Они оторвались друг от друга, как два подростка, застуканные отцом с ружьем. Сорен стоял на пороге между кухней и гостиной, скрестив руки на груди с изумленным раздражением на лице.

- Прости. Ветка омелы, - попыталась выкрутиться Нора. - Нужно быть начеку. Омела может ударить в любой момент. Кстати, ты очень тихо ходишь.

- Я увидел огни в своем доме, которые были выключены, когда уходил, и подумал, что у меня в доме очень глупый вор. Или... двое глупых воров.

Сорен посмотрел на них, а они посмотрели на него. Кингсли не был уверен, что нужно сказать или сделать, или как объяснить их присутствие. Слава Богу, есть Нора.

- С Рождеством, Сорен, - произнесла она и подошла к нему. Он сразу же раскрыл объятия, без оговорок или колебаний. Кингсли видел, как она положила голову на грудь Сорена, а он уперся своим подбородком ей в макушку.

- Ты увидела оленя на открытке? - спросил мужчина.

- Кингсли увидел. Я не заметила. Он меня осчастливил.

- Диана думала, я сошел с ума. Я продолжал рисовать крошечных оленей на черновике своей Рождественской проповеди.

- Я слышала, - тихо ответил она. - Твою проповедь. Я была на галерке.

- Тебе понравилась? - поинтересовался Сорен.

- Ты украл мою реплику.

- Одолжил.

- Я одолжила два твоих рождественских печенья.

- Тогда мы в расчете, - закончил он эту тему и поцеловал ее в макушку.

Кингсли с изумлением смотрел. Все были прощены, как по щелчку. Никто не извинялся. Никаких «Мне жаль». Никаких «Ты прощена». Они просто обнимали друг друга.

Нора медленно оторвала себя от Сорена, но не отпуская его руку.

- Надеюсь, ты не против того, что я притащила Кинга с собой, - сказала она.

- Счастливого Рождества, - поздравил Сорен.

- Joyeux Noël, - ответил Кингсли.

- Я открою вино, - вмешалась Нора. И оставила их наедине.

- Она, правда, притащила меня сюда, - сказал Кингсли. - Если хочешь побыть наедине с ней, я могу вызвать машину и уехать. Не хочу портить твое Рождество с ней.

Сорен молчал. Кингсли понял намек.

- Оставлю подарок под елью, - добавил Кинг. – Откроешь, когда захочешь. Или выбросишь в камин. - Он поднял элегантно упакованные носки с каминной полки и положил их под дерево. Когда Кингсли поднялся, Сорен был позади него.

Сорен схватил Кингсли за затылок и притянул в свои объятия. Кингсли был слишком шокирован, чтобы хоть как-то отреагировать. Хотя у него в голове промелькнула одна мысль... если это грубое объятие будет всем, что он получит на Рождество, этого будет достаточно. Этого будет более чем достаточно.

Это будет роскошью.

Кингсли уткнулся носом с плечо Сорена, и тот прошептал ему:

- Единственный способ, которым ты испортишь мое Рождество, это если уйдешь сейчас, - сказал Сорен. - Его слова были мягкими, но тон - стальным. - Сожги ель, сожги дом дотла, мне все равно. Но не уходи.

Кингсли вдохнул аромат Сорена. В эту ночь он пах, как свежевыпавший снег, как и всегда, но было что-то еще. На его одежде был запах церковных благовоний. Единственное, что помнил Кингсли со времен католической школы, - что молитвы Божьего народа поднимаются над Его алтарем в форме благовоний. А это значило, что Сорен пах, как молящийся.

- Не уйду, - пообещал Кингсли, внезапно ощутив в глазах жар и боль. - Хотя я могу съесть всё печенье.

Сорен резко отпустил его и указал на дверь. - Выметайся.

Кингсли так громко рассмеялся, что ему пришлось сесть. Он плюхнулся в кресло и снял ботинки, будто это была еще одна запойная ночь у Сорена.

- Ублюдок, - ответил Кингсли, и Нора принесла три бокала красного вина, коими она старалась балансировать. - Я могу сжечь твой дом до наступления рассвета.

- Ах... оскорбления и угрозы поджога, - произнесла Нора с улыбкой. - Теперь я ощущаю истинный дух Рождества.

Девушка раздала бокалы и села на подлокотник софы. Сорен встал у камина, снял белую колоратку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Неосознанный жест, но Кинг не мог перестать смотреть на обнаженное горло Сорена.

