Портвейн кончился.

– По второму кругу надо бы, за знакомство, – сказал Лёха.

Он представил, как уходят они с этим парнем (назвался тот и по фамилии, чего Лёха в такой ситуации никогда не делает), а девчонка эта (звать Надеждой) останется здесь в крепко запертой каюте, разрушив кое-какие его, только возникшие надежды.

– Знаю бармена, каюта по левому борту, – сказал Витька Юдин.

В прошлом году в это же время он также шёл на Владик с Камчатки. Но не знал он пока, что знакомый бармен списался, а в каюте по левому борту вместо старика живёт молодой.

– Пошли! – поднялась Августа.

Так сказала, словно не было в прошлом воняющего тухлятиной рыбного цеха, где ей платили «рубль за рубль». Не было и кубрика, где в тусклом свете сплошной ночи людей, как сельдей в бочке… И кто бы мог подумать: такое счастье – корабль мечты, шикарный и не призрачный. Снег с ветром шарахался в надёжно задраенные окна. Жизнь показалась широкой, как моря.

– Ишь, – подмигнул Лёха Виктору, – видать, здорово выпить захотела.

Юдин не поддержал. Но женщину, вроде, не задело.

– Домой еду, – объяснила она, – с мужем сходиться.

– А он-то захочет? – пошутил Витька, но получилось как-то завистливо.

– А его никто не спросит, – ответила она бодро.

От этих недомолвок стало Юдину жалко Августу, будто он давно за неё боялся, сам не зная, почему.

Сквозь зыбкий радостный сон Славик слышал, как по спикеру крутят надоевшую мелодию. Здесь всегда включено радио. Так положено: судно в открытом море, а, вдруг, пойдёт ко дну – все должны услышать прощальный «сос». К знакомой песне присоединился посторонний, но понятный Славику звук – стучали в дверь: опять – бичи [8] , опять – водки, опять – ночью.

– Василий… это Юдин…

– Нет тут никакого Василия, – Славик открыл дверь: – Понимаю: ты с путины, они с путины (мат по-английски, но рыбак не понял). Лицо у этого бича осталось добро-просящим… И тут увидел Славик за его плечом женские глаза…

– Сейчас оденусь, – прикрылся руками.

– Ничего, ты отлично выглядишь! – засмеялась женщина.

Славик определил: лет тридцать, не меньше – любимый им возраст противоположного пола. Джинсы надел, японскую рубаху, разрисованную пагодами и сакурами, каюту запер. Пошли в буфет, дверь которого Славик открыл своими ключами. Когда выскочил из буфета, Августа стояла у одной стены, Витька Юдин – у другой.

– А, пошли к нам, – пригласила женщина.

Рыбаку, естественно, тупому, грубому, это не понравилось, но неюная и красивая дамочка была непротив. Поддельный бармен Славик решил пойти на риск, ставший у него постоянным, а потому он ещё заскочил в свою каюту за гитарой и за рыбой, которую бич, не торгуясь, купил.

…Пока те трое шли пустым судном, и качкой их бросало на стены и друг на друга, Лёха успел хорошо разглядеть девочку. Она задёргалась по каюте: сумку стала открывать. Порывшись в ней, поднесла к столу зажатый кулачок, раскрыла. Лёха увидел, какая, в сущности, чепуха: божок узкоглазый из моржового клыка – такие чукчи делают. Радуется: купила на главной Петропавловской улице в первом попавшемся сувенирном ларьке…

– Кроме этого много с промыслов везёшь?

– Разве обязательно денег чулок? – протяжный вопрос.

Сумма, названная Надей, повергла Лёху в шок:

– Я на гулянку еду и то прихватил побольше!

Девчонка ответила твёрдо:

– Некоторые из-за рыбы дрались, за волосы таскали друг друга. Я эту сдельщину презираю!

– Я тоже не очень, – согласился парень вынужденно.

Повидал он таких пацанок, приезжавших на одну путину с материка. Но подумалось: эта по доброй воле не пойдёт с ним в ковыли. Только взошедшая луною мечта, похоже, скрывалась в облаках. В данном случае «ковыли» представляли из себя отдельную каюту с широкой постелью.

