- Прогрев! - коротко скомандовал Кондратенков.

Сотрудники бросились к бортам автомобиля, откинули их и начали разматывать кабель. Все это проделывалось быстро, слаженно и напоминало армейское ученье саперовэлектриков. Первый и второй номера открывают борта, тре.тий ставит заземление, четвертый и пятый раскладывают кабель, шестой и седьмой выгружают инструменты. Всего на разворачивание станции: девять минут - посредственно, восемь - хорошо, семь минут тридцать секунд - отлично.

Чувствуя, что моя неумелая помощь только спутает эту отчетливую работу, я отошел в сторону и принялся терпеливо ждать, когда мне покажут обещанное с вечера "самое интересное".

- А зачем это все? - спросил я Леву, который тоже был не у дел.

Иван Тарасович, услышав мой вопрос, обернулся:

- Это вы, товарищ корреспондент? Держитесь возле меня, Григорий Андреэаич, я вам буду давать объяснения по ходу действия... Бы спрашиваете, зачем эта техника? Техника нужна потому, что мы хотим обогнать природу. Вы слышали температура почвы двадцать четыре градуса с десятыми. А требуется двадцать девять. Вот мы и даем прогрев токами высокой частоты.

- Почему же именно двадцать девять?

- Только потому, что мы хотим вырастить нормальные растения и получить от них семена. А для этого нужно пройти все стадии, одну за другой. Вы, конечно, знаете о теории стадийного развития, созданной академиком Лысенко. Еще лет тридцать тому назад Трофим Денисович открыл, что растения развиваются этапами - стадиями. Первая из них - стадия яровизации, за ней идет световая и так далее. И каждая стадия требует особых условий. Для яровизации, например, важнее всего влага и точно определенная температура: для северных растений-сравнительно низкая, для южных - высокая. Нашему гибриду, например, необходимо по меньшей мере...

- ...двадцать девять градусов! - протяжно крикнула Зоя Павловна.

Кондратенков прервал пояснения. Последовала вторая команда: "Семена!" Из машины были вынуты лакированные ящички. Профессор сам открыл их, приподнял вату и показал мне мелкие розоватые семечки. Я протянул было руку, но Кондратенков прикрыл ящик ладонью:

- Нет, посадка доверяется только Верочке.

Очевидно, в институте на долю Левиной соученицы приходилось немало работы. Верочка запоминала, отмеривала, считала, проверяла, переспрашивала и тут же записывала обо всем в блокнот, выводя ровные строчки с круглыми, как горошинки, буквами.

Приняв у Кондратенкова ящик с семенами, она осторожно поставила его на землю, положила на разрыхленный квадрат линейку и мизинцем наметила:

- Здесь... здесь... здесь...

Так Вера прошла все пять квадратов. Сначала она намечала места для посева, затем осторожно укладывала щепотку драгоценных семян, а сверху присыпала трухой от прошлогодних листьев.

- Заметьте, - сказал мне Кондратенков, - этот способ посадки - он называется гнездовым - также предложен Трофимом Денисовичем Лысенко. Прежде мы сажали деревья поодиночке и за каждое приходилось бороться с сорняками. При гнездовом же способе мы высеваем в одну ямку много семечек. Они поднимаются буйной порослью, сами заглушают сорняки и, создавая под листочками свой собственный влажный микроклимат, прикрывают друг друга от ветра, зноя, высыхания. Только в самый ранний период нужно помочь деревцам, и потому мы устроили наши опытные гнезда в пшенице. На первых порах колосья будут защищать нежные ростки, а дальше...

Ящик с семенами опустел. Вера вынула вату и стряхнула ее над последним гнездом, чтобы не терять ни единого семечка.

- Дождь! - скомандовал Кондратенков.

Теперь на сцену выступила колыхающаяся цистерна.

Машину подали к ниве задним ходом, рабочие выдвинули трубы дождевальной установки. Над каждым гнездом возникли фонтаны мелкой водяной пыли.

Кондратенков схватил меня за руку. Я почувствовал, что он волнуется.

