Высокая чернобровая Натали выступала с молчаливым достоинством, тая в глубине наполненного сокрушительной страстью тела, обжигающие огненные потоки, готовые вот-вот взорваться неуправляемым, разбуженным вулканом и в прах испепелить любого, дерзнувшего расшевелить стихию. Расширившиеся зрачки бездонных глаз, яркий румянец, играющий на матовых ланитах, притягательность алых губ, с трудом сдерживаемое, рвущееся наружу прерывистое дыхание – все это готово было смутить и повергнуть в трепет неуверенные сердца.

Но не робкого десятка был загорелый мускулистый авгур. Показывая неуемную удаль, одетый лишь в огромные джинсы-пирамиды, полуголый хмельной фавн сводил с ума лесную дриаду, исполняя невероятно экспрессивный фантастический танец – гремучую смесь латиноамериканских стилей и европейского канкана, культов и обрядов африканских племен и изящного греческого сиртаки. И все никак не мог оторвать зачарованного взгляда от налитых спелых боков прелестницы.

Остальной народ резвился, не отставая и не желая ни в чем уступать. Женщины, разметав по плечам седеющие волосы, бойко перебирали ногами и били каблуками в пол, помогая себе выразительными взвизгиваниями, в упоении танца взмахивая разноцветными платками. Пожилые деревенские мужики самозабвенно бросали кепки, кричали что-то непереводимое и громко топали сапогами.

Наконец народ утомленно потянулся к столу. Произнесли тост за здоровье председателя. Бабки звонкими голосами затянули песню «Хасбулат удалой». Им вторили хриплые мужские басы, и слаженное хоровое пение широкой рекой лилось по затихшему хутору. В окна и двери заглядывали любопытные, которым не хватило места за общим столом.

На улице незаметно стемнело. Тучи мошкары и таежного гнуса вертелись возле зажженных фонарей и электрических ламп, звонко гудели бесчисленными крылами, хаотично ведя свой бесконечный хоровод.

Малыш с Натальей неторопливо скользили по избе в медленном томном танце. Истосковавшаяся женщина бурно сжимала в страстном объятии плечи нежданного обольстителя. Высокая грудь заметно поднималась и опускалась, не в силах сдерживать рвущееся наружу пламя сладостного томления. Демон-искуситель что-то горячо шептал на ухо, касался губами пахнущие сосновой хвоей волосы, прижимался к ее кипящему блаженной негой телу, и все тянул, все ждал чего-то, вводя переполненную темпераментными ощущениями хозяйку в состояние бешеного исступления. Натали, не выдержав, вонзила острые ногти в обнаженную спину увлекшегося ухажера, чуть осела на подогнувшихся ногах, и вдруг, с силой вцепившись в кожаный ремень, утащила оторопевшего от неожиданности соблазнителя в спальню и громко захлопнула дверь.

Народ загудел доброжелательно, голоса взревели «Ой мороз, мороз…». Многие уже сидели, уронив головы и громко храпя. Две бабули подхватили совсем захмелевшего Витю с обеих сторон, и он, на непослушных ногах, в состоянии полнейшего изумления, покорно следовал за ними, с удивлением осматриваясь по сторонам. Его отвели на сеновал и опустили в душистую сухую траву. Чистое ночное небо, усеянное россыпью крупных мерцающих звезд, взорвалось на множество мельчайших молекул, звуки куда-то отодвинулись, запахи прекратились, и Витя крепко уснул, провалившись в темную вязкую глубину.

Солнечное утро переливалось звонким пением лесных птиц, ревом домашней скотины и утробным курлыканьем индейских петухов и индюшек, гордо расхаживающих по двору. Виктор открыл тяжелые веки и долго не мог сообразить, где он находится, пока крупный овод не ужалил его в пятку. Голова болела, во рту все пересохло, тело ломило с жестокого похмелья. Кое-как добрался до колодца. Поднял полную бадью студеной воды и жадно приник губами. Долго, до ломоты в зубах пил живительную влагу. Затем скинул одежду и разом опрокинул на себя. Будто обожгло всего. Мысли мгновенно прояснились, тело пронзили тысячи раскаленных игл. Сразу стало легче, и он, подбирая одежду, бодро зашагал в дом.

В горнице помолодевшая, свежая как утренняя роса Наталья, радостно летала от печки к столу. Румяные ноздреватые, обильно политые маслом блины, горкой возвышались на блюде. Дядя Вася в одиночестве завтракал, макая очередной блин в густую сметану и запивая крепким чаем из широкого блюдечка.

- Кушать садитесь, – глаза хозяйки сияли ультрамарином. – Отведайте блинчиков, – пригласила она Виктора.

