Пусть следов позора мы еще не стерли.

Пусть еще рыданья стынут в вашем горле.

Пусть мрачнее тучи, полночи черней

память униженья, горечь прошлых дней.

Пусть еще мы светом и людьми забыты.

пусть народа имя трауром повито,

пусть в прошедшем нашем, точно злая тень —

скорбный день Батака, Беласицы день.

Пусть иные люди осмеять готовы

боль, что принесли нам старые оковы.

Укорить нас гнусной памятью ярма;

пусть твердят, что вольность к нам пришла сама.

Пусть. Но в нашем прошлом, не таком уж давнем

веет чем-то новым, богатырским, славным,

чем-то необычным, что, вздымая грудь,

в ней сумело пламя гордое раздуть:

потому что в грозном, роковом молчанье,

подпирая небо мощными плечами,

вся в костях холодных, кручами остра,

высится седая, мшистая гора.

Памятник огромный подвигов бессмертных;

есть такое место на Балканах светлых,

быль, что сказкой стала у народа, есть.

В ней бессмертье наше, наша жизнь и честь.

Слово есть, что славу нашу окрылило,

что собой затмило даже Фермопилы.

Это слово — имя славной высоты —

обломает зубы злобной клеветы.

Шипка!

Трое суток юные дружины

держат оборону. Темные долины

вторят грому битвы в непреклонный час.

Враг идет на приступ! Уж в бессчетный раз

лезут злые орды по суровым кручам;

на отвесных скалах, брызги крови жгучей,

от кровавой бури свет в очах померк.

Сулейман безумный поднял руку вверх

и кричит: «На Шипке мерзостная челядь!»

Лезут вновь на приступ, наводнив ущелье,

с именем аллаха турки, — но гора

отвечает грозным рокотом: «Ура!»

Пули, камни, бревна вниз несутся градом.

Храбрые дружины, встав со смертью рядом,

отражают натиск злобного врага:

дорога отвага — жизнь не дорога!

Нет, никто не хочет быть последним в войске.

Каждый, если надо, встретит смерть геройски.

Слышен треск винтовок. Турки вновь ревут,

вновь бегут на приступ — страшен наш редут!

Турки злы, как тигры, а бегут, как овцы.

Вновь волна взметнулась: держатся орловцы

и болгары — им ли страшен смерти взор!

Штурм жесток и грозен, но грозней отпор.

Бьются трое суток — помощь не приходит,

взор нигде надежды светлой не находит,

не летят на помощь братские орлы:

но стоят герои средь кровавой мглы.

Точно горсть спартанцев против Ксеркса полчищ.

Хлынул враг на приступ, — выжидают молча!

И когда последней схватки час настал,

наш герой Столетов, славный генерал:

«Братья-ополченцы! — крикнул с силой новой.

Родине сплетете вы венец лавровый!»

И опять герои всей дружиной гордой

ждут, когда прихлынут вражеские орды.

Бешеные орды. О высокий час!

Волн порыв улегся, присмирел, погас.

Кончились патроны — воля не изменит!

Сломан штык — ну что же, грудь его заменит!

Если нужно, сгинем в битве роковой,

пред лицом вселенной на горе крутой.

Смертью богатырской, и битве побеждая...

«видит нас сегодня вся страна родная:

ей ли наше бегство с высоты узреть?

Отступать не станем — лучше умереть!»

Больше нет оружья! Бойня, гекатомба, —

каждый кол — оружье, каждый камень — бомба.

В каждом сердце яркий пламень запылал,

камни и деревья рухнули в провал!

Кончились и камни — стало биться нечем, —

мы с крутого склона в турок трупы мечем!

И на орды вражьи черным, страшным роем

падают с обрыва мертвые герои.

И трепещут турки: никогда пред ними

не сражались рядом мертвые с живыми;

в воздухе витает одичалый крик.

Алую дорогу пролагает штык.

Но герои наши, встав скалою твердой,

встретили железо мощной грудью гордой

и рванулись в сечу, отметая страх,

чтобы гибель встретить с песней на устах...

Но опять взметнулись орды полчищ диких,

захлестнуть пытаясь воинов великих...

Кажется, достигнут храбрости предел...

Вдруг Радецкий славный с войском подоспел!

И теперь, лишь буря грянет на Балканы,

вспоминают Шипку горы-великаны,

и проносят эхо — гром былых побед —

через перевалы, в сонм грядущих лет.