Дверь в караульную заскрипела на петлях и с грохотом захлопнулась. Бром О'Берин стоял, наблюдая за ними, уперев руки в бедра; одно его плечо окутывало серебристое мерцание.

— Как же это так, Род Гэллоуглас? Ты не станешь носить ливрею королевы?

— Я буду носить ливрею, если будешь и ты, пестрый ты манекен!

Карлик усмехнулся, сквозь дикие заросли бороды блеснули белые зубы.

— Задел, определенно задел! Но я не гвардеец, Род Гэллоуглас. Я — шут, а пестрое — ливрея шута. Брось, солдат, облачайся в свои цвета!

— О, я буду носить цвета королевы, не беспокойся. Фактически, я вообще неравнодушен к пурпурно-серебряному. Единственное, что я имею против нее — это то, что она ливрея, но я надену ее. Однако, черт возьми, Бром, я абсолютно отказываюсь иметь какое-либо отношение к этому карцеру, который вы называете доспехами!

Лицо карлика посерьезнело, он медленно кивнул, не сводя глаз с Рода.

— О, да. Я так и думал, что ты тех же убеждений.

Серебристая ткань со звоном слетела с его плеч и шлепнулась на грудь Рода. Тот поймал ее, отстранил от себя, нахмурясь, проинспектировал ее.

— Ты наденешь кольчужную рубашку, Род Гэллоуглас?

— Я бы скорее надел власяницу, — проворчал Род, но все же втиснулся в железную фуфайку. — Хорошо сидит.

Он проворчал и бросил на кольчужную рубашку гибельный взгляд, но грудь у него выпятилась, плечи распрямились почти так, словно он был на параде.

Его взгляд вонзился в Брома О'Берина.

— Как это так, Бром? Как понимать, что ты возжелал, чтобы мне сошло с рук отсутствие панциря? Ведь я буду без мундира, не так ли?

— Отнюдь, — пророкотал Бром. — Ибо доспехи скрыты под ливреей. И ты единственный человек в гвардии, который не пожелал нагрудного панциря.

Род посмотрел уголком глаза на маленького человечка.

— Откуда ты знаешь, что я не захотел панциря?

Бром тихо хохотнул в бороду.

— Да я же дрался с тобой, Род Гэллоуглас, и ты хорошо дрался со мной, на мой лад. — Улыбка его исчезла. — Нет, ты надел бы доспехи не раньше, чем я.

Род нахмурился, изучая большое бородатое лицо.

— Ты еще не совсем доверяешь мне, не так ли?

Бром улыбнулся, натянуто, с гримасой.

— Род Гэллоуглас, нет такого человека, которому я доверяю, и я смотрю с подозрением на любого гвардейца королевы, пока тот не отдаст свою жизнь, чтобы спасти ее.

Род кивнул.

— И сколько таких?

Глаза Брома прожгли его.

— Семь, — ответил он. — За последний год я стал доверять семерым гвардейцам.

Род дернул левой стороной рта в тяжелой улыбке.

Он поднял серебристо-белый камзол и натянул его.

— Так, значит, если ты действительно высокого мнения обо мне, то можешь позволить мне пробовать пищу королевы и проверять, не отравлена ли она.

— Нет, — проворчал Бром. — Это мое удовольствие, и только мое.

С минуту Род молчал, глядя в глаза коротышки.

— Ну, — произнес он и повернулся застегнуть пурпурный плащ. — Я замечаю, что ты еще жив.

Бром кивнул.

— Хотя несколько раз я был болен — всерьез болен, мой мальчик. Но я способен определить яд на вкус, мне не нужно дожидаться смерти для доказательства. — Он усмехнулся и, пройдя через помещение, хлопнул Рода по одетому в железо животу. — Не тужи, нет причины быть мрачным! Тебе придется сталкиваться всего лишь с мечами и, наверное, время от времени с арбалетами, так что будь бодр и весел.

— О, я просто дрожу от нетерпения, — пробурчал Род.

Бром повернулся кругом и направился к двери.

— А теперь — до палаты королевы! Идем, я покажу тебе твой пост. — Он обернулся, показав на Большого Тома. — Эй, там, ратник Том! Возвращайся к себе в казарму, твой мастер вызовет тебя, если ты понадобишься.

Том взглянул на Рода, испрашивая подтверждения. Род кивнул.

