Замеряя время, мы постоянно используем оба типа оценивания. Обычно они пребывают в равновесном отношении друг к другу, но яркие впечатления его нарушают, и порой весьма существенно. В этом – причина того, что мы никогда не привыкаем и не привыкнем к такому положению вещей. Мы всегда будем воспринимать время двояко, и, оказавшись на отдыхе, по-прежнему будем изумляться его странному поведению.

О проспективном и ретроспективном типах оценивании стоит вспомнить и в связи с другими загадками времени. Почему во время болезни дни тянутся бесконечно долго, зато потом кажется, что время летело стремительно, как будто мы вовсе не болели? В данном случае действует все тот же «парадокс отпуска», только наоборот. Вспомните, когда болели последний раз чем-то не очень серьезным, что заставило бы вас обратиться к врачу или даже угрожало вашей жизни, например, сильной простудой. Минуты и часы тянулись бесконечно долго. Вам хотелось, чтобы день поскорее закончился – вы надеялись, что наутро почувствуете себя лучше. Вы представляли, как хорошо будет выздороветь, как станете дорожить каждым мигом такой жизни. Вы оценивали время непосредственно, гадая, когда же вашим мучениям придет конец. Ваше ощущение времени в непосредственный момент сообщало о том, что каждая минута тянется невообразимо долго. Налицо все факторы, замедляющие течение времени: вам ничуть не весело, ничего нового не происходит, следовательно, отвлечь вас от постоянного слежения за часами, этого воплощения временной вехи, нечему. А повторяющихся действий хоть отбавляй, причем чаще всего они сопровождаются далеко не самыми приятными ощущениями. Но стоит вам выздороветь, снова происходит нечто удивительное. И хотя «парадокс отпуска» действует наоборот, причина прежняя – двоякое восприятие времени. В действие вступает ретроспективное оценивание времени – вы оглядываетесь на прошедшую неделю, и время, в течение которого вы валялись в кровати, кажется вам несущественным. Вы помните, что чувствовали себя паршиво, однако память сохранила мало новых впечатлений о том времени – в период болезни дни для вас слились в один.

Описание Томасом Манном жизни в туберкулезном санатории – превосходный пример «парадокса отпуска» наоборот. Манн замечает, что пустота и однообразие «способны сжимать, сокращать огромные, прямо-таки необъятные массивы времени, превращая их в ничто». Монотонность он описывает как ненормальное сокращение времени. Писатель совершенно правильно уловил суть: «Когда один день похож на все остальные, тогда и все дни – как один; при полнейшем единообразии и самая долгая жизнь покажется короткой». [92]

А вот вам еще один пример «парадокса отпуска» наоборот – родители с маленькими детьми. Уильям Джемс, психолог и философ XIX века, отметил: хотя с возрастом годы летят быстрее, то же самое совсем не обязательно происходит с часами и днями отдельно взятого человека. Примером этому служит отцовство и материнство. Родители не проводят время в праздности, им некогда сидеть, закутавшись в плед, однако результат – тот же. Мать встает рано, выматывается за долгий день, выполняет рутинную работу, придерживаясь определенного распорядка; с проспективной точки зрения ее дни длятся бесконечно. Однако когда она оглядывается на прошедшую неделю, то вспоминает преимущественно повторяющиеся действия – искупать, покормить, поменять памперсы, почитать книжку, которая читана-перечитана, – и так незаметно пролетают месяцы, что в данном случае особенно хорошо видно на фоне временно\'й вехи – растущего ребенка.

Однако как ни утомительны родительские обязанности, они компенсируются новым опытом общения с ребенком, интересом, с которым мать наблюдает за его ростом. Настоящая скука выглядит иначе. Как-то в подростковом возрасте мне довелось поработать летом на керамической фабрике. Я наивно полагала, что буду расписывать посуду. А вместо этого весь день сидела за деревянным столом, к которому была прикреплена металлическая штуковина с узким отверстием по центру. Моей задачей было пропускать продолговатые и плоские пятисантиметровые керамические заготовки кремового цвета через отверстие. Большинство заготовок проходило, но пару раз в час заготовка в отверстие не помещалась, оказываясь браком, – хоть какое-то разнообразие. Я понятия не имела, что за польза от моей работы, поскольку о назначении тех заготовок никто не знал, и поинтересовалась у контролера. Мой вопрос передавали вверх по инстанциям; наконец к нам подошел какой-то начальник и стал выяснять, кто эта девчонка, которой понадобилось узнать назначение болванок. Сюжет до боли напомнил роман Диккенса. Будь это в фильме, начальник разглядел бы в девчонке пытливый ум и со временем доверил ей управление всем производством, изменив завещание в ее пользу, поскольку наследника и продолжателя дела не имел. Но это был не фильм, и ничего подобного не произошло. Однако начальник все же сказал мне, что из этих керамических болванок делали изоляторы для стиральных машин. К сожалению, работа от этого не стала интереснее, а время не побежало быстрее. Видимо, потому никто до меня и не спрашивал о предназначении болванок: остальные попросту смирились с тем, что работа скучней не придумаешь, поэтому надо просто терпеливо дожидаться окончания смены. Время прихода и ухода мы отмечали, пробивая карточки. Опоздание на одну минуту каралось – вычитали оплату за пятнадцать минут работы, а за две минуты опоздания лишали оплаты за полчаса. Вскоре я, как и все, научилась извлекать максимальную пользу из расположения фабрики – у подножия крутого холма. Если с него скатиться на велосипеде на полной скорости и, резко затормозив у самого входа, бросить велосипед, можно было отметиться как раз вовремя, а после вернуться и нацепить на велосипед замок, болтая при этом с другими добрые десять минут. В свой первый рабочий день я увидела, как за сорок пять минут до окончания смены женщины уже выстроились в очередь к валидатору. Поначалу я думала, что их смена заканчивается раньше моей, однако на самом деле они стояли, чтобы вовремя пробить карточку. Все стоявшие наблюдали за большими часами высоко на стене, секундная стрелка которых приближалась к цифре «двенадцать». Самая первая в очереди работница держала карточку наготове, чтобы ровно в половину седьмого радостно сунуть ее в валидатор. Строгая дисциплина, установленная на предприятии, ударила по самим же работодателям – ежедневно каждый работник недорабатывал почти час.

