— В нашем воздушном пространстве флаер с визитом, сэр, — доложил он.

Мейстрал сдвинул брови. Никто не знал, где он находится, кроме Романа и Грегора. Грегор был здесь, а Роману полагалось находиться в другом доме Мейстрала, создавая у полиции, прессы и прочих нежелательных визитеров впечатление, что Мейстрал дома. Он велел роботу, чтобы дом показал ему внешний обзор и изображение того, кто находился в флаере.

Нарушителем его покоя оказался Роман. Морщина на лбу Мейстрала стала глубже. Он знал, что Роман не появился бы здесь, если бы не случилось что-то очень серьезное.

Мейстрал повернулся назад к видео. Элвис говорил о том, как сильно Присцилла скучает по Джессу, объясняя преступнику, что для него всегда найдется место на ранчо. Джесс отворачивался со слезами на глазах. Это были любимые сцены Мейстрала, но приходилось отложить просмотр кульминации фильма. Он велел видео отключиться, потом выскочил из постели и накинул шелковый халат. Отбросил волосы с глаз и отправился встречать Романа.

Хосейли нес Пьетро Кихано, перекинув его через широкое плечо. Мейстрал велел дому попросить Грегора присоединиться к ним. Дело обещало быть серьезным.

Ноздри Романа затрепетали, когда он увидел Мейстрала в халате. Он не одобрял людей, проводивших утро в постели. В добавление ко всему, Мейстрал наверняка смотрел какие-нибудь пошлые развлекательные программы. Не слишком подходящее занятие в свете оскорбления, нанесенного теперь его чести.

Роман по-настоящему хорошо знал Мейстрала.

Мейстрал помог Роману мягко уложить Пьетро на плюшевую кушетку — трудности, испытываемые Хосейли, когда они распрямляются, связаны вовсе не с их темпераментом, их причина чисто анатомическая — и потом стоял, пока Роман объяснял ему, что произошло. В середине рассказа вошел Грегор, и Роману пришлось начинать все сначала.

Пьетро посмотрел вверх, на Мейстрала. В его глазах отражались вращающиеся голограммы — дневное искусство. Казалось, он отчаянно силится что-то сказать. Мейстрал нагнулся к нему.

— П-п-лет, — непослушными губами выговорил Кихано. — С-с-н.

Мейстрал кивнул, словно все понял:

— Вы представляете собой определенную проблему, м-р Кихано.

— Н-н-н. Т-рр.

— Я велю роботу принести вам немного шампанского. От него вам станет получше.

— Хрршш. Ссппсибо.

Мейстрал вздохнул, отправляясь за роботом:

— Ради Бога, м-р Кихано, — сказал он.

Скучно донельзя. Сержант Тви легла на свою кровать в доме графини Анастасии, приложила полуживую примочку к царапине на голове и закрыла глаза. Неукротимые колокола, отдававшиеся в ее черепе, упорно отказывались перестать звонить.

Судьба Империи. Романтика, Волнение, Опасность. Она повторяла про себя эти фразы, прижимая к голове новую примочку. Все дело было в том, что никак не подразумевалось, что опасность придет с твоей же стороны.

Она доложила о поведении Хотвинна барону. Не то чтобы это принесло ей какую-то пользу — барон просто прочел ей лекцию о том, как она должна все объяснять подчиненным, чтобы они как следует знали свою работу, и чтоб все это было частью готовности и умения предвидеть трудности.

Тви пришла к заключению, что барон никогда реально не имел дела с Хотвинном и никогда не пытался что-то ему объяснять. По ее оценке, офицеры всегда прекрасно разбирались в вещах, с которыми никогда не встречались на опыте.

Коммуникатор в ее комнате загудел. Ее череп заполнило эхо, как звон призрачных колоколов. Тви дотронулась до идеограммы «ответ» и зарычала.

Воздух прорезал голос барона:

— Пора освободить Хотвинна и принести мисс Йенсен второй завтрак.

— Да, милорд, — Тви накрыла голову подушкой и захныкала про себя — мученица Империи. Затем отправилась выполнять приказ.

Она забрала в кухне поднос Йенсен — к таким вещам нельзя было привлекать роботов, поскольку их память могла быть использована как улика, если что-то пойдет не так, — и стала тяжело подниматься по каменной лестнице на чердак, где содержалась Йенсен. От подноса шел запах жареной арнетты. У Тви потекли слюнки.