Бром со стуком распахнул дверь и вышел. Род покачал головой, улыбнулся и последовал за ним.

Палата Совета королевы была большой круглой комнатой, заполненной, в основном, огромным круглым столом двадцати футов в диаметре. На южной стороне, восточной и западной находились тяжелые двери, северную занимал зияющий камин, где потрескивал небольшой костер.

Стены были увешаны крикливыми гобеленами и богатыми мехами. Над камином висел огромный щит, украшенный королевским гербом. Потолок был сводчатым, почти куполообразным, и пересекался большими резными балками.

Стол был из полированного орехового дерева. Вокруг него сидели двенадцать Великих Лордов королевства: герцог Медичи, граф Романов, герцог Глостер, князь Борджиа, граф Маршалл, герцог Стюарт, герцог Бурбон, князь Габсбург, граф Тюдор, баронет Раддигор, герцог Савойский и величественный старый седовласый герцог Логайр.

Все были тут, заметил Род, слушая, как герольд зачитывает их имена со свитка — все, кроме королевы, Катарины Плантагенет.

Рядом с каждым из Великих Лордов сидел тощий, жилистый, сморщенный человечек, старичок, у каждого было почти истощенное лицо с горящими голубыми глазами и несколькими прядями волос, гладко зачесанных по кожистому черепу. Советники? — гадал Род. Странно, что все они выглядят настолько схожими…

Все сидели в массивных, изукрашенных резьбой креслах из темного дерева. Более крупное позолоченное кресло стояло пустым в восточной вершине стола.

Зарокотал барабан, заиграла труба, и лорды с советниками поднялись на ноги.

Огромные двойные створки восточной двери широко распахнулись, и в палату вошла Катарина.

Род стоял на посту у западной двери, у него был превосходный обзор, да такой, что вызвал у него перебои в сердце.

Облако серебристых волос вокруг изящно изваянного недовольного лица; большие голубые глаза и розовые губы; стройное детское тело с набухающими грудями и кошачьими бедрами под облегающим шелком, прижимаемым к ней еще туже широким ремнем пояса в виде буквы «Y» от бедер до пола.

Она села в пустующее кресло, положив руки на подлокотники, жестко выпрямив спину, прислонившись к позолоченному дереву.

Бром О'Берин вскочил на табурет справа от нее. Прямо напротив королевы в западной точке стола сидел герцог Логайр. Его советник нагнулся поближе, что-то шепча. Герцог нетерпеливым жестом велел ему заткнуться.

Бром О'Берин кивнул герольду.

— Великий Совет королевы открыт, — провозгласил герольд. — Высокие и великие страны Грамарий собрались. Пусть все среди них, кто добивается восстановления справедливости, подадут сейчас прошение королеве в присутствии равных себе.

Комната наполнилась молчанием.

Герцог Бурбон неловко зашевелился и откашлялся.

Голова Брома повернулась к нему:

— Милорд Бурбон, — прогрохотал он. — Вы будете обращаться к королеве?

Герцог медленно поднялся. Камзол его был украшен гербом лилии, но волосы и усы были белокурыми.

— Ваше Величество. — Герцог степенно поклонился королеве. — И братья мои, лорды. — Он кивнул головой столу вообще, затем поднял подбородок, выпрямил плечи. — Я должен протестовать, — прорычал он.

Катарина накренила спину так, что производила впечатление смотрящей на высокого вельможу сверху вниз.

— Против чего вы должны протестовать, милорд?

Герцог Бурбон опустил взгляд на ореховую поверхность стола.

— Со времен наших предков, прибывших сюда из-за звезд, крестьяне были подданными своих лордов, а лорды были подданными Великих Лордов. Великие Лорды, в свою очередь, были подданными короля… королевы, — поправился он с легким поклоном Катарине.

Губы ее сжались в тугую тонкую строчку, но она проявила выдержку и пренебрегла этим фактом неуважения.

— Сие, — резюмировал герцог, — естественный порядок человечества, дабы каждый человек был подданным человека выше его, дабы правосудие и порядок были заботой лорда; в пределах своего домена он есть и должен быть законом, подчиненным, конечно, королеве.

Снова вежливый кивок Катарине, и снова она стерпела неуважение, но руки ее крепко стиснули подлокотники кресла, так что побелели костяшки пальцев.