— Куда, мой юный женераль? — под общий смех Макс вытянулся в струнку перед Квасовым.

— В задницу!

— Ая-яй! Такой с виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи! — съязвил Макс.

— Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное рассказал бы!

— Свежий анекдот? Пожалуйста! Айн момент! Приходит мужик на работу вот с таким фонарем под глазом. Сослуживцы спрашивают его: «Где, мол, его так угораздило?»

— Жена угостила!

— А за что? Если не секрет!

— Я ее на ты назвал!

— Да ты что, братан, паришь? За это, морду не бьют!

— Как дело то было, признавайся.

— Так вот, братцы, лежим мы в постели. Она и говорит: «Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой!»

— А я ей отвечаю: «Не мы, а ты!»

Внезапно длинные автоматные очереди и взрывы гранат разорвали горную тишину, отозвавшимся громогласным эхом. Разведвзвод с саперами под командованием лейтенанта Саранцева, идущий впереди, неожиданно, напоролся на боевиков. Завязалась перестрелка. Судя по плотному огню противника, это была отнюдь не маленькая группа. В подтверждение этого сверху завыли и стали оглушительно рваться одна за одной мины.

Подполковник Анохин принял решение, воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.

Рота десантников под прикрытием разведвзвода начала отход к вершине.

Старший лейтенант с разведчиками, заняв позицию, сдерживал врага. Тем временем рота ушла в сторону высоты.

— Горошко, отходите! Мы прикроем! — крикнул он сержанту, лежащему справа. — Потом прикроете нас!

Разведчики с Горошко отползли. Миша видел, как Саранцев, отстреляв пару магазинов, оглянулся назад. Слабо различимая в тумане рота уже начала подниматься на сопку, поросшую редким лесом, а Горошко и его люди уже залегли на новой позиции, огрызнулись очередями, давая возможность Саранцеву и Буркову оторваться от «чехов».

— Бурков! Отходим! Бурков!

Но пулеметчик, не отзывался.

— Черт! Бля! — в сердцах вырвалось у Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему сержанту, уткнувшемуся лицом в снег. Под головой Буркова раплылась лужа крови. Перевернул его. Тот был мертв. Старший лейтенант стянул с Буркова бронежилет. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Разведчики открыли плотный огонь, прикрывая своего командира. Среди разведчиков уже есть раненые, рядом с Мишей сжался в комок с лицом искаженным от боли рядовой Рахимов, шальная пуля зацепила кисть левой руки.

Тяжело дыша, как загнанная лошадь, Саранцев тащил на себе убитого сержанта. Ноги вязли в рыхлом ноздреватом снегу. Вокруг него свистели пули, зарываясь в снег, поднимая фонтанчики на подтаявших сугробах. Одну из них принял телом мертвый Бурков, старший лейтенант ощутил ее сильный толчок в спину, вторая оцарапала выше колена ногу.

— Прости, брат, вдвоем не уйти. — Саранцев опустил на землю убитого и стал догонять свой взвод.

Из тумана показались темные фигурки — боевики устремились в атаку, открыв бешеную стрельбу. Слышны длинные очереди, громкие хлопки из подствольников и одиночные выстрелы из снайперских винтовок. Бойцы, укрывшись, за стволами деревьев, ответили огнем. Радист Вадик Ткаченко, связавшись с базой, просил подмоги.

Противник пытался десантников охватить с флангов. Атаки следовали одна за одной с нескольких сторон. После некоторой паузы яростный огонь «духов» вновь прошелся по укрывшимся бойцам. Пулеметные трассы хаотично ковыряли снег, с гулом рвались мины и «воги». Вокруг все сотрясалось и громыхало. Стали усиленно окапываться, слышно звяканье лопаток о грунт. Коренев перебегал от одного окопчика к другому, оказывая необходимую помощь раненым. Разрывая зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.

— Товарищ майор!!! Товарищ майор!! Вас вызывают! — закричал взволновано радист Ткаченко и тихо добавил, как бы виновато. — Чехи! На нашу волну вышли, гады!

Анохин подполз к рации, где рядом с радистом в небольшой ложбинке лежали первые раненные. В наушниках хрипел голос с сильным акцентом:

— Эй! Камандир! С табой гаварит Хамид! Помощи не жди, никто не придет к тебе. Давай по-харошему дагаваримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дарогу! Мы вас не тронэм! Инша Аллах!

