В Посольском приказе были подготовлены рукописные справки о Швеции — ее статистическое описание с компилятивным приложением «О начатке Шведского и Готского государства», а также «Краткое описание жития, владения и смерти господствующих королей Швеции». Ни одна русская дипломатическая миссия в Швеции не могла быть успешной без надежного переводческого обеспечения. Не случайно, когда в 1650 г. шведские власти попытались задержать на границе переводчика Нечая Дрябина, сопровождавшего Василия Старого, посланного царем к королеве Кристине, он писал в Москву: «Мне, холопу твоему, без него, Нечая, ехать к королеве немочно… без него мне быть немочно».

Уровень подготовки переводчиков не всегда соответствовал характеру выполняемых ими поручений. Так, во время русско-шведских переговоров 1650 — 1651 гг. оказалось, что переводчик Матвей Елисеев «шведские письма переводить не навычен, а сказал речью которые статьи вразумел, а иного свеиского языку перевесть не умеет». Об одном из переводчиков в источнике было сказано, что он «по-свейски говорит и грамоту свейскую знает, а на русский язык свейской грамоты и по-руски росказати без толмача не умеет». В 1649 г. переводчик Ефим Фентуров не смог перевести на русский язык «печатную тетрадь немецкого письма», и ее пришлось отправить в Посольский приказ.

Недостаточно высокий уровень профессиональной подготовки переводчиков был обусловлен тем, что в России в XVII в. не велась их систематическая подготовка, как это было в Швеции, где существовали специальные русские школы и в обязанности королевского переводчика, возглавлявшего отделение переводчиков русского языка, входило их обучение и подготовка. Штат государственных переводчиков шведского языка пополнялся, главным образом, за счет иностранцев, перешедших на русскую службу. Известны случаи, когда для изучения языка их посылали в Швецию. Так, например, в 1646 г. по царскому указу был «послан в Свейское государство царского величества переводчиков Ульфа Яковлева Виберха сын Ондрей для научения свеиского и немецкого, и латынского языку и грамоте». Царь Алексей Михайлович лично просил королеву Кристину, чтобы она разрешила ему «для научения свеиского и немецкого, и латынского языку и грамоте в Свее остатца и велела ему учинить всякое помогательство».

Некоторые русские люди изучали язык, находясь непосредственно в шведской языковой среде, в шведском плену или занимаясь торговлей со Швецией. Дефицит переводчиков шведского языка иногда преодолевался за счет переводчиков немецкого языка, который был широко распространен в Швеции в XIV — XVII вв. Разный подход к изучению языка соседа в России и Швеции свидетельствует о том, что более активной стороной в духовных контактах был «малый» народ (шведы), и подтверждает тезис А.С. Кана об асимметрии русско-шведских отношений.

Тем не менее количество русских людей, в той или иной мере владевших шведским языком, постепенно увеличивалось. Если в XVI в. по-шведски говорили единицы, то в конце XVII в., по мнению Г.А. Некрасова, речь могла идти уже о сотнях лиц, понимавших по-шведски.

Бахрушин С.В. Торги новгородцев Кошкиных // Избранные труды. Т. II. М., 1954; Некрасов Г.А. Тысяча лет русско-шведско-финских культурных связей IX-XVIII вв. М., 1993; Лисейцев Д.В. Переводчик Посольского приказа Игнатий Андреевич Кучкин // Русский родословец. 2002/1 (2); Зверев С.В. Дмитрий Миколаев-переводчик начала XVII в. //Чело. 2005/2; Arne Т. Rysstolkarna och ryssgården // Det Stora Svitjod. Stockholm, 1917; Tarkiainen K. 1) Venäjäntulkit ja slavistikan harrastus Ruotsin valtakunnassa vv. 1595 — 1661 // Historiallinen Arkisto. 1969. № 64; 2) Rysstolkarna som yrkeskur // Historisk tidskrift. 1972/4.

