В 1600 году Генриху IV исполнилось 47 лет. Сражения и заботы преждевременно посеребрили его бороду и волосы. Даже в порванной, грязной и покрытой пылью дорожной одежде он сохраняет ту величавость, по которой сразу узнаешь в нем короля Франции. Он способен поставить на свое место тех, кто не выказывает ему должного уважения.

Сознавая свой королевский долг, тем не менее признает свои недостатки: «Неудивительно, что воспитанный в распутстве военных лагерей, я приобрел некоторые пороки. Слабости свойственны людям». Но при этом сама мысль, что он позволит им взять верх, возмущает короля: «Я брошу любовниц, собак, замки, празднества и удовольствия, но никогда не упущу ни единой возможности снискать почести и славу и сделаю все, чтобы меня не перестали любить мои подданные, которых я люблю как своих собственных детей».

В глубине души он очень мягок и вежлив, его непринужденность естественна. Самое большое удовольствие — прогуляться по ярмарке Сен-Жермен, поговорить с торговцами. Он обожал ходить в гости и всегда был душой общества. Не боялся, когда в ответ на свои подначки получал отпор, иногда даже грубый. Его чувство юмора было общеизвестно. Однажды пешком со свитой дворян он направлялся в Лувр и встретил женщину, ведшую корову. Он спросил, сколько стоит корова, и женщина назвала цену. Генрих сказал: «Это много, но я вам столько заплачу». Крестьянка кивнула на его разряженную свиту: «Сир, я же вижу, что вы не торговец скотом». На что Генрих с живостью возразил: «Да почему же мне не быть им, кумушка? Вы что, не видите всех этих телят, которые за мной идут?»

У посла Рудольфа II Габсбурга он спросил, есть ли у императора любовницы. «Если они у него и есть, — ответил тот, — император держит это в тайне». Генрих нисколько не смутился: «Правду говорят, что некоторые мужчины имеют так мало достоинств, что вынуждены прятать свои недостатки».

Под постоянной веселостью Генриха скрывалась некоторая меланхолия. Он любил иногда уединиться в кабинете. Сознавая ответственность короля, сказал однажды, что государи «рождаются не для самих себя, а для государств и народов. В этом бурном море у них есть только одно прибежище — могила, и поэтому смерть должна застать их за работой».

Генрих IV — человек образованный. Он очень хорошо знает историю, говорит по-испански и по-итальянски. Любит читать. Когда в 1609 году появляется Астрея, он незамедлительно приходит в восторг и распоряжается читать себе по нескольку страниц во время еды. Он мог бы стать в ряд лучших французских писателей: у него бодрый и импульсивный, иногда поэтический стиль. Государственным делам Генрих посвящает только два часа в день перед утренней мессой. Но министров восхищает глубина его суждений; у него живой и ясный ум, который умеет сразу найти самое лучшее решение в любом запутанном деле.

Самое, наверное, большое удовольствие для него — физические упражнения. Война была важным событием в его жизни, когда же установился мир, он заполнил время охотой и ездой верхом. Из всех французских королей Генрих IV лучше всех знал собственное королевство, проехав его вдоль и поперек. Охота и поездки верхом стали для него как бы продолжением боевой юности. Он не обращал внимания на усталость, был способен спать где угодно и когда угодно, что восхищало Сюлли: «Он бодрствовал и спал, когда хотел, и столько, сколько сам того хотел».

С возрастом здоровье этого неутомимого человека значительно расшаталось. Чревоугодие повлекло за собой приступы подагры, впервые проявившейся в 1602-м. Вскоре его мучения стали невыносимы. В 1605 году Генрих писал Сюлли, что боли настолько сильны, что «если даже речь пойдет о том, что я потеряю половину моего государства, то все равно не буду способен выслушать до конца и принять мало-мальски разумное решение».

