Второй из мужчин, худощавый, подтянутый, выглядел скромнее. Он был в костюме неопределенного цвета, в темной рубашке с темным галстуком. Черные блестящие волосы были гладко зачесаны назад, открывая большой, с залысинами лоб. Узкое, клиновидное лицо перечеркивали густые лохматые брови, под ними почти не видно было глаз, и поэтому казалось, что худощавый человек все время дремлет. Впечатление это усиливалось оттого, что он больше молчал, говорили только Надя и толстый человек в очках, но при этом они почему-то обращались не друг к другу, а главным образом к нему.

Больше всего на свете Андрей сейчас не хотел встречи с Надей. У него было такое чувство, будто он чем-то унизил ее, и это чувство смешивалось с недовольством самим собой — как мог он так вести себя. Сейчас ему было стыдно даже взглядом встретиться с ней.

Поэтому Андрей постарался отыскать за колонной самый укромный столик и направился к нему.

Но Надя тут же заметила его. Она открыто и безбоязненно улыбнулась и, указав на Андрея, громко сказала:

— А вот и мой новый знакомый. Андрей, идите-ка сюда!

Оба мужчины повернулись в его сторону. Толстый смотрел с нескрываемым интересом. Как смотрел второй, определить было трудно.

Преодолевая неловкость, Андрей подошел к их столику.

Надя весело представила мужчин друг другу.

— Андрей Шмелев, сотрудник нашей таможни. А это… — она с улыбкой посмотрела на худощавого мужчину, — это мой дядя! — Потом Надя сделала жест в сторону полного. — И мой бывший сослуживец. В командировке здесь.

— Приехал поглядеть, как тут Надюша поживает, — улыбнулся худощавый, и Андрей, наконец, увидел его совсем светлые, узенькие, как две льдинки, глаза. — И вот уже второе знакомство. Сначала с ним, теперь с вами. — И, в свою очередь, он спросил Андрея: — Вы, часом, не москвич?

— Почти. Институт там кончал.

— Рад познакомиться, Андрей… не знаю вашего отчества.

— Просто Андрей.

— Великолепно. Будете в Москве, непременно заходите. Вы мне нравитесь. Надюша даст вам адрес. — Он повернулся к Наде: — Не забудь, милая.

Второй собеседник только улыбался, показывая кривые, желтоватые зубы. При этом сходство с западным бизнесменом начисто исчезало.

— Извините, — сказал Андрей. — Спешим на работу. Пойду закажу завтрак.

— Подсаживайтесь, чего там… — предложил толстый.

— Спасибо. Не хочу вас стеснять.

Андрей выбрал столик неподалеку — уходить за колонну было уже неловко — и углубился в изучение меню. Не успел он сделать заказ, как к столику подошел Семен. По пути он церемонно раскланялся с Надей.

Уже к концу завтрака Семен, закурив, самодовольно посмотрел на Андрея и сказал:

— Итак, прошли сутки в гостинице «Буг». Мы неплохо успели за это время, а?

Андрей насупился и сердито ответил:

— Еще как плохо. И все из-за твоего дурацкого желания завязать дружбу с начальством. Карьерист несчастный.

В этот момент до него донеслись обрывки фразы, сказанной за соседним столиком, человека в очках:

— …главная установка… на экспресс Москва — Берлин.

— И обратно, — внятно добавил молчаливый его собеседник. — Особенно обратно.

Андрей при этих словах невольно насторожился. Он сразу вспомнил, что говорилось вчера у Жгутина о берлинском экспрессе.

Пассажир попался а редкость добродушный и разговорчивый. Пока Валя Дубинин выписывал ему квитанцию на иностранную валюту, которую тот провозил через границу, Андрей оказался втянутым в оживленный и какой-то, по его мнению, бестолковый разговор.

Герр Фих, бизнесмен из ФРГ, неплохо говоривший по-русски, прежде всего сообщил Андрею, что в прошлом году он заключил в Москве великолепную сделку и какой-то «господин Петер Антонов оказался…», — тут слов восторга не хватило, и repp Фих только причмокнул губами. Потом он грубовато похлопал себя по круглому животу и спросил у Андрея, замечал он или нет, что толстые люди всегда гораздо веселее и добрее худых людей.

