Высокого роста, стройная, эта девушка выделялась, однако, среди других не столько своей внешностью, сколько ясно сквозившими в ее осторожных движениях, взглядах и словах чертами богато одаренной натуры. Перед войной она училась музыке в консерватории, а теперь выполняла свою роль медицинской сестры с таким совершенством и скромным достоинством, что даже строгий хирург, которому она помогала, смущался, не находя повода для своих обычных во время работы резких замечаний.

Я никак не мог ожидать ее визита. Но когда раздался стук, я почему-то сразу подумал о ней. Может быть, именно стук — его характер, сила, интонация сказали мне, что это она.

Я протянул руку к стене у стола, где была, по чьей-то непонятной причуде, укреплена небольшая полированная дощечка с целым набором изящных выключателей. Очевидно, некогда ими можно было включать разные группы ламп в большой бронзовой люстре, свисавшей виноградной гроздью с потолка, или в боковых бра на стенах. Теперь от всех этих ламп остались только три, и мне пришлось повернуть несколько выключателей, чтобы зажечь наконец единственную лампу в люстре и осветить дальний конец моей продолговатой комнаты, откуда дверь вела в большой пустой зал, превратившийся теперь в вестибюль.

Марина вошла, закрыла за собой дверь и, застыв в позе «смирно», сказала:

— Простите, что беспокою так поздно, товарищ майор…

— …«медицинской службы»! — иронически добавил я, показывая, что не хочу сейчас соблюдения военного этикета. Она сразу поняла, улыбнулась.

— Благодарю. Иногда это действительно кажется лишним. Тем более, что я к вам «по личному делу».

Она вышла в полосу света, и я сразу обратил внимание на перемену, происшедшую в ней. Она была явно взволнована. Тени у глаз, покрасневшие веки, бледность лица говорили о бессонице, нервном утомлении. Я усадил ее в кресло.

— Что-нибудь случилось неприятное?

— Да, — ответила она медленно. — Думаю, что мне придется оставить работу и, вероятно, отправиться в тыл… Скажу сразу: в психиатрическую лечебницу… Я пришла, чтобы посоветоваться с вами и просить откомандировать меня…

— В психиатрическую?! — вскричал я, пораженный этими словами: настолько нелепым представилось мне сопоставление ее образа с «сумасшедшим домом». — Почему?

— Потому что я не могу объяснить иначе то, что со мной происходит…

— Ну, давайте попробуем вместе найти объяснение. Я, правда, не психиатр, но думаю, что сумею определить по крайней мере правильно ли ваше решение. Прежде всего, я вижу, вы плохо спали.

— Я почти не спала последние двое суток.

— Бессоница?

— Нет.

— Работа какая-нибудь?

— Нет, нет. То самое, о чем я говорю. Что-то неладное в голове, в психике, очевидно. Хотя мне самой трудно с этим согласиться. Это слишком реально. Но я лучше расскажу все по порядку. Это началось вчера вечером, часов в одиннадцать. Я вернулась после вечерней смены и быстро легла, рассчитывая перед сном, как всегда, почитать. Накрылась шинелью поверх одеяла, чтобы было теплее. Минут через двадцать я уже не могла бороться со сном, отложила книгу, погасила лампу, стоявшую рядом на стуле… И вот тут сон вдруг покинул меня в одно мгновенье. Я услышала, что кто-то подошел к моей двери и стал открывать ее своим ключом. Решив, что кто-нибудь из соседей просто ошибся дверью и что это сейчас же должно выясниться, потому что мой ключ я оставила, как всегда, вставленным изнутри, я молчала и ждала. Однако через секунду ключ был вставлен, повернут, дверь открылась, и кто-то вошел. Очевидно, в коридоре было темно, потому что никакого света при этом я не увидела. Все это происходило в полной темноте.

