И жизнь южного приморского города с шумом, весело выливалась из домов наружу: настежь распахивались окна, откидывалась легкая кисея с дверей, выходивших прямо на улицу, у подъездов домов и у ворот на длинных скамьях, а то и просто на вынесенных стульях отдыхали, наслаждались прохладой люди постарше. Они громко и оживленно переговаривались между собой, то споря, то сердясь, то сыпя шутками и остротами. А по тротуару говорливыми компаниями и парами растекалась молодежь.

В воздухе стоял терпкий запах цветущей акации и кружился белыми снежинками тополиный пух.

Ранняя и небывало жаркая весна стояла в городе.

— Это так же похоже на весну, как я не знаю что, вздохнула полная женщина, сидевшая на длинной скамье у ворот, за которыми тонул во мраке большой пустынный двор.

— И не говори, — подхватила другая женщина. — Днем чувствуешь себя, как скумбрия на берегу: нечем дышать абсолютно!

На другом конце скамьи пожилая, скромно одетая женщина, грустно перебирая в пальцах оборки платка, накинутого на плечи, говорила соседке:

— Не могу я этого понять, Вера. Ночи не сплю, все слезы выплакала. Вот у тебя сын как сын, человеком стал. А мой? И ведь жили мы с тобой вроде одинаково, обе вдовы-солдатки, обе последнее для сыновей от себя отрывали. И двор один, и школа одна. Ну отчего мой Коська таким получился, отчего?

— Себя ты, Катерина, не блюла.

— Себя… Так и норовишь уколоть. В двадцать пять лет вдовой осталась. Что же, и жизни конец? И полюбить нельзя?

— Смотря кого…

— А ей, любви-то, не прикажешь. Полюбила, и все тут. Красивая я была, веселая. От зависти это ты, Вера.

— Из нее платья не сошьешь и обед не сваришь.

— А я думаю, через характер Коська мой свихнулся. Вылитый отец. Ужас какой неуравновешенный! То тоска на него находит, то такое веселье, что удержу ни в чем нет. А другой раз прямо бешеный какой-то ходит, словно укусили его. Веришь, такая злоба в глазах, аж сердце у меня холодеет, думаю, убьет сейчас. Вот такой и отец был, просто копия фотографическая, — она вдруг уткнулась лицом в платок и, всхлипнув, прошептала: — С таким характером только в тюрьме сидеть.

— Будет тебе! Далеко еще до этого.

Не отнимая платка от лица, женщина горестно покачала головой.

— Ой, чует мое сердце, недалеко. Такой у него приятель завелся, что с ним только туда и дорога. Одно имя-то чего стоит — «Уксусом» они его зовут.

— Уголовный, видно, раз кличку имеет.

— Они и твоего «Петухом» зовут, — откликнулась полная женщина.

— А ты молчи!.. Молчи, змея!.. — вдруг пронзительно закричала женщина в платке, сверкая полными слез глазами.

— Ты мне не указывай!.. Я тебе не граммофон, пластинки выбирать! Что хочу, то и говорю!..

— Я тебе поговорю еще!..

— Катерина, уймись, — потянула женщину за рукав соседка. — Коська твой, кажись, во дворе, услышит. Каково ему будет?

И женщина вдруг так же внезапно, как закричала, безвольно обмякла, припав щекой к плечу подруги.

— Ой, нервы мои, нервы! — простонала она. — Вот так я и с Коськой психую.

К воротам подошел Илья Куклев и Степа Шарунин. Степа с опаской заглянул во двор и сказал:

— Ну что, зайдешь? Или давай подожди, я тебе ее сейчас вынесу.

— Это зачем еще? Сам заберу, не больной.

— Да нет, — замялся Степа, продолжая тревожно оглядываться. — Для быстроты это я предлагаю.

— Для быстроты!.. Тоже мне чемпион на короткие дистанции. Пошли!

Илья усмехнулся и направился к веротам. Степа поспешил за ним.

Друзья дошли уже до середины двора, когда откуда-то сбоку возникли неясные очертания людей и чей-то резкий голос окликнул:

— Эй, Степка, ты, что ли? А ну, топай сюда!

— Некогда мне, — чуть дрогнувшим голосом ответил Степа в темноту. — Товарищ пришел, книгу дать надо.

— Хо-хо-хо!.. — раздался иронический хохот. — Ученые господа за книгами идут!.. Стой! Хоть раз на живого ученого поглазеть охота!