В 1930 г. советник советского дипломатического представительства в Швеции Сергей Дмитриевский перешел на положение невозвращенца. Объясняя причины своего поступка, он вспомнил слова подьячего Посольского приказа Григория Котошихина, бежавшего в Швецию в XVII веке, который на вопрос о том, почему он бежал, показал следы от кнута на своей спине. «Если бы душа была телом и я мог обнажить и показать ее, то вы бы увидели на ней следы духовного кнута, и я мог бы ответить так же», — писал Дмитриевский.

Григорий Котошихин и Сергей Дмитриевский жили в разное время, и по-разному сложились их судьбы в Швеции. Сближает их то, что оба они служили по дипломатическому ведомству, следовательно, оба были «выездными», оба стали невозвращенцами, оба в изгнании написали книги, в которых рассказали шведам о России и которые долгое время были не известны на родине.

Григорий Котошихин происходил из семьи московских мелких служилых людей. Сын монастырского казначея он с молодых лет связал свою жизнь с приказной службой. Его чиновничья карьера началась в Приказе Большого дворца, оттуда был переведен в Посольский приказ. Уже в начале своей службы на дипломатическом поприще он был бит батогами за ошибку в написании царского титула. Однако это не стало препятствием для его продвижения по служебной лестнице. За три года его жалование увеличилось с 13 до 30 рублей. Молодому подьячему доверяли не только писать грамоты, но и доставлять их за границу и участвовать в переговорах.

В то время он «был много употребляем по царским поручениям ради своей ловкости». В 1659-1660 гг. в составе посольства под руководством Прозоровского и Ордин-Нащокина он участвовал в переговорах, предшествовавших заключению Кардисского мира. В это время он дважды ездил из Дерпта в Ревель с грамотой к находившемуся там шведскому посольству, а в следующем году был отправлен с царским письмом к королю Карлу XI. Он прибыл в Стокгольм 23 сентября 1661 г., а уже на следующий день на специально предоставленном корабле отбыл назад с ответной грамотой короля. Шведы подарили подьячему два серебряных бокала стоимостью в 300 далеров, а в Москве он получил денежное вознаграждение и повышение оклада на шесть рублей.

Однако здесь его ждали и печальные известия. Вот что писал он об этом в письме к шведскому королю: «Когда я находился при заключении Кардисскаго договора, у меня отняли в Москве дом со всеми моими пожитками, выгнали из него мою жену, и все это сделано за вину моего отца, который был казначеем в одном московском монастыре и терпел гонения от думного дворянина Прокофья Елизарова, ложно обнесшаго отца моего в том, что будто он расточил вверенную ему казну монастырскую, что, впрочем, не подтвердилось, ибо по учинении розыска оказалось в недочете на отце моем только пять алтын… но, несмотря на то, мне, когда я вернулся из Кардиса, не возвратили моего имущества, сколько я ни просил и ни заботился о том». Таким образом, дом Котошихиных со всем имуществом был «взят на царя», а сам он, его отец и жена оказались на улице. Не исключено, что именно эта новая обида толкнула подьячего на путь измены, побудила вступить в тайные сношения со шведами.

Летом 1663 г. в Москву для разрешения споров о взаимных денежных претензиях прибыл шведский дипломатический представитель Адольф Эберс. Неизвестно, при каких обстоятельствах ему удалось завербовать Котошихина. Известно лишь, что он передал шведам копии с секретных инструкций, содержащих сведения о том, на какие уступки могли пойти русские дипломаты. За свои услуги Котошихин получил 40 рублей, правда, согласно представленному Эберсом отчету, осведомителю было заплачено 100 дукатов. Очевидно, разница пошла в карман шведского дипломата.

В следующем году Котошихина для ведения переговоров с поляками отправили в полки под командованием Якова Черкасского и Ивана Прозоровского, которые сдерживали стоявшие на берегу Днепра польские войска. Эберс очень сожалел о его отъезде и сообщал в своем донесении в Швецию: «Мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю ценные сведения, послан отсюда к князю Черкасскому, и, вероятно, будет некоторое время в отсутствии, что для меня очень прискорбно, потому что найти в скором времени такое же лицо будет мне очень трудно».