Так же, как человек может быть компульсивным или контролируемым потребителем наркотика, существуют и аддиктивные и неаддиктивные способы делать что-либо вообще. Когда человек сильно предрасположен к аддикции, все, что бы он ни делал, может соответствовать аддиктивному психологическому паттерну. Пока он не будет иметь дела со своими слабостями, его величайшие эмоциональные увлечения будут аддиктивными, и его жизнь будет состоять из ряда аддикции. Отрывок из "Невротического искажения творческого процесса" Лоуренса Куби драматически фокусируется на способе, которым личность детерминирует качество любого вида своих чувств или действий:

"Не существует ни единой вещи, которую человеческое существо может делать, чувствовать или думать — ест ли оно, спит или пьет, борется или убивает, ненавидит или любит, горюет или ликует, работает или играет, рисует или изобретает — которая не может быть и болезненной, и здоровой... Мерой здоровья является гибкость, свобода учиться на опыте, свобода изменяться вместе с изменением внутренних и внешних обстоятельств... свобода отвечать соответствующим образом на стимулы в виде наград и наказаний, и особенно свобода остановиться, когда сыт".

Если человек не может остановиться после того, как насытился, если он не может насытиться, то он — аддикт. Страх и чувство неадекватности заставляют аддикта искать скорее постоянства стимуляции и окружения, чем риска и опасностей нового или непредсказуемого опыта. Психологическая безопасность — это то, чего он хочет больше всего. Он ищет ее вне себя, пока не обнаружит, что аддиктивное переживание -полностью предсказуемое. В этом пункте насыщение невозможно — потому что это подобие ощущения, к которому он стремится. По мере развития аддикции все, новое и любое изменение становятся тем, что он еще менее способен выносить.

Каковы ключевые психологические измерения аддикции в противовес свободе и росту? Главная теория в психологии — мотивации достижения, резюмированная Джоном Аткинсоном в книге "Введении в мотивацию". Мотив чего-то достичь связан с позитивным желанием выполнить задание и с удовлетворением, которое человек получает от того, что успешно завершил его. Противоположность мотивации достижения - то, что называется "страхом неудачи". Это подход, который заставляет человека реагировать на вызов скорее тревогой, чем позитивным ожиданием. Это случается из-за того, что человек не рассматривает новую ситуацию как возможность для исследования, удовлетворения или достижения. Для него она только содержит угрозу позора неудачи, которая, как он верит, очень вероятна. Человек с сильным страхом провала избегает любых новых вещей, консервативен и склонен сводить жизнь к безопасной рутине и ритуалам.

Фундаментальное отличие здесь — и в аддикции тоже — это разница между желанием роста и нового опыта и желанием застоя и незатронутости. Джозеф Коэн цитирует аддикта, который говорит: "Самое лучшее... - это смерть". Где жизнь кажется бременем, полным неприятной и бесполезной борьбы, там аддикция — способ капитуляции. Разница между аддиктом и неаддиктом — это разница между восприятием мира как своей сцены или как своей тюрьмы. Эти противоположные ориентации можно использовать как стандарт для определения того, является ли субстанция или деятельность аддиктивной для определенного человека. Если то, чем он занимается, увеличивает его способность жить - дает ему возможность работать эффективнее, любить прекраснее, больше ценить вещи вокруг себя и, наконец, если это позволяет ему расти, изменяться и развиваться тогда это не аддикция. Если, с другой стороны, это уменьшает жизненность — делает его менее привлекательным, менее способным, менее чувствительным, если оно ограничивает его, подавляет и вредит ему, тогда это — аддикция.

Этот критерий не означает, что занятие обязательно аддиктивно, если оно сильно поглощает субъекта. Когда он может действительно занять себя чем-то серьезно, в противоположность поиску самых общих, поверхностных качеств, -он не аддиктивен. Аддикция отмечена интенсивностью потребности, которая одна мотивирует человека подвергать себя повторно примитивнейшим ощущениям, прежде всего эффектам интоксикации. Героиновые аддикты больше всего привязаны к ритуальным элементам употребления наркотика, таким как акт инъецирования героина, к стереотипизированным отношениям, связанным с его поиском и приобретением, не говоря уже о мертвящей предсказуемости действия, оказываемого наркотиком.

Когда опыт приносит человеку наслаждение и энергизацию, он хочет продолжать его дальше, освоить его больше, понять его лучше. Аддикт, с другой стороны, хочет только сохранить ясную и определенную рутину. Это, конечно, не должно касаться только героиновых аддиктов. Когда мужчина или женщина работает исключительно для того, чтобы скорее увериться в том, что работает, чем имея позитивное желание сделать что-то, тогда занятие работой для такого человека компульсивно, это так называемый синдром работоголика. Такого человека не заботит то, что продукты его усилий, все другие сопутствующие обстоятельства и результаты того, что он делает, могут быть бессмысленными или, хуже того, вредными. Таким же образом и жизнь героинового аддикта включает в себя дисциплину и проблемы, решаемые при приобретении наркотика. Но он не может поддерживать в себе уважение к этим усилиям перед лицом общественного суждения о том, что они неконструктивны и, хуже того, порочны. Аддикту трудно почувствовать, что он сделал что-то ценное, хотя он лихорадочно работает для достижения своей цели четыре раза в день.

С этой точки зрения, хотя мы можем чувствовать искушение назвать посвятившего себя своему делу художника или ученого аддиктивно приверженным работе, определение аддикции к ним не подходит. Могут быть элементы аддикции в погружении в уединенную творческую работу, когда это вызвано неспособностью иметь нормальные отношения с людьми, но великие достижения часто требуют сужения фокуса. Что отличает такую концентрацию от аддикции, так это то, что художник или ученый не спасается от нового и неопределенного в предсказуемом, успокаивающем состоянии дел. Он получает удовольствие от

творчества и открытий в своей деятельности, удовольствие, которое иногда надолго откладывается. Он движется к новым проблемам, оттачивая свои умения, идя на риски, встречая сопротивление и фрустрацию, и всегда испытывая себя. Поступать по-другому это конец его творческой карьеры. Каким бы ни было его личностное несовершенство, его вовлечение в работу не уменьшает его целостности и способности жить, и, таким образом, не подвигает его к желанию убежать от себя. Он соприкасается с трудной и требовательной реальностью, и его достижения открыты для обсуждения тех, кто занимается тем же, и кто решит, какое место он займет в истории своей дисциплины. Наконец, его работа может быть оценена по тем преимуществам и удовольствиям, которые она приносит человечеству в целом.

Работа, социализация, еда, питье, молитва - любая регулярная часть жизни человека может быть оценена с точки зрения вклада (позитивного или негативного), который она вносит в качество его опыта. Или, в другом ракурсе, природа общего отношения человека к жизни будет определять характер любого из его привычных занятий. Как заметил Маркс, попытка отделить одно занятие от остальной жизни ведет к аддикции:

"Нелепо верить... что можно удовлетворить одну страсть в отрыве от всех остальных без удовлетворения себя, целостного, живого индивида. Если эта страсть принимает абстрактный, сепаратный характер, если она конфронтирует с субъектом как чуждая сила, ... в результате, этот индивид получает одностороннее, изуродованное развитие (цит. по Эрих Фромм, "Вклад Маркса в знание о человеке").

Такие принципы могут быть применимы к любым вещам или действиям, вот почему многие занятия, не связанные с наркотиками, отвечают критериям аддикции. Наркотики, с другой стороны, не являются аддиктивными, если служат для достижения больших целей в жизни, даже если этой целью является увеличение самоосознавания, расширение сознания или просто удовольствие.