Если рассматривать эту ситуацию с точки зрения восприятия времени, то совершенно четко прослеживается действие «парадокса отпуска» наоборот. Рабочие часы тянулись очень долго. Настенные часы, временна\'я веха, нависали над нами в прямом и в переносном смысле. И хотя в течение всей рабочей смены мы имели возможность переговариваться или слушать музыку, время ползло черепашьим шагом – зачастую нам казалось, что часы и вовсе остановились. Сейчас я, к счастью, занимаюсь любимым делом, скучать не приходится. Если я и смотрю на часы, то лишь с тревогой: сроки поджимают! Но никогда – с облегчением: ура, еще час прошел. На фабрике мы с нетерпением отмечали каждый час, однако накануне выходных, оглядываясь на прошедшую неделю, которая ничем не запомнилась и почти не отложилась в памяти, нам казалось, будто времени прошло совсем немного.

Я рассказала вам, как при помощи «парадокса отпуска» в его прямом и обратном действии можно объяснить противоречивые ощущения от времени, когда человек болеет, ему скучно, он сидит с маленьким ребенком или находится в отпуске. Однако все та же двоякая оценка времени не противоречит приведенным мной объяснениям другой большой загадки – почему с возрастом время ускоряется.

Возьмем ребенка семи лет, в жизни которого полно новых впечатлений. Мы знаем, что для него время течет медленнее, чем для человека взрослого.

Чтобы разобраться в причинах возникновения данного феномена, нам придется вспомнить о проспективной и ретроспективной оценке времени. В данном случае ключевую роль играет вовсе не «парадокс отпуска», как это было со взрослым, – даже если рассматривать протекающее время проспективно, некоторые часы все равно длятся бесконечно долго. Дети распоряжаются собой в гораздо меньшей степени: они чаще, чем взрослые, вынуждены делать то, что им совсем не хочется. Вспомните бесконечные поездки в машине или каракули, которые вы рисовали, сидя на скучном уроке. И наоборот, когда ребенок занимается тем, что ему интересно, он поглощен этим делом целиком, в гораздо большей степени, чем взрослый. Ребенок может плескаться в «лягушатнике» часами, придумывая все новые и новые забавы, а взрослому такое не под силу. Для ребенка время в бассейне проходит быстро, иногда даже слишком. Когда его зовут обедать, он неохотно отрывается от игры. Для родителя, который присматривал за своим чадом, время, может, и тянулось, но для увлеченного игрой ребенка оно стремительно промчалось. По мере приближения времени сна минуты снова ускоряют бег – ребенок просит разрешения поиграть еще немного. Ощущения ребенка являются разновидностью «парадокса отпуска». Она осложнена тем, что способности ребенка к проспективной оценке времени еще довольно слабы. Дни заполнены новыми впечатлениями; ребенка по дороге в школу то и дело поторапливают, а он все норовит на что-нибудь засмотреться – в мире столько интересного! Дети останавливаются и с любопытством глазеют на рабочих, укладывающих дорожное полотно; приседают возле собаки, чтобы ее погладить; замечают любые изменения; интересуются всем новым. Зачем просто идти по тротуару, когда можно прыгать с плитки на плитку, стараясь не наступать на стыки, или балансировать на поребрике? А значит, за исключением тех нескольких часов, когда детей заставляют делать что-нибудь скучное, день для них – нечто вроде дня взрослого в отпуске: их внимание целиком поглощено, они постоянно получают новые впечатления, которые потом, с точки зрения ретроспективного оценивания времени, складываются в долгие месяцы и годы.