На верхней ступеньке лестницы ждала очень популярная детская кукла, чуть выше семи футов ростом. Она была живой. Ее имя было Шалун Ронни.

— Сменяю тебя, — сказала Тви.

— Как раз вовремя, — прорычал Шалун Ронни. Он выключил голографическое изображение и превратился в Хотвинна. Сквозь его темный мех просвечивали пурпурные царапины, тоже прикрытые полуживыми примочками. Он отстегнул от ремня голопроектор и другое устройство и протянул их Тви.

— Твоя маскировка, — сказал он. — Управление наручниками.

— Спасибо, — прорычала в ответ Тви. — Огромное спасибо.

Она прикрепила проектор к поясу, включила его и положила пульт управления наручниками на поднос. Хотвинн затопал вниз по ступенькам.

Дверь запиралась тяжелым засовом, установленным в предыдущую ночь. Его шурупы, сделанные из металла, расщепили темное дерево двери. Тви рывком отодвинула засов и вошла.

Комната для гостей была наскоро заполнена разрозненной мебелью, принесенной со склада на чердаке: здесь находилась кровать-канапе с пухлыми подушками и голубыми оборками, пара стульев, обитых парчой персикового цвета, толстый ковер из фиолетового меха, хрустальная лампа в форме балерины-Хосейли, держащей на голове абажур из цветного стекла. От этого смешения цветов и культур у Тви еще сильнее разболелась голова.

Амалия Йенсен представляла собой еще один контраст с аляповатой обстановкой. Ее лицо было покрыто полуживыми примочками, питавшими ее болеутолителями и заживлявшими ее царапины. Она лежала на покрытой оборками кровати в той же черной пижаме, в которой ее схватили, ее лодыжки были скованы кандалами. Амалия смотрела на Тви, злорадно усмехаясь разбитыми губами.

— Еще один Шалун Ронни, — произнесла мисс Йенсен. Она говорила на языке Хосейли. — И зачем вы так стараетесь принять человеческий облик? Я все равно могу узнать вас обоих.

— Валяйте, — отозвалась Тви на том же языке. — И как же меня зовут?

— Послушай. Я могу понять необходимость маскировки. Но зачем было выбирать персонаж, который все время УЛЫБАЕТСЯ?

Тви поставила поднос на древний инкрустированный троксанский столик и подвинула столик к обитому парчой стулу. Затем отошла в угол комнаты и села на другой стул.

— Я сейчас скую вам руки и освобожу лодыжки, — произнесла она и взяла пульт управления оковами Йенсен. — Тогда вы сможете подойти к стулу и сесть, и тогда я освобожу вам руки и скую ноги. Хорошо?

Глаза Йенсен быстро обежали комнату, подмечая кровать, стулья, стол, оценивая обстановку.

— Очень хорошо, — сказала она.

Тви умела распознавать человека, готовящегося к отчаянному прыжку, с первого взгляда, поэтому ее диафрагма спазматически сократилась и расслабилась. Она вынула из кобуры парализатор.

— Хорошо, — сказала Тви. — Начали.

Она нажала кнопку пульта управления наручниками. Плотно прилегающие браслеты на запястьях Йенсен задвигались по направлению друг к другу, словно сами по себе, и остановились, соприкоснувшись. Йенсен спустила ноги с кровати и скованной походкой подошла к стулу. Раны явно беспокоили ее. Она не сводила глаз с оружия Тви. Стоя у стола, мисс Йенсен, казалось, заколебалась, потом снова посмотрела на парализатор и села, куда ей было велено.

Тви нажала другую кнопку. Лодыжки Йенсен неумолимо сошлись вместе. Руки освободились. Йенсен сняла крышку с подноса и принялась за еду.

У Тви заурчало в животе. О том, чтобы покормить ЕЕ, не было сказано ни слова.

Йенсен положила в рот ложку жареной арнетты, содрогнулась и сосредоточила свое внимание на более мягких овощах. Тви откинулась на спинку стула.

— Знаешь, а вы, похоже, поймали не того, кого надо, — заметила Йенсен. — За меня большой выкуп не получишь.

— Вас держат здесь не ради выкупа, — ответила Тви.

Йенсен, казалось, это не очень удивило. Она нетвердой рукой подцепила на вилку еще еды.