А что с его братом, Тезкатильпокой?

Древние верили, будто Тезкатильпока почти так же силен, как его брат. Ежегодно он пожирал сердца почти тридцати тысяч девственниц, но стережет ли кто-либо его гробницу? Знает ли, где она находится? Плачет ли кто-нибудь над его идолом, вешает ли на него траурные венки?

Что с Балором из Ока, или с Госпожой Ситеры? Или с Дисом, который, как установил кайсар романиев, был верховным божеством Кельтоса? Или со спящим змеем Каюрой? Или с Таранисом, которого смутно помнил лишь мертвый орден Рыцарей, да первые историки Единения? Или с алчущим плоти Королем Нзамби? Или со змееподобными хозяевами Кром Круайх, которых изгнал из логова на острове Жрец Воронова Стекла?

Где их кости? Где древо скорби, на которое вешают памятные гирлянды? В какой забытой обители небытия ждут они часа воскрешения?

Они не одиноки в вечности, ведь гробницы богов полны. Там Урусикс, Эзус, Бальдр, Сильвана, Митра, Финикия, Дева, Кратус, Укселлим, Борво, Граннос и Могонс. Все они в свое время были грозными богами, им поклонялись миллиарды, они сполна требовали и распоряжались. Им приписывали власть связывать воедино стихии и сотрясать основы мироздания.

Цивилизации поколениями трудились, возводя им громадные святилища — высокие строения из камня и стали, которым придавали форму при помощи технологий, ныне сгинувших в неизвестности Старой Ночи. Толкованием их божественных желаний занимались тысячи святых, безумных жрецов, вымазанных навозом шаманов и отравленных опиумом оракулов. Усомниться в их решении означало мучительную смерть. Огромные армии выходили в поле, чтобы защитить богов от неверных и донести их волю до безбожников в далеких краях. Их именем сжигали континенты, расправлялись с невинными и опустошали миры. И все же, в конце концов, все они иссохли и умерли, свергнутые и по праву забытые. Сегодня мало кто столь безумен, чтобы оказывать им почести.

Все они были высшими из божеств, о многих со страхом и благоговейным трепетом упоминается в старинных писаниях Белого Бога. Они занимали место Верховной Власти, однако время все равно прошлось по каждому из них и смеется над пеплом их костей.

Все они были достойнейшими богами — богами цивилизованных людей — которым поклонялись целые планеты. Все они были всесильны, всеведущи и бессмертны.

И все они мертвы.

Если кто-либо из них действительно когда-то существовал, то являлся лишь одним из аспектов подлинного Пантеона, маской, за которой таятся первые боги вселенной во всей своей ужасающей красоте.

Лоргар громогласно проповедовал об этом, что было чрезвычайно утомительно.

Однако его познания не столь велики, как его вера.

Имперская Истина? Изначальная Истина?

И то, и другое несущественно.

Есть бог, который возвысил Себя над прочими. Он могущественнее, чем любое вообразимое божество или порожденное кошмаром адское чудовище.

Он — Император.

Мой отец.

И я должен убить Его. Вот та единственная Истина, которая имеет значение.

Мертвецы Двелла кричали. Округ Мавзолитика стал для них ужасным местом, где прекращение жизненных функций не давало успокоения от непрерывного страдания. Чтобы, наконец, заставить техноадептов устранить повреждения, оставшиеся после штурма Сынов Гора, пришлось предать мечу тысячу из них, но все-таки ремонт был произведен.

Мертвецы Мавзолитики кричали от рассвета до заката, всю ночь и каждый день с тех пор, как Аксиманд захватил его во имя Магистра Войны. Они вопили от страха, ужаса и отвращения.

Но сильнее всего они кричали от злобы.

Их слышал только Магистр Войны, а его не заботила их злость. Его интересовало лишь то, что они могли поведать ему о пережитом и познанном ими прошлом.