– Хочешь, во Владике все мои деньги вместе потратим… на кино, на театр… – Чуть не ляпнул «на кабак», заметил с облегчением, что её глаза потеплели.Ветер заблудившейся чайкой бился в иллюминаторы. И кто знает, может, один раз так будет… Надо успеть, пока ветер не ушёл, пока корабль плывёт, и на палубах блестит наледь, и смотрит воспалённым глазом в корму маяк…

Рыба была большая, на срезе – сочно-красная, полстола заняла. Было их четверо. Стало пятеро. Занавески сонно подрагивают, будто страусы, вытканные в Гонконге, хвостами машут. Было их четверо, стало пятеро… Кто ж хотел иначе?

– Ну, пир, братцы! – Лёха поглядел на паренька уважительно. Лёхина мамка в пищеблоке, поваром в обжорке для вербованных. У матери руки пухлые, точно сдобные, а у бармена – тонкие, пальцы слегка кнаружи выгнуты, как у фокусника. – Ты и есть из буфета? – как-то не особенно поверил.

– А-ля посудомойка, – ответил непросто паренёк.

Витька Юдин на бармена смотрел иронически, будто не мог ему простить, что тот оказался на месте прежнего, с которым после прошлой путины он шёл этим же судном. Августа заинтересовалась и Славиком, и его гитарой:

– Сюда нажми, а теперь – сюда. Ну-ну, музыка получается…

«Чего он, маленький, сам, наверное, умеет, раз гитару притащил», – запоздало оскорбился Витька. Этот чувак голым открыл им дверь, и Августа его таким видела. Спросил ревниво:

– Песню-то какую-нибудь умеешь?Славик улыбнулся небрежно, глаз не поднял, длинные волосы упали на щёки, светлые, волнистые. Стал играть и петь:

Где-то горит свеча,

Но далеко причал…

Море гудит, ворча,

это девятый вал.

Стихнет, уйдёт ночь.

Встретимся на берегу.

Как там моя дочь,

Я без вас не могу…

Пока парень пел, смотрели на него с нежностью, любя этого паренька вместе с его гитарой, вместе с длинной декабрьской ночью, вместе со своими хорошими мечтами о том, чего ещё нет, что только ещё будет впереди: за песней, за морем, на причале. «Хороший паренёк – чего делить? Один причал», – подобрел Витька Юдин… Собственная жизнь ему в такие моменты казалась ласковой. Как хорошо им с сестрёнкой жилось в детдоме в бухте Светлой… Светлые комнаты, светлые окна, за ними светлое море…

– Придём в порт – вместе гульнём, ребята! – потянулся с рюмкой к бармену Лёха.

– С меня довольно! – отказался Славик, чиркнул спичкой о джинсы, поднёс Августе прикурить.

– А я выпью, – сказала она с вызовом.

Вылила коньяк из большого стаканчика в рот, не закусила, а сжала губы и глядит на всех по очереди, а глаза её чернеют, становятся большими и влажными.

– О-ох, – Надя удивилась и отвернулась, прислонясь к холодному иллюминатору щекой, будто хотела остудить себя, слушая, как снег, точно крыльями, бьёт в толстое стекло.

– Ещё! – приказала Августа.

Бармен налил стаканчик до краёв. Августа выпила. И опять без закуски.

– По-ов-торить! – сказала она залихватски.

Теперь никто (и Славик) не хотел продолжения, Витька Юдин сказал резко:

– Тебе, наверное, хватит.

– Моё дело! – возмутилась женщина. – Я сейчас танцевать выйду! Музыку! – Августа вышла на середину каюты.

Славик заиграл, рука дрожала на одной струне. Он не знал, что исполнять для этой бабы. Захлёбываясь полилось: «Светит месяц…»

Августа волосами тряхнула, плечами повела.

– Фу, жара! – туфли скинула.

– Молодец! – захлопал в ладоши Лёха: – Давай, давай!

И Надя зааплодировала, но не так смело.

Хорошо пошла Августа… Да, разве в каюте разойдёшься? Витька Юдин расслабленно подумал: «И чего я останавливал? Пусть пьёт, пусть пляшет…»

Августа плясала. Кофту, расстегнув, сбросила. Лёха хохотнул: на груди у женщины оказалась прозрачная полоска из кружев – вот и всё бельё…

– Ну, уж, н-нет, – сказала Надя.

Лёха наклонился к ней, зашептал: будет любить её прямо с этого вечера. Девочка в ответ пожаловалась шёпотом: её, мол, предал друг, ушёл к другой:

– По-то-му-то я и завер-завербовалась на этот Шикотан, – пьяно пояснила она.

Парень сказал привычно:

– Не реви, я на тебе женюсь.

Августа уже не плясала, она просто дёргала молнию на юбке, наконец, юбка свалилась.