К друзьям подошел из темноты длинный кадыкастый парень в мятой, расстегнутой на груди ковбойке и с нахальным любопытством оглядел Илью. За ним подошло еще трое парней.

— Глянь, Петух, — длинный кивнул на Илью. — Выходит, буйволы тожа наукой интересуются. Ну и… — он грязно выругался.

— Отодвинься, парень, — спокойно ответил Илья. — А то уроню — не встанешь.

Он сжал громадные кулаки и вобрал круглую голову в широченные, литые плечи, готовясь к удару.

— Эх, времени у меня сейчас нет, — все так же нахально усмехнулся длинный, — а то мы бы тебе… — он снова выругался, — кишки на сук намотали. Может, займемся, Петух, а?

Парень сунул руку в карман и зажал там что-то в кулак.

— Пусть он катится к… — лениво ответил другой.

Илья оценил обстановку и пришел к выводу, что самому открывать боевые действия невыгодно. Перепуганный Степка в расчет не шел, а соотношение один к четырем, да если у них ножи, не сулило победы… «Наших бы сюда», — с сожалением подумал он.

— Так, — с хрипотцой произнес Илья, не меняя позы. Значит, расходимся, как в море корабли? Или что?

— Давай, чеши отсюда, буйвол ученый, — зло ответил длинный. — А другой раз попадешься — шкуру попортим. Я нахальства не прощаю.

— А я тоже не бобик. И в другой раз один вот с этим, Илья небрежно кивнул на Степку, — к вам сюда не завалюсь.

— Степка!.. — вдруг дико заорал длинный, выхватив руку из кармана, в которой тускло блеснуло узкое лезвие ножа. Уведи гада!.. За себя не ручаюсь!.. Убью!..

Степка судорожно ухватил Илью за рукав и умоляющим голосом произнес:

— Пошли, Илья! Пошли! Он не тронет.

Илья секунду колебался, потом двинулся вслед за Степкой к стоявшему в глубине двора домику. При этом он ощутил неприятный холодок в спине, представив, что этот псих все-таки не удержится и ударит его сзади ножом.

Оба отдышались только в Степкиной комнате.

Отца и матери Степки дома не оказалось, и Илья почувствовал себя свободнее.

— У тебя тут телефон есть? — хмуро спросил он.

— Нету, — нервно ответил Степка и, в свою очередь, спросил: — Зачем он тебе?

— Может, кого из наших бы застал. Тогда другой разговор получится, душа с них винтом!

— Нету телефона! — У Степы задрожали губы. — И потом, тебе хорошо; пришел и ушел. А меня поймают и… все. Как того.

— Кого еще «того»?

— Ну, что Рогов сегодня рассказывал. В красном уголке… Сейчас я тебе книгу дам, — засуетился Степа.

Он подбежал к этажерке, торопливо перебрал лежавшие там книги и схватил одну из них.

— Вот, держи! Отец велел через три дня вернуть. Библиотечная.

— Ладно. Я только схему оттуда перерисую. Ну пока!

— Да я тебя провожу.

— Это еще зачем?

— Гляну, — понизив голос, сказал Степа, — ушли или нет.

— Защитник тоже мне, — усмехнулся Илья. — Ну пошли!

Они беспрепятственно пересекли двор и у ворот простились.

Оставшись один, Степа огляделся и робко двинулся в обратный путь.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как раздался окрик:

— Эй, ходи сюда!

Степа вздрогнул от неожиданности и покорно свернул в темноту.

— Ну, вша матросская, — сказал длинный, появляясь перед Степой, — кого приводил? И насчет книги мне не лепи, понятно? Мы, брат, тоже не лыком шиты и не травкой биты, понимаем, откуда ветер дует.

— Чего молчишь? Ждешь, когда отвесим? — грубо спросил его коренастый рыжеватый парень с подергивающейся щекой, которого длинный назвал Петухом.

— Так он, честное слово, за книгой приходил.

В голосе Степы было столько искреннего отчаяния, что длинный заколебался.

— И кто он такой будет, откуда?

— С завода, из бригады нашей, токарь, — торопливо ответил Степа.

— А почему он сразу стойку боксерскую принял? — недоверчиво спросил Петух.

— В секции обучается.

— В секции?

К длинному вернулись все его подозрения.

— А ну, дай ему, Блоха!

Паренек лет четырнадцати без особой охоты подошел к Степе и неумело ткнул его в бок.