Сводчатая масса каменных строений с колоннами, имевшая те же размеры, что и дворец могущественного патриция Терры, одновременно служила склепом для мертвых и либрарием. Гладкие фасады из охряного гранита блестели в лучах угасающего солнца, словно полированная медь, а от криков кружащих морских птиц Гор Аксиманд чуть не забыл о прошедшей тут войне.

Чуть не забыл, что он едва не погиб здесь.

Битва за округ Мавзолитика была выиграна тяжелым кровавым натиском — клинок против клинка, мышцы против мышц. Разумеется, были и сопутствующие разрушения: аппаратуру уничтожили, стазисные капсулы разбили, и законсервированная плоть превратилась в жесткую кожу, соприкоснувшись с безжалостной атмосферой.

На стенах все еще были пятна крови: картины катастрофы, созданные брызгами при взрыве тел внутри пробитых персональных оболочек. Изуродованные трупы Принужденных убрали, однако никто не удосужился смыть их кровь.

Аксиманд стоял возле стены из алеющего на солнце камня, которая доходила ему до колена, поставив одну ногу на парапет и опираясь предплечьями на приподнятое колено. Шум волн далеко внизу умиротворял, а когда с океана дул ветер, запах жженого металла из порта сменялся ароматом соли и диких цветов. С обзорной точки на возвышенном плато поверженный город Тижун во многом выглядел так же, как во время первой высадки Сынов Гора.

Первое впечатление было таким, словно громадная приливная волна прокатилась по рифтовой долине, оставив за собой забытый океанский мусор. Казалось, город лишен упорядоченности, но Аксиманд уже давно оценил органичное изящество его древних творцов.

«Город многогранен, — сказал бы он, окажись рядом благодарный слушатель, — он извлекает пользу из пренебрежения ровными линиями и навязанной четкостью. Видимый недостаток согласованности обманчив, так как порядок существует внутри хаоса. Это становится очевидным, лишь когда пройдешь по змеящимся дорогам и обнаружишь, что твоя цель была определена с самого начала».

Все здания были по-своему уникальны, как будто в Тижун явилась армия архитекторов, и каждый из них создал множество строений из отходов стали, стекла и камня.

Единственный исключением был Двеллский Дворец — недавнее дополнение к городу, имевшее характерные утилитарные черты классической макраггской архитектуры. Оно было выше всего остального в Тижуне и представляло собой увенчанный куполом дворец имперского правительства: одновременно монумент Великому крестовому походу и проявление тщеславия примарха Жиллимана. Здание обладало математически точными пропорциями и, пусть Луперкаль и счел его аскетичным, Аксиманду понравилась сдержанность, которую он увидел в элегантно-четком исполнении.

По периметру главного лазурного купола и в углубленных нишах, тянувшихся по всей высоте центральной арки, горделиво стояли изысканные изваяния имперских героев. До того, как их разбили, Аскиманд выяснил личность каждого из них. Магистры орденов и капитаны Ультрадесанта и Железных Рук, генералы Армии, принцепсы титанов, понтифики Муниторума и даже несколько аэкзакторов, сборщиков податей.

Крыши города медово блестели в лучах вечернего солнца, а море Энны было гладким и неподвижным. Вода превратилась в золотое зеркало, в котором мелькали яркие, словно фосфор, отражения кружащих на орбите боевых кораблей, временами появляющейся луны и падающих далеко в море обломков, оставшихся после войны в пустоте.

Возле мола из воды торчал нос затонувшего грузового танкера, на его поверхности пузырилась маслянистая грязь петрохимических гелей.

Далеко на севере у горизонта упорно висела сияющая звезда — близнец садящегося на юге солнца. Аксиманд знал, что это не звезда, а все еще пылающие останки Будайского корабельного училища, орбита которых уменьшается с каждым оборотом планеты.

— Скоро упадет, — раздался голос позади него.

— Верно, — согласился Аксиманд, не оборачиваясь.

— Хорошего будет мало, — произнес другой. — Лучше бы нам уйти до того.

— Нам уже давно следовало уйти, — добавил четвертый.