Даже о своей коллекции он не вспомнил. Билли собрала разбросанные камни в чемодан и подтащила его к машине.

Папа хотел было положить чемодан Джасперу на колени (он всегда так ездил), но тот покачал головой. Тогда папа сунул его в багажник.

Вечером мы приехали в Боцен. Джаспер по-прежнему молчал. И не ел. Только пил минеральную воду. Папа решил переночевать в Боцене. Стали искать, где остановиться. Но тут мама заявила, что у нее больше нет желания отдыхать. Она хочет домой. Согласны ли мы отправиться в Вену? Я согласился. Билли тоже. Джаспер по-прежнему молчал.

Мама уселась за руль, а папа прикорнул рядом. Думаю, мы ехали быстрее, чем разрешено. Обычно мама так не ездит. Она — очень осторожный водитель. К счастью, из-за позднего времени машин на дороге было мало.

Возле Инсбрука голова Джаспера скатилась на Биллино плечо. Джаспер спал и храпел. Я бы тоже заснул, но мне вешали его храп и шум мотора. Возле Зальцбурга голова Джаспера уткнулась в Биллины колени, храп стал потише: теперь он храпел в Биллин живот. А живот приглушает звуки.

Я заснул. Проснулся, когда мы подъехали к дому. Все у меня онемело, у Билли еще больше. Обе ноги затекли от тяжести спящего Джаспера. Мама сказала, она так устала, что готова спать в машине. Только папа был бодр. «Я спал, как ребенок»,— сказал он, потягиваясь.

Светало. Мама решила: багаж заберем потом, сначала — спать! Мы поднялись по винтовой лестнице. Четырежды повернули ключи. Обессилено кивнув друг другу, разбрелись по постелям. Бодрый папа хлопотал возле Джаспера. Помог ему раздеться, потом закрыл одеялом и опустил жалюзи, чтобы его не разбудило солнце.

Пятница, 21 августа

Билли и я спали до обеда. Проснулись, наверное, от запаха, доносившегося из кухни. Папа с мамой пили кофе. Нам они тоже оставили. Мама попросила, чтобы мы вели себя потише: Джаспер еще спит. Чем больше он будет спать, тем лучше, считала она. Папа заметил, что нам ничего не остается, как быть приветливыми с Джаспером. Но нормально приветливыми, добавил он. Быть чересчур приветливыми — глупо!

Билли и я прождали часа два, чтобы быть нормально приветливыми. Не скажу, что у меня было в это время какое-то предчувствие, но, клянусь, мне показалось, что-то стало не так. Что-то не в порядке. И вдруг я понял. Джаспер не храпел! А спящий и нехрапящий Джаспер — такое невозможно! Я подошел к его комнате и открыл дверь. Комната была пуста. Джаспера там не было. На голубом столике лежал исписанный листок бумаги. Прощальное письмо. Английские и немецкие слова были там вперемешку. Все было написано вкривь и вкось на простой тонкой бумаге, расплывшимися буквами. Читать было трудно.

Джаспер думал, что Мэри его больше не любит. Причины, по которым она не хотела с ним встретиться, он считает смехотворными и глупыми. И мы, полагал он, тоже от него откажемся, раз он так себя вел. Теперь ему безразлично, любит его кто или нет! Камни он оставляет Билли. А одежду — мне. Он уходит. Идет на вокзал. Дорогу найдет сам. Там он английские деньги обменяет на австрийские и купит билет на скорый поезд. Если он выпрыгнет из скорого поезда на ходу, то, конечно же, разобьется и умрет. Яда у него нет. Да он слышал: яд иногда подводит. А если он прыгнет в воду, то точно — выплывет. Такой пловец, как он, не утонет. В конце он написал, что мы ему нравимся, а Билли он даже любит.

Папа с мамой, прочитав письмо, прямо задрожали. Папа громко себя проклинал. Оказывается, когда мы спали, а он в гостиной читал газеты, раздался какой-то шум у входной двери. Однако он не обратил на это внимания.

— Ах, я глупец! — восклицал папа.— Почему же я не посмотрел! Дурак набитый!

Мама оделась и сказала папе:

— Для самобичевания нет времени. Быстрее одевайтесь! — приказала нам с Билли. Кинула ключи от машины папе.— Ты с Эвальдом поедешь на Южный вокзал. Я вызову такси и поеду с Билли на Западный.

Потом мама схватилась за телефон, стала звонить в диспетчерскую. Но в пятницу вечером заказать такси — дело нелегкое. Прошло много времени, пока она сказала: «Машина будет через три минуты».

