Чтобы прекратить тягостные набеги печенегов и возвратить Византии ее придунайские владения, Константин Мономах велел (в 1053 году) своим воеводам перейти Балканы. Тот же самый аколуф Михаил и знакомый нам Василий Монах, правитель Болгарии, имевший свое местопребывание в Нише, перешли со своим войском горные проходы и при Великом Преславе (близ Шумлы) основали лагерь, укрепленный глубоким рвом и палисадом. Византийская армия скоро была окружена здесь полчищами печенегов и подверглась полной осаде. Недостаток съестных припасов, начинающийся голод заставил воевод решиться на отступление, которое должно было совершиться под покровом ночной темноты. Но движение византийцев было открыто печенегами, и путь был прегражден. В страшном ночном побоище смятые полки византийские почти без сопротивления были истреблены варварами: в числе убитых находился и правитель Болгарии синкелл[24] Василий; только небольшая часть успела как-то добраться до Адрианополя. Все плоды прежних побед были потеряны. Огорченный император хотел набирать новую армию, но ему посоветовали отказаться от дальнейшей борьбы с печенегами: Богу, дескать, не угодно, чтобы кем бы то ни было уничтожен был один из языков, существующих в известном числе по его воле. Так в благочестивой гордости утешали себя византийцы, принужденные покупать у варваров мир дорогой ценой. Смягченные щедрыми дарами, печенеги обязались в продолжение тридцати лет спокойно жить в занятых ими областях, не переходя за Балканы без призыва. Их князья приняты были в число чинов константинопольского двора.

С тех пор мы не слышим о печенегах до 1059 года. В этом году они, как выражается византийский историк[25], выползли из нор, в которых скрывались, и снова начали опустошать греческие области — едва ли не по наущению короля венгерского Андрея (1046—1061), который в то же самое время разорвал мирный договор с Византией и начал враждебные действия. Но Венгрия скоро примирилась с империей. Венгерские послы встретили императора Исаака Комнина[26] в Средце (Сардике, Софии), куда он прибыл со своей армией. Мир был восстановлен на условиях нам неизвестных. После того Исаак направился к востоку, за Балканы, для усмирения печенегов. На этот раз они почти не противопоставили никакого отпора. Между князьями отдельных печенежских колен не было единодушия и согласия; один за другим они признали над собою власть византийского императора и обещались сохранить верность. Только Селтё, известный нам по знаменитой переправе через Босфор, не хотел покориться, надеясь на неприступное положение своего убежища, которое он нашел себе на берегу Дуная на какой-то скале. Варвар дошел до такой дерзости, что не побоялся выйти в открытое поле против всех сил императора. Он был скоро наказан за свою смелость. Разбитый наголову высланным против него отрядом, Селтё избежал плена только в густых лесах около Дуная; его укрепление было занято византийским гарнизоном. Император Исаак с торжеством возвратился назад. Но на возвратном пути его армия страшно пострадала от дождей, бурь, града и разлива реки Осмы, через которую близ Ловчи ему пришлось переправиться.

Поход Исаака Комнина имел, по-видимому, более важное значение, чем это можно заключать из кратких и неполных известий, сообщаемых источниками. Следствием его было восстановление византийской власти на Дунае. Магистр Василий Апокап и Никифор Вотаниат, будущий император[27], оставлены были начальниками придунайских городов. Печенеги, живя среди болгарского населения под управлением своих родовых князей, признавая в то же время верховные права империи, не могли, конечно, сделаться вдруг оседлыми и спокойными подданными. Время от времени их бродячие шайки пускались грабить своих соседей и не церемонились выходить из границ, указанных им для кочевья. Но если бы не было прилива новых сродных элементов из-за Дуная, то хотя бы мало-помалу еще можно было приучить печенегов к некоторой оседлости и внушить им уважение к авторитету константинопольской власти.

Между тем на Дунае теснились уже новые толпы турецких кочевников, двигавшиеся по следам печенегов, ушедших от них в пределы Византийской империи.

