Ну хорошо, наконец рассерженно сказал сам себе, подумай над всем, что ты видел здесь. Вспомни, какими взглядами обменялись леди Мойя и Верховный. Как Арль старательно изображал интерес к твоему делу, но скука все‑таки одолела его. И этот привычный рассеянный жест, которым он поднес к губам курительную трубку. Что тебе известно обо всем этом? Что ты знаешь и что умеешь кроме того, как исполнять свой долг?

Может именно таким и должен быть Верховный Понтифекс. Может все произошло именно так, как и должно было случиться? Может все, начиная от отравленного сидра и до последнего разговора — всего лишь проверка твоей благонадежности и преданности? Как ты можешь это знать?

Кейд даже отшатнулся при такой мысли. Это слишком пугало его. Неужели кому‑то понадобилось таким сложным образом проверять его преданность Ордену? Зачем? Он когда‑то говорил, что подобного не случалось за все десять тысяч лет со дня Великого Сотворения. А может он неправ? Нет, таким мыслям нет места в его голове. Если это проверка, значит так и надо, а если нет, то… он не имеет права судить о Верховном. Чего он, собственно ожидал? Что Арль заинтересуется его делом и сам примет участие в расследовании? Глупо. У Верховного Понтифекса достаточно важных дел. А кто он, Кейд, такой? Рядовой Оружейник, который обязан идти туда, куда его направляет всевластная рука Императора…

Его мысли невольно перекинулись на пещеру, по которой ему пришлось бродить сегодня ночью. Он вспомнил, как его охватывала дрожь при одной мысли о ней. А потом оказалось, что это всего лишь старые, заброшенные коридоры без ужасов и рычащих монстров, которыми старые бабки пугали своих маленьких озорников–внуков.

Это здание из пяти колец, неужели его в самом деле построили десять тысяч лет назад? И что сначала было построено: пещеры или само здание? И тут неожиданно пришла мысль, еще не оформленная до конца, но настолько страшная, что Кейд не посмел ее додумать: а если ты сидишь в скутере, и прямо под тобой такое вот здание… нет, это было невыносимо! Что с ним случилось? Ему наверняка придется пройти курс корректирующего лечения, если так будет продолжаться и дальше. А не может ли такая сумятица в мыслях служить признаком помешательства?

Он со вздохом вернулся к постели, забрался в спальный мешок и постарался устроиться поудобней. Постепенно пришло успокоение. Завтра ему выдадут новое обмундирование: плащ, шлем… ботинки… Он перестал вслушиваться в тишину спящего здания, погружаясь в приятную медитацию. Не прошло и пяти минут, как Кейд уснул…

Ему снился беспокойный сон, будто он и Фледвик вломились в комнату леди Мойи, но тут появился Верховный Понтифекс и принялся угрожать оружием. А леди Мойя превратилась вдруг в ту девушку, которая помогала бежать Кейду, и Арль решил ее пристрелить. Кейд долго уговаривал не делать этого, он торопливо и сбивчиво объяснял, как она, рискуя собственной свободой, помогала ему избавиться от действий наркотика и гипноза… что только благодаря ей Верховный жив, потому что его, Кейда, могли бы заставить убить его… А девушка, вжавшись в угол и умоляюще сложив руки слабо звала его почему‑то чужим, не женским голосом:

— Кейд! Кейд!

Кейда словно толчком вышибло из сна. Он резко сел на постели и прислушался. Нет, этот крик не приснился ему, он мог бы поклясться, что слух его не обманул. Кейд рывком открыл замок спального мешка и подскочил к окну. Ему понадобилось какое‑то время, чтобы привыкнуть к темноте на улице. Луна зашла, черный провал узкого двора ничем не освещался. Однако он сумел разглядеть нескольких человек — четырех — они ясно выделялись на фоне бетонной площадки. Один из них был поменьше ростом.

Внизу явно происходила какая‑то свалка, трое здоровяков пытались разделаться с четвертым — маленьким. Тот протягивал им что‑то белое и при этом говорил. Звук голоса до Кейда долетал с трудом сквозь плотные оконные рамы. Но вот глаза подвести Оружейника не могли. Этот коротышка просил пощады, он умолял…

Фледвик!