- Первая капля воды, - сказал он, - это пробуждение жизни. Мы взяли у дерева семечко. В нем еще не было жизни - только материалы для нее: сухой зародыш и небольшой запас пищи, как бы сухой паек зародыша. Яровизация не начнется, пока семена не наклюнулись. Поэтому мы смочили их заранее в лаборатории. И вот жизнь проснулась. Вы дали ей влагу, согрели почву. В семечке начались превращения. Оно набухает, распирает оболочку. Вот кожура треснула. В земле расправляются семядоли. Из-под семядольного коленца вытягивается корешок. Его первые волоски охватывают первый комочек почвы; они всасывают воду и соли, растворенные в ней... А кверху между тем уже пробирается стебелек с почкой. В крохотном семечке мало пищи, стебель должен спешить наружу - к свету и воздуху...

Я жалею, что не могу передать взволнованной интонации Кондратенкова. Его увлечение заразило меня, и мне уже начало казаться, что я вижу, как под землей начинается могучая работа созидания растения.

- Сейчас, - закончил Иван Тарасович, взглядывая на часы, - гнездо тронулось в рост.

Этот момент ярко запечатлелся в моей памяти. Помню бледносиреневое небо, зубчатый край лесной полосы и выцветшую, обескровленную луну, застрявшую на линии горизонта, как медный пятак в щели копилки. Помню серьезные лица сотрудников, резкие морщины на лбу Бориса Ильича заместителя Кондратенкова, полное, добродушное лицо Зои Павловны с выражением внимания, блестящие глаза Веры...

Минута за минутой проходили в торжественном молчании. Однотонно гудели моторы, поддерживая температуру. Все еще работала дождевальная установка, хотя пыльная земля давно уже превратилась в мокрую грязь. Вокруг меня все стояли неподвижно и молча глядели на рыхлую землю.

И я уже начал с недоумением поглядывать на Кондратенкова: неужели он в самом деле намерен дожидаться, когда из семян вырастут деревья? Я невольно улыбнулся этой смешной мысли. А когда же мне покажут обещанное "самое интересное"? Или Кондратенков подразумевал под "интересным" электрический прогрев почвы и гнездовой способ посадки?

И вдруг у моих ног что-то шевельнулось - то ли покатились комочки земли, то ли шелохнулся кусочек гнилого листа. Я присел на корточки и увидел, что из земли торчит что-то беловатое, похожее на вылезающего червяка.

- Росточек! - еле слышно выдохнула Вера.

А Зоя Павловна всплеснула руками:

- Смотрите, Иван Тарасович, здесь целых четыре!

Я был ошеломлен: как росточки? Неужели из тех семян, которые мы только что посеяли? И как же это может быть?

Не веря самому себе, я шарил глазами по квадрату. Кончики ростков виднелись повсюду. Бледные, бескровные жители подземелья дружно выбивались на свет, энергично расталкивали комочки почвы, продвигали вверх семядоли.

И мне уже начинало казаться, что я могу глазами уследить за их ростом. Но, конечно, это была иллюзия. Как я узнал позже, деревцо Кондратенкова поднималось не больше чем на полмиллиметра в минуту. И тем не менее стоило тричетыре минуты не смотреть в какой-нибудь уголок, и уже наглаз можно было заметить перемены.

Нет, этого я не ожидал. Конечно, уезжая из Москвы, я знал, что Кондратенков занимается быстрорастущими деревьями. Но что такое быстрорастущее дерево? Я полагал, что Иван Тарасович привезет меня в лесной питомник, где будут в ящиках под парниковыми стеклами однолетки, а рядом с ними, на соседних грядках, - двухлетние и трехлетние деревца и тут же для сравнения обычные растения раза в полтора-два ниже. Я готовился запоминать цифры роста и списывать с фанерных дoщечек латинские названия, соединенные знаком умножения (так обозначают гибриды).

И вдруг вместо этого мне показывают рождение дерева как химический опыт в пробирке. Подогрели, налили воды, взболтали - и трах: было семечко - стал росток.

Напряженное молчание сразу сменилось оживленным шумом. Все говорили сразу, шутили, смеялись, и все - ученые агрономы, шоферы, лаборантки и рабочие радостно кричали друг другу, показывая пальцами:

- Смотрите, как здесь пошли!

- А тут уже обгоняют!