— Так что ты хочешь, Марид? Узо и рецина твоей даме? Или просто пиво? Решайте быстрей, я не могу ждать целую ночь: у меня собралась целая толпа только что прибывших со Скорпиоса греков. Их корабль перевозит полные взрывчатки ящики для революции в Голландии, парни проделали долгий трудный путь и трясутся, словно золотая рыбка на съезде котов. Морячки опустошили запасы спиртного в моем заведении! Говори наконец, что будешь пить, черт тебя дери! Вытягивать из тебя ответ все равно, что добиваться чаевых у китаезы!
На мгновение поток слов иссяк, и я воспользовался паузой, чтобы сделать заказ. Я получил джин и бингару, Ясмин стакан «Джека Дэниелса» с кока-колой. Потом Джо-Мама принялась рассказывать новую историю, и я, как коршун, следил за ней, потому что иногда, заслушавшись, можно забыть, что тебе причитается сдача. С некоторыми этот трюк проходит, со мной — никогда.
— Дай мне мелкими, Мама, — тактично напомнил я на тот случай, если хозяйка заведения слишком увлеклась и такой пустяк вылетел у нее из головы.
Джо-Мама выразительно посмотрела на меня и протянула деньги, а я отвалил ей целый киам. Могучая дама засунула чаевые в бюстгальтер. В нем хватит места для всех денег, которые я когда-нибудь видел в жизни. Выслушав три-четыре колоритных рассказа, мы опустошили свои стаканы, расцеловали Джо-Маму на прощанье и продолжили странствие вверх по Улице. Сделали привал в заведении Френчи, потом в паре других мест и, когда добрались домой, чувствовали, что набрались вполне удовлетворительно.
Мы не произнесли ни слова, даже не подумали, что нужно включить свет или зайти в ванную; не помню, когда успели сбросить одежду…
Мы лежали на матрасе, тесно прижавшись друг к другу. Я провел ногтями вдоль бедер Ясмин: ее это возбуждает. Ясмин легонько царапала мне спину и грудь: это возбуждает меня. Я, чуть касаясь, слегка щекоча, гладил бархатистую кожу от подмышек до запястья, коснулся ладоней и длинных красивых пальцев. Потом проделал обратный путь; добрался до ее потрясающих маленьких упругих ягодиц, и наконец, до нежных складок между ними. Ясмин негромко охнула; ее пальцы, словно обретя собственную жизнь, вцепились в потертую ткань под нами, потом стали ласкать соски. Я дотянулся до рук и, прижав к матрасу, распял ее. Она, будто пробудившись от сладкого сна, изумленно раскрыла глаза. Я тихонько хмыкнул и нарочито грубо отбросил ее правую ногу в сторону, потом, надавив коленом, заставил отодвинуть левую, так что бедра широко распахнулись. Стон; легкая дрожь пробежала по телу.
Ясмин попыталась освободиться, чтобы дотронуться до меня, но я не отпускал. Она беспомощно лежала, распластанная подо мной, словно пленница, покорная повелителю… Меня охватило пьянящее, почти жестокое по примитивной, первобытной сути ощущение полной власти над этой прекрасной плотью; однако я навязывал свою волю так нежно с такой любовью и чуткостью! Звучит нелепо; кажется, одно противоречит другому. Если вы никогда не испытывали ничего подобного, я не смогу объяснить. Ясмин безмолвно и покорно отдавала мне себя без остатка; в то же время я владел ею, потому что она сама хотела. Ей нравилось, чтобы время от времени я изображал необузданного жеребца; небольшая доля насилия еще больше раззадоривала мою подругу… Я вошел в нее, мы оба застонали от наслаждения. Потом начали медленно двигаться; она крепко обхватила мои бедра, словно хотела слиться со мной, а я старался проникнуть как можно глубже, чтобы соединиться с ней… Мы не торопились, упиваясь каждым прикосновением, каждым нюансом, каждым возбуждающим уколом принуждения. Это длилось долго, целую вечность. Потом мы не разжимали объятий, с трудом переводя дыхание, чувствуя, как бешено колотится сердце. Мы не разжимали объятий, пока мускулы не расслабились, но и тогда продолжали ощущать себя единым целым, опьяненные новой уверенностью в том, что полностью доверяем, нужны и, главное, принадлежим друг другу. Наверное, в какой-то момент мы утомились изображать зверя о двух головах и заснули. Но когда я пробудился утром, обнаружил, что наши ноги по-прежнему сплетены, а головка Ясмин покоится на моем плече.