Кейда как будто током шибануло. Он вдруг понял смысл всего происходящего. Этот, внизу, коротышка — Фледвик, это он размахивал белым листком бумаги, на котором было написано помилование Верховного Понтифекса. Кейд с ужасом увидел, как один из солдат выхватил из рук Фледвика этот клочок бумаги и яростно разорвал его, отшвырнув обрывки в сторону.

Это показалось таким кощунством, в которое нельзя было поверить. Порвать помилование, написанное рукой самого Верховного?! Растоптать печать Ордена?! Что происходит?

Он, словно во сне, наблюдал за продолжением сцены. Один из охранников отшвырнул Фледвика к противоположной стене. Потом все трое достали оружие, взяли его на изготовку… Фледвик сгорел почти сразу, его мучения длились не больше пяти секунд. Он даже не успел метнуться в сторону, когда три луча одновременно ударили ему в грудь.

Короткий, полный смертельного ужаса, вопль прорезал тишину, и уже через десять секунд все было кончено. От Фледвика остались лишь обугленные останки. За всей этой страшной сценой Кейд наблюдал со странным чувством отчужденности, словно происходило это не в реальности, а в дурном сне. Затем он увидел, как три охранника разделились. Двое вошли в дверь внутреннего кольца, а третий направился в то самое крыло, в котором находился Кейд.

Его стошнило прямо здесь же, у окна. А когда спазм прошел, он вдруг сообразил, что на его глазах убили человека из боевого оружия Ордена Это само по себе было грязным осквернением священного символа Оружейников. Но самое страшное, что убийство это совершили люди, служившие Верховному Понтифексу, нарушив все законы, презрев помилование, написанное рукой Главы Ордена! Это было настоящее кощунство и святотатство!

Нет, это не могла быть просто важная тайна, в которую его, рядового Оружейника, не желали посвящать. И это, конечно же, не было проверкой его стойкости и преданности. Это была грязная ложь, предательство и вероломство! Убийство ни в чем неповинного человека по приказу Главы Ордена, Верховного Понтифекса!

Тихо открылась дверь. Кейд замер, осторожно вытаскивая из кобуры оружие. Темная фигура скользнула к спальному мешку.

— Ты меня искал, Брат мой? — сквозь зубы прошипел Кейд.

Убийца резко обернулся на этот шепот, ружье было у него в руке Вероятно; он бы выстрелил, но Кейд не дал ему этот шанс. Охранник сгорел раньше, чем успел сообразить, что его жертва вовсе не в беспомощном сне.

Мозг Кейда работал холодно, расчетливо, с кристальной чистотой и ясностью. Его мертвое тело уже однажды находили в подвале дома, в Саррабле. Ну что ж, если они хотят видеть его мертвым, он может проделать тот же трюк. Только теперь, он сам сыграет с ними шутку. Пока они найдут этот обезображенный труп, пока хватятся пропавшего охранника, ему хватит времени уйти отсюда и спасти собственную жизнь.

Он засунул обугленное тело в спальный мешок и бесшумным зарядом при минимальной температуре медленно спалил тонкую ткань. Вероятно, всех, кто находился поблизости, в пределах слышимости, могли предупредить об одном выстреле на полную мощность. Но больше убийце и не потребовалось бы Кейд старался быть очень осторожным. Он вдруг понял, что никому не может доверять. И особенно Братьям по Ордену.

Кейд торопливо натянул одежду, в которой пришел сюда дикую смесь штатского и военного. Затем осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там никого не было. Он быстро прошел вниз, стараясь двигаться как можно тише. Ружье он держал в руках на тот случай, если вдруг столкнется с охранником. Однако крыло было совершенно безлюдным. То ли потому, что здесь поблизости жила леди Мойя, то ли готовили тайное убийство и перевели всех людей в другое место.

Кейд знал только один выход отсюда, через будуар придворной дамы. На внутренней двери ее апартаментов стоял радионный замок, который Оружейник открыл за пару секунд. Проскользнув через комнату, Кейд оказался в спальне, обитой шелком. Здесь горел неяркий ночник, а в воздухе по–прежнему витал сладковатый запах того вещества, что курила леди. Однако самой женщины в комнате не было. Впрочем, как охранников поблизости Кейд огляделся и заметил на туалетном столике рядом с роскошной кроватью золотые безделушки, о назначении которых он даже и представления не имел. Только сейчас Кейд вдруг понял, до какой грязи заставила пасть судьба. Ему предстояло стать вором.