И герр Фих, очень довольный, захохотал так заразительно, что Андрей невольно улыбнулся. Он хотел ответить тоже весело и остроумно, но не нашелся, скорей всего потому, что настроение у него было отвратительное, и еще потому, что, хоть Андрей уже второй месяц работал в таможне, он все еще не мог привыкнуть к этому бешеному калейдоскопу людей, причем людей самых различных, подобных которым Андрей никогда в жизни не встречал, и порой даже не знал, как себя вести с ними.

Взять, к примеру, хотя бы этого герра Фиха. С Валькой Дубининым он говорит совсем по-другому — спокойно, вежливо и кратко. Вероятно, чувствует в нем старшего. А с Андреем развязен, шумлив.

Андрей вот уже месяц, как тень, ходил за Валькой. Так велел Шалымов, начальник их смены. Сам он взял шефство над Люсей.

При мысли о жене Андрей почувствовал, как снова просыпается в нем раздражение, которое еще утром, по выходе из дома, он всячески старался подавить в себе.

Между тем герр Фих, пока Валька беседовал в купе с другими пассажирами, снова обернулся к Андрею — видать, несмотря на свою суровую молчаливость, он чем-то ему понравился — и стал самодовольно рассказывать, каким сумасшедшим, отчаянным смельчаком считают его в ФРГ за то, что он так часто ездит в Москву. А он за контакты. «Прогрессивный дядька», — подумал Андрей. Но и о его стране, продолжал болтать герр Фих, в Советском Союза пишут тоже много глупостей.

— Это очень смешно, господин таможенник, не правда ли? Мы пишем, что не хотим войны, а вы пишете, что мы ее хотим. Это очень смешно.

— По-моему, это не смешно, — сдержанно заметил Андрей и, в свою очередь, спросил: — Вы слышали, что в Гамбурге официально зарегистрирована новая организация «Федеральный союз бывших служащих войск СС»? А в Западном Берлине «Союз изгнанных» трубит о реванше?

— Порядочные немцы не обращают на это внимания, уверяю вас, — пробормотал герр Фих.

— А власти? Ведь СС, например, разоблачен еще на Нюрнбергском процессе?

— О, власти! Они порой делают совсем не то, чего хотят рядовые граждане, — и герр Фих с еле уловимой ноткой досады прибавил: — Нам ли, немцам, не знать, что такое война!

— Нет, нет! — энергично вмешался один из пассажиров, высокий, седой старик со слезящимися глазами. — Лучше всех это знаем вместе с русскими мы, поляки. Будь она проклята! — он остервенело потряс в воздухе жилистым кулаком. — И фашизм тожа будь проклят.

Поляк неприязненно посмотрел на герра Фиха:

— Вы тоже такого мнения?

— Я всего лишь торгую, — развел пухлыми руками тот. — Я не политик. — И торопливо, будто спохватившись, добавил: — Я только знаю, что с Советским Союзом можно вести выгодные дела. О, это я знаю. — Он с наигранной веселостью похлопал себя по животу. — И этого с меня вполне достаточно при моей комплекции.

Андрею его рассуждения показались неискренними. И вообще этот герр Фих начал казаться ему далеко не таким добродушным и безобидным. В памяти всплывали многочисленные газетные сообщения о возрождении фашизма в ФРГ, и Андрей почувствовал, что такие, казалось, далекие и сугубо теоретические вопросы вдруг обрели плоть и кровь в лице этого самодовольного и хитрого коммерсанта из ФРГ.

Он собрался было уже ввязаться в возникшую в купе словесную перепалку, но Валька незаметно толкнул его в бок и сухо сказал:

— Здесь все в порядке. Пойдем дальше, — и, обращаясь к пассажирам, с подчеркнутой вежливостью прибавил: — Счастливого пути. Желаем здоровья и успехов.

Когда они вышли из купе в узкий коридор, Валька, убедившись, что рядом никого нет, строго сказал:

— Пожалуйста, не забывай, что ты все-таки не в ООН, — и, усмехнувшись, прибавил: — У тебя, оказывается, недюжинная эрудиция в германском вопросе.

В конце коридора появился усатый проводник в синей тужурке. Подойдя, он поздоровался с Валькой за руку, как старый знакомый.

Андрей с Валькой прошли в следующее купе. Повторилась обычная процедура. Таможенники проверяли заполненные бланки «деклараций», изредка просили предъявить к досмотру тот или иной чемодан, выписывали удостоверение на указанную в «декларации» иностранную валюту или на ручную кладь, если у пассажира шел еще багаж отдельно, малой скоростью, — словом, уйму всяких формальностей требовалось осуществить при таможенном досмотре.