Нечистоплотность короля вошла в историю. Часто из соображений экономии он ходил в порванной одежде, нимало не заботясь о чистоте тела: терпеть не мог стричься, как, впрочем, и мыть голову. Эту черту Людовик XIII унаследовал от своего отца, в связи с чем установилась мода на длинные волосы. Поэтому нет ничего удивительного, что от короля дурно пахло. Его любовница Анриетта д’Антраг не раз говорила ему в лицо, что от него «воняет падалью». У него ужасно пахло под мышками. По этому поводу даже шутили. Агриппа д’Обинье как-то сказал: «Настоящего дворянина находят по запаху». Приближенные короля утверждали, что в этом отношении Генрих IV действительно был первым дворянином королевства.

Мария Медичи, задыхаясь от запаха, начнет усиленно пользоваться духами, которые если не уничтожат его, то хотя бы несколько смягчат.

В остальном же Генрих IV — добрый отец, дружелюбный, легкий в общении человек, очень деликатный, нежный, внимательный. Его бурная жизнь оставила на нем свой отпечаток, но он был снисходителен, как человек, который многое пережил. Он любил жизнь, женщин, людей. К несчастью для него самого и Марии Медичи, их характеры были абсолютно не схожи. Принцесса Тосканская в свои 27 лет видела только ограниченный мир дворца Питти, своих камеристок, компаньонок, ее больше интересовали сплетни, разговоры о нарядах и драгоценностях, чем стремление развивать свой ум или обогащать себя опытом повседневной жизни. Конечно, Генрих IV далек от ходячей добродетели. Дамский угодник, он слитком часто попадался в ловушки собственных страстей. Однако к другим был снисходителен. Так почему же он не имеет права на подобную привилегию?

Для новоиспеченной французской королевы общение с королем-всадником, быстрым в любви, ветреным по своей природе, оказалось делом очень трудным. В королевских противоречиях, как в зеркале, отразилось положение Франции 1600 года, которую Мария Медичи открывала для себя с некоторым удивлением.

Строгая нравственность не являлась отличительной чертой Генриха IV и его двора. Вскоре Мария Медичи разделила точку зрения нунция при дворе французского короля: Франция — это «настоящий бордель». Не будем придираться к словам. Диалог Бассомпьера и герцога де Вандома, например, не содержит ничего необычного: «Вы, наверное, примете сторону де Гиза, раз уж вы е… его сестру?» — осведомился герцог. Ответ Бассомпьера: «Ничего подобного, я е… всех ваших теток, но это не значит, что я стал вас любить».

То был грубый мир солдат, который отводил слишком мало времени на словесные прелюдии к любви. Им постоянно угрожала опасность — будь то внезапная смерть по неизвестным причинам, болезнь, с которой врачи пытались справиться только кровопусканием и слабительным, опасность быть убитым на парижских улицах, где каждое утро подбирали до пятнадцати трупов, или, наконец, угроза от вездесущего непознаваемого.

Чтобы защитить себя от сглаза, задобрить судьбу или просто добиться расположения красавицы, использовались всевозможные приворотные зелья, но если они оказывались неэффективными, то всегда оставалась в запасе возможность вступить в сделку с дьяволом. За колдовство наказывали сплошь и рядом, и нужно быть только таким еретиком, как Генрих IV, чтобы для развлечения устроить маскарад ведьм. Большим успехом пользуются труды знаменитых демонологов, и даже будущий кардинал де Берюй написал трактат о формах одержимости и подсчитал воплощения сатаны. Отрицать реальность существования дьявола было так же невозможно, как отрицать существование Бога: и тот и другой были одинаково неприкосновенны.

Ореол святости окружал особу короля Франции. Он не просто человек, такой как все, — ему нет равных даже среди других государей. По своей божественной природе и через миропомазание, которое происходит в день коронации, он получает сверхъестественные способности, лечить золотушных, например. Он больше, чем священнослужитель, он посланник Господа на земле. Его воля — это воплощение воли Божьей во французском королевстве. Когда он открывал рот, все замолкали. Нельзя найти лучшего объединяющего начала для нации, чем король, которому не сидится на месте. Он появляется в самых отдаленных провинциях и делает для объединения французов больше, чем все речи и трактаты вместе взятые.