- Могу ли я узнать, что вас привело в мою скромную обитель сегодня? - спросил Сорен.

- Рождество, - ответила Нора. - Мы думали заскочить, проверить, не хочешь ли ты провести с нами время? Выпить вина? Посмотреть Рудольфа?

- Потрахаться? - добавил Кингсли.

Нора уставилась на него.

- Простите моего парня-шлюшку, - обратилась Нора к Сорену. - Он тридцать шесть часов провел без секса. Цыц, Кинг, или Мамочка вернет все твои рождественские подарки в магазин. - Она посмотрела на Сорена и закатила глаза. - Сабмиссивы - с ними невыносимо, нельзя повесить их под потолок темницы и обескровить, не так ли?

- На самом деле, не такое и плохое предложение, - заметил Сорен.

- Обескровить Кинга? - уточнила Нора. - Больше уместно для Дня Святого Валентина.

- Нет, - ответил Сорен. - Потрахаться.

Кингсли совершил большую ошибку, пытаясь сделать глоток вина в тот момент, когда Сорен озвучил свое согласие с идеей насчет траха. Оно застряло у него в горле и едва не вышло через нос, прежде чем он успел его проглотить.

- Вы ожидали, что я скажу нет? - спросил Сорен. - У меня прошло значительно больше времени, чем тридцать шесть часов.

Пока Кингсли оправлялся от почти смертельного глотка насыщенного Пино Нуар, Нора подошла к Сорену, положила руки ему на грудь и поднялась на носочках, чтобы его поцеловать.

- И как только я думаю, что вы все выяснили, - сказала она после поцелуя, - ты соглашаешься на тройничок на Рождество. Или двойничок, если Кингсли умрет.

- Я не умру, - произнес Кинг. - Наверное. Можно мне воды?

Нора передала ему бокал воды, который он выпил залпом и вернул ей.

- Merci, Maîtresse.

- Пожалуйста. Не умирай, - попросила она. - Возможно, позже мне понадобится твой член.

- Мы уверены, что он серьезно? - спросил Кингсли, повернув голову в сторону Сорена, стоявшего у камина, с невыносимо загадочным выражением на лице.

- Не знаю, говорил ли он серьезно, - ответила Нора. - Но я - да. Я буду наверху, ждать в постели или сна, или секса.

Она убежала наверх так, как только Нора могла бегать в доме иезуитского священника в 1:16 утра.

Оказавшись одни, Сорен посмотрел на него и чуть изогнул бровь.

Кингсли откинулся на спинку кресла и попытался выглядеть обычно.

- Это была твоя идея, - обратился Сорен.

- Я шутил, Брат Трах.

- Если ты не заинтересован, - ответил Сорен, - мы будем спать. Элеонор превосходно взбивает подушки.

Приблизительно долей секунды позже Кингсли оказался на ногах.

- Нет, я заинтересован. Только... ты застал меня врасплох, немного, - оправдался Кингсли.

- Как будто мы не делали это раньше, - напомнил ему Сорен.

- Мы не были друг с другом долгое время. Вот и все, - объяснил Кинг. - Ты и она... постоянно. Но втроем? Ни разу после того года.

Да, тот год. Кингсли размышлял о нем, как о «том годе» или том годе. Всегда в кавычках или курсивом, если речь шла о чем-то вымышленном или чуждом. В тот год он и Нора исчезли, покинули Нью-Йорк, оставили Сорена, покинули друг друга и вернулись совершенно другими людьми, какими они были до «того года».

- Уверен, что хочешь моего присутствия? - спросил Кингсли.

- Элеонор довольно сильно увлечена тобой по причинам, которые ускользают от меня.

- Я не спрашивал, хочет ли она, чтобы я был там. Она всегда хочет меня, - ответил Кингсли, не в состоянии устоять перед возможностью потыкать в эго Сорена. - А ты?

Сорен отвернулся и посмотрел на камин, и носком черной туфли вернул горшок с пуансеттией на место возле поленницы.

- Кто, черт возьми, такой Бамби? – решил узнать Кингсли, вспомнив записку на пуансеттии.

- Я, - ответил Сорен. - Сокращенно от «бамбино», потому что я был «малышом» иезуитом, когда мы познакомились.

- Магда называла тебя Бамби? И ты позволил?

- Она не раз спасала мое здравомыслие, - пояснил Сорен. - Не уверен, пережил бы я семинарию без нее.