтесь и запомните.

Парень взял паспорт, заглянул в него и усмехнулся:

— Хохлов! Ах, бедный Хохлов Бедный…

— А мне-то зачем? — удивленно спросила девушка, вертя в руках паспорт.

— Если спросят, покажешь. Ну, иди одевайся.

Девушка пожала плечами и скрылась за дверью.

Пожилой посмотрел на часы.

— А тебе, Василий, тоже пора, — сказал он усатому человеку, все еще жевавшему что-то за столом.

— Угу…

— Вот встань и иди.

Человек тяжело поднялся, одернул кургузый серый пиджак, под которым виднелась пестрая ковбойка, и направился к двери.

— Все приготовь, понял?

— Угу.

Он еще дожевывал на ходу.

Когда он вышел, пожилой обернулся к парню, который задумчиво курил, устремив взгляд в пространство:

— Тебе, Алек, надо ехать на вокзал в пальто и шляпе. Там в передней висят, ты заметил?

Тот вяло пожал плечами:

— Но ведь это же…

— Ничего. А то ты в своей курточке примелькался уже в городе. Я тебе повторяю, операция серьезная. У нас еще не было такой. Если провалим… Ну, ты сам понимаешь.

— Понимаю, дорогой, — меланхолично кивнул голо вой парень и, вздохнув, добавил: — Вот, сам не знаю почему, дом свой вспомнил. Старики мои уверены, что я на тихой, спокойной работе. Спрашивают, понимаешь, когда отпуск будет, когда приеду к ним в море купаться. И еще спрашивают, почему я…

— Меня больше интересует, что ты им отвечаешь, — с ударением произнес пожилой.

— А что я им могу ответить, как ты полагаешь? Приеду, дорогие, пишу. А сейчас отчет годовой составляем, занят очень. — Он грустно усмехнулся.

— Что-то не нравятся мне твои настроения, милый. То говоришь, тебе другой работы не надо, а то вот скулить начинаешь. Не нравится это мне.

— А мне, думаешь, нравится? Но я еще так полагаю: когда-нибудь эту работу все равно поменять придется. Ну, тебе уж, может быть, поздно. А мне придется. Сердце подсказывает.

— По Тамаре сохнешь, — усмехнулся пожилой, кивнув на дверь в соседнюю комнату. — Вот тебе сердце и подсказывает черт те чего.

— Э! Ну, что ты такое говоришь? — парень досадливо махнул рукой. — Мужской разговор у нас, так?

— Для такого разговора время неподходящее выбрал.

— Человек ты для этого неподходящий, — ответил парень, насупив тонкие, черные брови.

— Человек? — пожилой усмехнулся, но глаза подприпухшими веками посмотрели на собеседника остро и неприязненно. — А много ты обо мне знаешь? Я, милый, жизнь прожил ой какую. И несправедливостей вынес вот, — он провел ладонью по толстой шее. — Другому на две жизни хватит. Но молчу. Один мой благодетель, между прочим, тут, в Борске. Сидел он до войны за одно дельце. Так я у него во на каком крючке вишу. Только дернет, и хана мне. А он такой, он когда-нибудь дернет. И не моргнет. Вот как я живу.

Парень поднял на него вспыхнувшие злостью глаза.

— А почему молчишь, а? Почему жить ему позволяешь? Боишься, так?

— Время не пришло. Когда-нибудь посчитаемся. — Пожилой нетерпеливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату: — Ну, что же это она? На бал собирается?

— Женщины на любое дело, как на бал, собираются, дорогой.

— До поезда… — пожилой озабоченно посмотрел на часы, — сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. — Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. — Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.

— А я так и живу, — кивнул тот. — Веселее не бывает.

В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.

— Вай, какая ослепительная красота! — воскликнул парень, шутливо жмурясь.

— Тамара, дай-ка коньяк, — неожиданно распорядился пожилой. — На дорогу выпьем.

— Ой, правильно!

Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:

— Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, — обратился он к девушке.

Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.