Потом человек стал раздеваться там же у двери, у вешалки. Я слышала ясно, как он переодел пояс, снял шинель… И все это он делал, нисколько не скрываясь, спокойно, как будто находился в своей комнате и при свете. Тогда я спросила громко: «Кто здесь?» Он ничего не ответил. Тут меня охватил страх. Я снова крикнула, и опять ответа не было… Затем он направился ко мне, я ясно слышала шаги. Комната у меня такая же, как и ваша, вытянутая, узкая. Вот тут, где этот диван, стоит моя кровать. И стол там же, где ваш, — в том конце комнаты. Он прошел мимо меня, — я сидела на кровати и следила за каждым его шагом. Прошел, даже не задев в темноте за стул с лампой, хотя тут оставался совсем узкий проход. Сел за стол, закурил, чиркал своей зажигалкой… Но огня не было видно…

— Представляете мое состояние? Правда, мне пришла в голову мысль, что он глухой, что про ключ я забыла и машинально вынула его из двери и что все-таки он перепутал комнаты, тут ведь много таких же, и очевидно, предметы в них иначе и не расставишь. Все эти соображения меня несколько успокоили, и я поняла, что единственный способ избавиться от странного гостя — зажечь свет. Я повернулась и включила лампу.. Тут произошло самое страшное…

Последние слова Марина произнесла едва слышно, сквозь охватившую ее дрожь. Она поднесла руку ко лбу.

— Не надо волноваться, Марина, — сказал я, — ведь все уже прошло… Мы разберемся в этом, у меня уже, кажется, возникла догадка. А пока примите валерьянки, она успокоит, ладно?

— Как хотите, — доверчиво ответила она, — не знаю, я никогда еще не принимала ее… Фу, какая вонючая… — как-то по-детски скривилась она, взяв таблетку в рот, и жадно запила водой.

— Вот что, Марина, — сказал я. — Рассказывайте скорее все ужасы, и пусть они перестанут беспокоить вашу память. Чувствую, что дело обернется трагикомедией, вот увидите. Итак, кого же вы увидели за столом, когда зажгли свет?

Марина устремила на меня свой тревожный взгляд, как бы гадая, какое впечатление произведут на меня ее слова, и ответила просто:

— Никого.

— Как?! — опешил я.

— Так. Ни за столом, ни где-либо в другом месте никого не оказалось. Посмотрела на вешалку; там не было никакой шинели. Это было очень страшно, так страшно, что я даже не закричала, не бросилась бежать, я… застыла, оцепенела от ужаса. И неподвижно смотрела туда еще долго, потому, что… человек продолжал сидеть за столом…

— Позвольте, Марина, вы же сказали, что там никого не было!

— Да, я никого не видела. Но я слышала, что он там. Он перелистывал страницы книги, я слышала шуршание бумаги, он курил, глубоко затягиваясь и шумно выпуская дым, он двигался, под ним скрипел стул. Но в то же время я видела, что там никого нет, и на столе нет никакой книги, никаких бумаг, которые двигались бы в его руках.

— Человек-невидимка? — попробовал я пошутить.

— Да, — болезненно улыбнулась Марина, — только но уэллсовский; какой-то совсем особый, немыслимый, с невидимой одеждой и невидимыми предметами… Ну вот. Так я просидела на кровати долго, может быть, час-полтора, не знаю. Потом вдруг сразу, в один миг все исчезло. Он сделал какое-то движение, что-то щелкнуло дважды, будто треснула электрическая искра, и все кончилось. Он исчез из комнаты. Не ушел, а просто… ну, исчез там же на стуле, и только спать, я, конечно, уже не могла. Дождалась начала смены и ушла на работу.

Марина замолкла. Молчал и я, обдумывая свои догадки, показавшиеся мне теперь недостаточно убедительными. Однако они были по меньшей мере правдоподобны, остальное зависело от моего красноречия. Во всяком случае, я видел свою задачу прежде всего в том, чтобы успокоить Марину, рассеять ее мрачные мысли о психическом заболевании, об отъезде…

— Скажите, Марина, — начал я, — вы обратили внимание потом, когда все кончилось, на ваш ключ, — был ли он в двери?

— Да, он оказался торчащим в замочной скважине, изнутри комнаты.

— Так я и думал. Вам это обстоятельство ничего не объясняет? Давайте рассуждать логично. Можно открыть такую дверь другим ключом? Нельзя. Значит, на самом деле никто дверь не открывал и в нее не входил. Согласны?

— Позвольте, но разве я сомневаюсь в том, что ничего этого вообще не могло быть, что это плод расстроенного воображения, галлюцинация?..

— Нет, нет, Марина. Зачем прибегать к таким крайним и искусственным объяснениям? Разве вы раньше страдали галлюцинациями?