Он сел, почувствовав сильный голод. С наслаждением наливал из блестевшего самовара чай. За короткий срок внушительная горка блинов уменьшилась на две трети.

- А друг мой где? – вопросил с намеком.

- Сергей Борисович еще отдыхают. Утомились за ночь… - Наталья скромно опустила густые ресницы, прикрыв счастливо сверкнувшие глаза.

- Жив, здоров, молодец?

- Здоров… - она озорно фыркнула и кинулась снимать блин.

Вышел из спальни заспанный Малыш, оглядел удивленным взглядом хату. Хозяйка набросила ему на шею вышитый рушник и повела умываться. Поливала из ковша водой, с любовью глядя в небритое лицо удалого молодца. Тот обтерся полотенцем, внезапно крепко прижал к себе взвизгнувшую от радости молодку.

Пока неутомимый сатир утолял разыгравшийся аппетит, Наталья рассказала, что в амбаре устроили засолочный цех. Шурка с мужиками готовит тару и большие чаны-емкости для вымачивания грибов. А десять женщин сделали уже пару заходов и принесли по два ведра каждая, отборных лисичек. Бабка Маланья – единственная в деревне целительница, с утра собирает в лесу какую-то особую, лишь ей одной ведомую траву, чтобы использовать как приправу при засолке. Собранная на рассвете, эта чудо-трава гонит брюшную хворь, а при добавлении в соленья дает терпкий незабываемый вкус и тонкий аромат только что скошенного клевера.

В импровизированном цеху уже кипела работа. Возле стены приличной горкой навалены крупные лисички. Все сборщицы давно вернулись и сидели на перевернутых ведрах, разрезая наполовину и тщательно промывая каждый гриб. Павел Андреевич топил березовыми поленьями печь, на которой булькал огромный бак с водой.

Чистые разрезанные грибы опускали партиями в кипяток, варили пятнадцать минут и дуршлагом отбрасывали в большую ванну с чистой водой, где лисички вымачивались два дня. Воду меняли утром и вечером. Затем грибы укладывали в бочку ровными слоями, пересыпали крупной солью, прокладывали специями. Использовали смородиновый лист, лист хрена, немного молотой гвоздики и эстрагона. Обязательно сыпали пригоршню заветной травы от бабы Маланьи. Добавляли немного свежей родниковой воды, для чего приходилось углубляться на полкилометра в лес, немного уксуса. Сверху клали гнет – тяжеленный камень. Работы было немало.

Сергей с Виктором целыми днями таскали воду, кололи дрова. Василий с бригадой, с раннего утра уходил в лес, принося до обеда огромное количество грибов. После обеда все дружно мыли, чистили лисички. Лилипут топил печь, отваривал продукт. Мужики подготавливали тару. Собрали тридцать первоклассных бочек, выскоблив со всех сторон до белизны. Наталья кормила и готовила на всю артель. Председатель осуществлял общее руководство. Через неделю кропотливой работы уже готовыми стояли три пузатые бочки. Для полной готовности должно было пройти не менее полутора месяцев, поэтому на каждой бочке в обязательном порядке выжигалось раскаленными клещами клеймо-дата.

Длинными, летними вечерами заниматься было нечем. Старые Плывуны принимали лишь два телевизионных канала, и то с сильными помехами. Местные жители все свободное время тратили на подсобное хозяйство, пасли и ухаживали за домашней скотиной, заготавливали сено на зиму. Целыми днями трудились на огородах, выращивая и обрабатывая овощи и картофель. Вите было скучно, хотя немного и помогал бабке Маланье наводить порядок в усадьбе. Сидел со стариками на завалинках, слушая воспоминания о прошлой жизни и обсуждая всякие политические события и безостановочные новости, обильно льющиеся с телеэкрана и радиоэфира. Курил крепчайший табак-самосад, которым его щедро угощали селяне.

После собирались тесной компанией у Натальи, и под стопку-другую жгучего самогона, резались в карты, закусывая разносолами и рассказывая друг другу всякие побасенки и небылицы. Хозяйка сидела подле Малыша, не спуская восторженных глаз с часто проигрывающего любвеобильного постояльца. Она все не могла нарадоваться негаданному счастью, понимая всю скоротечность момента. Еще более похорошела, расцвела, распустилась как чудесная лесная фиалка, как благоухающая хризантема сияла светлым ореолом, окружая любезного ухажера беззаветной лаской и бесконечной заботой. Как только за окном зажигались первые звезды, Наталья крепко обнимала кавалера и горячо шептала ему что-то. Энергичный селадон делал вид, будто занят игрой, но, как правило, доиграв партию, хватал обольстительницу на руки, и чуть покружив по избе, уносил до утра в спальню. Признавался, что такой горячей, искренней и преданной женщины никогда не встречал в своей жизни.