Я уже хотел было идти с папой, но папа перерешил:

— Постой! Один должен остаться здесь у телефона. Для связи.

— А кто? — спросила Билли. Я согласился добровольно.

Папа, мама и Билли кинулись из дома. Но вскоре мама, запыхавшись, вернулась. Она забыла кошелек.

— Не бойся, Эвальд,— сказала мама прежде чем выйти.— Мы его найдем! Я уверена!

Я сел возле телефона и попытался читать газету. Но ничего из этого не получилось. Читать-то я читал, но ничего не понимал. Одна надежда — Джаспер не найдет вокзал. А если найдет — все пропало! Скорых поездов у нас много. Ждать ему не придется.

Через полчаса позвонил папа и сообщил, что на Южном вокзале Джаспера нет. Но папа предупредил полицию. Его будут искать. Может, он заблудился в городе. Папа предусмотрел и другие возможности. Четверть часа назад отбыл скорый поезд, с которым есть телефонная связь. Кондуктор уже предупрежден. Он пойдет по всем купе искать Джаспера. И кондуктор другого скорого, отъехавшего полчаса назад, будет тоже предупрежден на следующей станции. И тоже проследит.

Вскоре позвонила мама.

— Эвальд, голубчик,— сказала она. В ее голосе звучали веселые рождественские колокольчики.— Мы его нашли!

Я сообщил маме о действиях отца. Она пообещала уведомить полицию, чтобы ничего не предпринималось.

Через час вся наша семья была в сборе. Царила чудесная атмосфера. Вели мы себя, как мне теперь кажется, глупо. Мама, к примеру, спрашивала Джаспера, не поджарить ли ему рыбы. Как вы думаете, можно ли человека, собравшегося выкинуться из поезда, спрашивать о рыбе? Папа читал Джасперу программу телевидения и спрашивал, что ему хотелось бы посмотреть. Советовал ему «Высокого блондина в черном ботинке». А я? Я дурацки улыбался Джасперу.

Билли была благороднее. Она не делала ничего. Вечером, когда мы чистили зубы в ванной, Билли сказала, что не боялась за Джаспера.

— Я была уверена, что он не выбросится. Он только хотел, чтоб мы видели, как он страдает.

— Откуда ты знаешь? — спросил я, сплевывая пену.

— Я так думаю. Он не сделал бы этого. Я посмотрела расписание. Там были три скорых поезда, куда он мог бы сесть. Но не сел. Он ждал. Ждал нас.

Позже, в постели, я долго думал об этом. Может, Билли и права. Но, наверное, в конце концов он все равно бы сел в поезд и выпрыгнул, если бы его не нашла мама. Потому что вернуться и сказать: «Я передумал» — невозможно.

Суббота, 22 августа

Мама послала меня с Билли в магазин и попросила побыть там подольше. Она хотела поговорить с Джаспером. Папу еще раньше она услала проведать бабушку.

— Понимаешь,— сказала мама Билли, немного смущаясь,— я могу любить человека, даже если он неблагоразумный. Я хочу сказать это Джасперу. Я люблю его, несмотря на то что он бьет зеркала, буйствует и вообще такой, как он есть. Мое сочувствие ему — не просто сочувствие.

Билли, не проронив ни слова, взяла сумку и направилась к двери. Мама ей вслед прокричала:

— А тебя буду любить, даже если ты будешь получать двойки, красть и курить!

— Как мило с твоей стороны! — сказала насмешливо Билли. Но думаю, мама этого не услышала, мы были уже за дверью.

Мы купили, что нужно, и пошли в кафе поесть мороженого. Там мы говорили о жизни, ее коварстве и о Джаспере. А потом и о том, как изменилась этим летом мама. Лишь заметив в сумке растаявшее масло, мы пошли домой, чтобы у нас еще и молоко не прокисло.

Джаспер был с мамой на кухне. Он ел жареную рыбу. И был почти счастлив. С обеда и чуть не до часу ночи мы смотрели телевизор. Такое у нас бывает редко. Наверное, потому, что все были потрясены.

Воскресенье, 23 августа

Спокойный день. Джаспер, лежа в постели, поедал гору жареной картошки, которую ему наготовила мама. И читал книгу «По следам Финегана». Я говорю об этом не потому, что злюсь на Джаспера, а из-за мамы. Она за мной так ухаживает, только когда я бываю болен. Да и то дает мне настой ромашки, а вовсе не жареную картошку. В ответ на мое брюзжание мама объяснила, что Джаспер болен, болен душевно. А такое не излечивается настоем ромашки.