Итак, все устроилось, мир вокруг действительно стал прежним. Что еще нужно для счастья: у меня есть любовь — Ясмин, деньги, которые помогут продержаться несколько месяцев; а если заскучаю, обязательно найду себе целую кучу дел. Уж чего-чего, а разных занятий в Будайине навалом — стоит только захотеть. Я улыбнулся и снова погрузился в сладкую пучину сна.
6
Это был один из редчайших моментов абсолютной близости, общего счастья, довольства и умиротворения. Нас не покидало радостное ожидание: жизнь восхитительна, но станет еще прекрасней. Подобные секунды, пожалуй, самая необыкновенная и хрупкая вещь на свете. Надо использовать их на сто процентов. Перебери в памяти, словно кучу грязного белья, все мерзкое и унизительное, что пришлось испытать, чтобы получить в награду удивительное состояние полного покоя и душевной легкости, и не забывай — сейчас ты чувствуешь, что оно не уйдет никогда, но у судьбы другие планы на твой счет. Так что торопись насладиться каждой минутой, каждым часом. Человек должен благодарить небеса, если они подарили ему даже мгновение чуда, но он просто не способен на такое. Увы, нам по природе не дано умение ощутить божественный дар сполна. Вы замечали, что, казалось бы, отмеренные равными долями порции радости и страданий на самом деле длятся отнюдь не одинаково. Боль тянется, пока не начинаешь сомневаться, что жизнь когда-нибудь снова станет нормальной; а вот удовольствие, достигнув вершины, вянет быстрее, чем растоптанная гардения, и ты лихорадочно пытаешься воскресить в памяти ее дурманяще-сладкий аромат.
Когда мы наконец полностью проснулись, опять занялись любовью; теперь я лежал на боку, прижавшись к ее спине, к упруго-податливому заду. Когда все кончилось, мы, обнявшись, немного понежились, но отдых продолжался лишь несколько секунд, потому что у Ясмин снова возникла потребность ощутить божественный дар сполна… Я напомнил ей, что подобное умение не дано людям по природе, — во всяком случае, применительно к нашей ситуации. Мне хотелось еще немного насладиться благоуханием не потерявшей свой аромат гардении; Ясмин желала сорвать новый цветок. Я сказал, что буду готов через минуту-другую.
— Ну да, конечно, — отозвалась она язвительно, — завтра, когда поспеют абрикосы! (левантийский вариант «после дождичка в четверг».) Я бы с радостью продолжил ее трахать, пока она не попросит пощады, но плоть моя еще не окрепла.
— Понимаешь, — сказал я проникновенно, — сейчас наступило состояние, которое называют моментом осмысления. Разносторонние, чуткие люди с богатым внутренним миром вроде меня ценят его не меньше самого совокупления.
— Да пошел ты со своими моментами, — ответила моя нечуткая подруга, — просто стал дряхлым!
Я знал, что она говорит в шутку, вернее, пытается меня раззадорить. Вообще-то я почувствовал, что уставшая часть тела вновь набралась сил, и собрался уже доказать, что вовсе не старею, но тут в дверь постучали.
— Ну вот, утренний сюрприз, — сказал я. — Что-то уж слишком много гостей в последнее время навещает мою скромную келью.
— Кого там принесло? Ты ведь сейчас ни киама не должен.
Я схватил джинсы и торопливо влез в них.
— Значит, кто-то надеется попросить взаймы, — бросил я, направляясь к двери.
— У тебя-то? Да ты не одолжишь медный грош нищему, даже если тот пообещает открыть великую тайну сущего!
— У твоего сущего нет никаких тайн, ни великих, ни малых, — только ложь и ловкий обман. — Я посмотрел в глазок, и мое благодушное настроение сразу испарилось.
— Ах ты черт, — я вернулся к кровати и вполголоса обратился к подруге:
— Ясмин, дай сумочку.
— Зачем тебе? И кого ты там увидел? — Она протянула ее.
Я знал, что Ясмин всегда носит с собой парализатор, на всякий случай. Мне самому оружие казалось ненужным: я в одиночку, вооруженный лишь своим природным интеллектом, работал среди отборных головорезов в самом опасном квартале города, потому что считал себя особенным. Да, я был гордым, как горный козел, и глупым, как ишак. Понимаете, меня еще грели детские иллюзии, я жил в придуманном романтическом мире. Конечно, я вел себя не более эксцентрично, чем обычный, средний… буйнопомешанный. Итак, я вытащил парализатор и возвратился к входу.