Прежде всего вслед за Б. Р. Лопуховым отметим, что Кроче в итальянской философии был знаменосцем антипозитивизма³. Вплоть до начала XX в. позитивизм в итальянской философии имел очень сильное влияние. Ранние позитивисты в Италии (как и в других странах) сыграли положительную роль в развитии науки и культуры. Они способствовали освобождению мышления от пут религиозных предрассудков, утверждали принципы научной классификации явлений природы и общества, стимулировали появление новых отраслей знания, углубление исследований в уже существующих научных дисциплинах.

Однако позитивисты ограничивали задачу исследования чисто внешним описанием явлений и фактов и поэтому не в состоянии были перейти к широким научным обобщениям. Более того, принижая роль теоретического мышления, они пытались объяснить историю человечества при помощи тех же методов, какие использовались для исследования явлений природы, — эксперимента, законов механики, физики, биологии.

Кроче выступил против подобной метафизической методологии позитивистов. Он восстановил идеалистически-диалектичеекий взгляд на природу и общество, подчеркивая специфичность законов развития общества и истории.

Одновременно он выступил против иррационалистических, мистических, декадентских, других упадочнических культурных и мировоззренческих теченищ которые господствовали в Италии накануне первой мировой войны: «Кто дал право господам актуалистам и спиритам влезать в общество людей, работающих за иными столами, чем они, и имеющих, к сожалению, то общее с ними, что они пользуются словом «дух», но имеющих это общее в том же смысле, в каком оно есть у них с торговцами водкой?»¹. Все эти мистики расы, мистики насилия, мистики ненависти и войны питали фашистов своими «идеями» и сами зачастую становились фашистами. Кроче решительно подчеркивает, что отвергает подобного рода теории, особенно такие, как интуитивизм, прагматизм, мистицизм, теософизм, магизм и т. д.

Конечно, в практической жизни Кроче не был последовательным борцом против иррационализма и мистики. Его обращение к истории было, в сущности, обращением к истории идей, ибо история была у Кроче лишь саморазвивающимся духом. Отвергая чисто опытное познание позитивистов, он противопоставил ему интуитивное познание; доказывал, что человек проникает в тайны жизни и истории не с помощью науки, а с помощью интуиции, гениальной догадки. Это уже непоследовательность самого Кроче, шаг к мистике, который мог быть использован и фашистскими идеологами для обоснования своих мистических «озарений».

Точно так же Кроче не был активным борцом против фашизма. В сущности, он исходил из неверной позиции: деятели культуры должны-де оставаться в некотором отдалении от политики. Может ли философия, подлинная философия в высоком смысле этого слова, дать ход решению, например, социального вопроса? — спрашивал Кроче. И сам же отвечал: «…проблемы практической жизни решаются не философами, а людьми практики… Философ не может делать выбор между социализмом и либерализмом. Это так же несерьезно, как ожидать от философа решения вопроса о целесообразности возобновления Тройственного пакта или о принятии на вооружение того или иного типа пушек»².

И тем не менее, как отмечает М. Аббате, многие теоретические положения Б. Кроче содержали в себе потенциально как бы «взрывной» элемент, направленный против фашистских философских конструкций. Ибо в своей иерархии ценностей он ставил Истину выше Государства, Нации, Родины. «Как ученые, — пишет Кроче, — мы, прежде чем быть итальянцами, являемся ревнителями науки, и никакой национализм, никакой политический интерес не может заставить нас принять худшую философию из-за ее итальянского или французского происхождения либо отказаться принять лучшую философию, потому что она родилась в Германии, как никакая любовь к Родине или к политической партии не может заставить одного астронома признать правильными ошибочные расчеты другого, хотя бы и принадлежащего к братской латинской нации»³.

Кроче напоминает, что еще во время первой мировой войны противники Германии говорили, что немецкая философия, наука и поэзия были выражением тога же варварского духа насилия и инструментом той же политики силы, против которой цивилизованное человечество защищалось с оружием в руках. Поэтому немецкую культуру хотели изгнать из наших душ и наших школ. Сегодня. от очень многих немцев (или скорее от хора голосов, подавляющих в сегодняшней Германии все другие голоса) мы слышим, что не имеет никакого значения понимание немецкой культуры другими народами, так как эта культура является достоянием только немецкого народа, является индивидуальным выражением его расы, и поэтому другие народы не могут ни чувствовать ее, ни понимать Кроче продолжает: «Нашим оппонентам во время войны мы отвечали, что поэзия, философия и наука не принадлежат исключительно немцам или какому-либо другому народу, но являются достоянием всего человечества… Сегодняшним германофилам и расистам нам приходится (страшная ирония судьбы) повторять то, что мы говорили их противникам в прошлом. И сегодня также мы провозглашаем… что немецкая культура принадлежит всем тем, кто ее любит и понимает во всех странах, без какого бы то ни было исключения. И, может быть, сегодня эта культура является даже в большей мере нашей, чем их, чем тех, кто ее не уважает в ее подлинном смысле, кто искажает и фальсифицирует ее в своих целях» ².

Действительно, есть Германия и «Германия». Есть Германия Лейбница, Гете, Шиллера, братьев Гумбольдт, Гегеля, Баха, Моцарта, Бетховена, Гейне. Это Германия мыслителей, подаривших человечеству глубокомысленные учения, умевших яе только самоотверженно исследовать истину, но и смело провозглашать истину уже найденную.

Это Германия художников и писателей, сумевших сделать искусство, поэзию и музыку возвещением самых передовых для своего времени, самых горячих и страстных идей. Это, наконец, Германия глубоко честных, серьезных, основательных и добросовестных ученых-натуралистов, филологов, историков, неутомимых в трудном, часто неблагодарном исследовании истины. Для них характерна интеллектуальная и моральная чистота, честность, убежденная и воодушевленная человечность, обилие творческих мыслей, плодотворность влияния, оказанного ими на развитие культуры, как национальной, так и общечеловеческой.

И есть другая «Германия». Это «Германия» невежественных авантюристов и безумцев, дорвавшихся до власти и немедленно обративших эту власть на служение самым низменным, человеконенавистническим и в то же время самым алчным и разбойничьим инстинктам и вожделениям. Это «Германия» людей, глубоко презирающих знания, глумящихся над понятием «истина», издевающихся над понятиями «совесть», «человечность» и «справедливость».

Это «Германия» молодцов, бесстыдно унизивших немецкую науку, почитавшуюся некогда во всем мире, в корне разрушивших немецкое просвещение и прививающих народу самое хамское, скотское отношение к труду ученого, мыслителя и художника. Это «Германия» людей, подменивших искусство, глубокое честное немецкое искусство, отвратительной, тошнотворной, уже одним однообразием и бездарностью притупляющей, крикливой, пустозвонной, развращающей и насквозь лживой агитацией. Тем отвратительнее, когда эти устроители «нового порядка», «порядка» разбоя, захвата и грабежа, «порядка» насилия и истребления, пытаются уверить немцев и весь мир, будто «идеи» этого «порядка» не только суть идеи «философские», но кроме того, ведут свое начало от идей подлинных мыслителей и ученых, составляющих славу подлинной Германии¹.

Точно так же есть Италия, в которой рождались и развивались прогрессивные, гуманистические традиции общественной мысли, традиции революционно-освободительной борьбы. Есть Италия Кампанеллы, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Джордано Бруно, Д. Мадзини, Д. Гарибальди, Италия замечательных мыслителей-марксистов А. Грамши и П. Тольятти, Италия героических борцов-антифашистов. Только их имена и деятельность определяют честь и величие Италии, а не шовинистические бредни Муссолини и ему подобных.