В сентябре 1064 года узы явились на Дунае. Это было настоящее переселение; целое племя, в числе 600 тысяч, со всем своим имуществом и скарбом толпилось на левом берегу реки. Все усилия воспрепятствовать их переправе были напрасны. На челноках, выдолбленных из древесных стволов, на кожаных мешках, наполненных соломой, узы переплыли на византийский берег. Болгары и греки, которые хотели удержать их, были разбиты; двое сановников императорских попались в плен. Дунайская равнина оказалась во власти страшной орды. Скоро наводнила она более отдаленные области империи; одна часть узов отделилась от прочей массы и бросилась на юго-запад: Солунская область и самая Эллада испытали все ужасы варварского нашествия.

Император Константин X Дука, услышав о страшном событии, совсем потерял голову; казалось совершенным безумием пытаться противопоставить военную силу империи этим мириадам свирепых хищников, из коих каждый почти родился на лошади и вырос с луком и копьем в руках.

Самые сокровища казны императорской, столько раз спасавшие Византию, казались недостаточными в виду необозримой массы врагов. Только понуждаемый народным ропотом, обвиняющим его в скупости, император отправил посольство к предводителям узов; щедрыми подарками и еще более щедрыми обещаниями он старался склонить их к миролюбивым чувствам и убеждал воротиться опять за Дунай. Несколько знатных узов, привлеченных щедростью императора и богатством его казны, явились, по его приглашению, в Константинополь и были здесь приняты с самым благосклонным вниманием. Но все это мало помогло.

В опустошенной еще печенегами Болгарии многочисленные толпы узов не находили себе ни удовлетворительной добычи, ни даже достаточного пропитания. Вместо того чтобы возвращаться назад, они стремились вперед. Македония и Фракия пострадали подобно Солунской области. Набеги кочевников доходили снова почти до стен Константинополя. Горесть и отчаяние жителей столицы достигли последней степени. Они начинали серьезно рассуждать между собою о необходимости выселения из Европы, точно так, как после в Киеве, под влиянием всеобщего брожения, охватившего Восточную Европу вследствие движения турецких племен, сбирались двинуться в Греческую землю. В Византии объявлен был всенародный пост и покаяние, чтобы умилостивить разгневанное правосудие небесное; крестные ходы в столице повторялись ежедневно, сам император принимал в них участие и плакал в виду сокрушенной толпы.

Несмотря на это сочувствие к народному бедствию, положение Константина Дуки во Влахернском дворце сделалось невыносимым. Византийцы привыкли смотреть на бедствия общественные, как на казнь Божью за грехи правителей: образованный и умный историк этого времени отмечает именно здесь это воззрение и выражает ему некоторое сочувствие, несмотря на то что его сочинение посвящено также одному из императоров. Константин Дука, непопулярный за суровость во взыскании всех податных недоимок, сделался предметом саркастических насмешек толпы, перешедшей от религиозного умиления к дерзким демонстрациям. Скрываясь от народного негодования, император оставил столицу и с небольшой свитой — с ним было 150 человек — остановился в своем загородном имении около местечка Хировакхи в четырех-пяти часах от Константинополя.

Злоязычные византийцы говорили, что их государь отправился против узов с армией столь же многочисленной и доблестной, как армия Диониса (Бахуса), с которой он совершил поход в Индию[28]. Но может быть, император лучше знал, что нужно делать. Когда он раскинул палатки в открытой равнине, через несколько времени явились в его лагерь гонцы, которые были посланы на север: они принесли радостные известия. Пленные воеводы — Апокап и Вотаниат — были освобождены из плена и давали знать о совершенной гибели страшной орды. Лучшие люди в среде узов поддались действию византийского золота и, склонясь на убеждения придунайских правителей, ушли обратно за Дунай, покинув своих на произвол судьбы. Между тем — обычное следствие варварской неумеренности и невоздержности — в многолюдных улусах уже свирепствовали повальные болезни. За изобилием, вызвавшим излишества, последовал недостаток в самых необходимых жизненных припасах, затем голод и эпидемия, как уже это было с печенегами. Необозримое число пришельцев быстро сократилось под ударами этих бичей. Остальные были до такой степени истомлены физически и убиты нравственно, что или сделались легкой добычей болгар и печенегов, которые брали их в плен и без милосердия топтали копытами их же лошадей, давили колесами их же телег, или просили с покорностью милости и пощады у византийских властей.