Уже сумерки. Над горами повис непроницаемой сырой пеленой густой туман. После часовой паузы — вновь противный вой падающих сверху мин. Разрывы то там, то здесь. Никуда не спрятаться от смертоносных осколков, разлетающихся веером. Много убитых и раненых. Атаки духов следовали одна за другой. Со всех сторон стоны, крики, мат. Где-то вдалеке слышны звуки боя. Это делались чьи-то отчаянные попытки прорваться к ним на помощь.

Анохин у рации:

— Кречет! Кречет! Я — Стрела! Где помощь! Нужна помощь! Прием!

— Потерпите немного! Помощь идет!

— Сколько можно ждать! Пятый час ждем! Бля! Прием!

— Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!

— У меня до х… трехсотых и двухсотых! Прием!

— Тебе русским языком сказано! Колонна ведет бой!

— Конец связи!

Рядом плакал и стонал от нестерпимой боли, вцепившись прокуренными зубами в рукав бушлата, раненый ефрейтор Кисленко. У него изуродованная осколками нога выше колена наспех перетянута жгутом.

— Костя, потерпи! Скоро вертушки прилетят! Все будет нормалек, — успокаивал товарища Пашка Фомин. — Потерпи, братишка. Уже скоро! Вот увидишь. Потерпи!

— Паш, ведь не бросят же нас?

— Мамочка! Мама-а! — подвывал тонким голосом в десяти метрах от них рядовой Антон Духанин. Его раздробленная кисть буквально висела на сухожилии. Он смотрел в пустоту безумными широко открытыми глазами.

— Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Прием!

— Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!

— Кречет! Нужна конкретная помощь! Поднимай летунов! Прием!

— Стрела! Где я тебе возьму летунов, бля! Непогода!

— Кречет! Надо срочно забрать трехсотых! Прием!

В наушниках сквозь шорох и треск вновь раздался хриплый голос боевика:

— Камандир, атвади пацанов! Пажалей их матерей! Хамид, тэбя просит!

— Да, пошел ты на…!

— Ай, нэ харашо гавариш, камандир! Ой, пажалеиш!

Наступило затишье. Бойцы лежали в наспех выкопанных неглубоких окопчиках и напряженно ждали очередной атаки.

— Хорошо, что связь есть, а то бы полный шандец! — сказал легкораненый рядовой Садыков, нервно набивая товарищам пустые «рожки» патронами. Вокруг него все было усыпано обертками от патронных пачек.

— Слышишь, «батя» открытым текстом кроет: «Гибнем, бля!» — отозвался пулеметчик Серега Поляков, смахивая потрепанной рукавицей с оружия сырой снег.

— А что нам еще передавать, скажи? Что? Что у нас заморосил мелкий дождик, что ли?

— Читал как-то в одном из старых журналов, — вдруг тихо произнес Тихонов. — У моей бабки много всяких подшивок, хранит для истории. Есть даже здоровенный журнал тридцатых годов, как простынь, «СССР на стройке». Так, вот, осваивали Север, всякие Шмидты, Папанины, и был такой известный полярник — радист Кренкель. Когда им на зимовке стало совсем херово, все поголовно заболели цингой. Он передал на Большую Землю такой текст, мол, все так замечательно, что дальше не куда, вот только подставки оборудования подвержены коррозии и что, мол, скоро оборудованию полный трандец! Вот такую радиограмму послал. Ну, на материке сразу поняли, что полярникам кранты, естественно, закопошились и выслали на спасение зимовщиков ледокол. «Красин», кажется, назывался. Спасли мужиков!

— Кто бы о нас покопошился! Бляди!

— Сидят в штабе и в ус не дуют, пидоры!

— Какого хера они там думают? — Димка Коротков, поднес к потрескавшимся губам фляжку. — Что мы тут пупки греем под солнцем!

— Почему не думают? — сказал Поляков. — Думают. Ведь прорывается к нам кто-то. Слышал, отчаянная бойня в стороне была? Ведь никто не ожидал, что вся эта сволота повалит в сторону перевала. На минных полях при выходе из Грозного сколько их, скотов, полегло. До этой самой матери! И в плен до хера взяли! Ну и успокоились наши лихие командиры.