Можно согласиться с Уильямом Марксом, который пишет, что Валери интересует не произведение в целом, а только его «идея»:

«Университетские критики старались собрать как можно больше материалов и считали крайне важными для своей работы внелитературные источники (такие, как переписка, личные бумаги и т.п.), а последователи

Валери, наоборот, стремятся максимально сузить объект исследования, так что в их поле зрения попадает лишь само произведение, и даже не все произведение, а только его идея».

Уловить именно «не все произведение, а только его идею» более вероятно, если не подходить к нему слишком близко, потому что тогда можно потеряться в его своеобразии. Получается, что идеальная ситуация — это когда критик закрывает глаза на само произведение и размышляет о том, что бы оно могло в себе содержать, так у него больше всего шансов уловить именно то, что его интересует, что выходит за рамки одной книги и характеризует не ее саму, а ее общие черты с другими. И следовательно, всякое слишком внимательное чтение, если не вообще всякое чтение, — это препятствие, мешающее глубинному постижению объекта критики.

С помощью такой «поэтики дистанцирования» Валери дает теоретическое обоснование одному из самых привычных для каждого способов общения с книгой — пролистыванию. Ведь, прямо скажем, редко случается, что мы прочитываем книгу от корки до корки, если такое вообще возможно. По большей части мы поступаем с книгами именно так, как Валери с Прустом, — мы их пролистываем.

Однако пролистывание тоже может предполагать как минимум два разных действия. В первом случае книга пролистывается по порядку. Читатель начинает знакомиться с текстом с начала, потом перескакивает через несколько строк или страниц и продвигается таким образом к концу книги, иногда добираясь до него, иногда — нет. Во втором случае чтение происходит нелинейно: читатель не листает по порядку, а прогуливается по книге, как ему заблагорассудится, например начиная с конца. Второй способ ничем не хуже первого. Многие читают именно так, и такой способ знакомства с книгой никак не предопределяет впечатление читателя и не портит его.

Но распространенность этого метода изрядно подрывает привычную систему понятий «прочел — не прочел», да и саму идею чтения. В какую категорию поместить тех читателей, кто взаимодействовал с книгой достаточно долго, может быть, многие часы, но не прочел ее от корки до корки? Подобный вопрос можно задать и о тех, кто, сродни библиотекарю у Музиля, озирает книги на расстоянии, — кто же будет лучшим читателем: тот, кто вчитывается в глубь одного произведения, но не может расположить его в общей картине, или тот, кто не внедряется ни в одно, зато имеет представление обо всех?

Как видите, ситуация ничуть не упростилась: трудно точно определить, что означает понятие «не читал» и, следовательно, что значит «читал». Похоже, что чаще всего, во всяком случае с книгами, которые сопровождают нас внутри нашей привычной культуры, мы находимся в промежуточном положении между первым и вторым, и на самом деле трудно сказать про большинство книг, читали мы их или нет.

• • •

Так же, как и Музиль, Валери подталкивает нас к тому, чтобы рассуждать в терминах коллективной библиотеки, а не отдельных книг. Для истинного читателя, который размышляет о литературе, имеет значение не какая-то конкретная книга, а множество книг, и уделять особое внимание одной из них — значит рисковать, что потеряешь из виду все остальные, и, главное, ту составляющую каждой книги, которая участвует в выстраивании общей системы и позволяет понять ее более глубоко.

Кроме того, опыт Валери позволяет пойти дальше: перенять его отношение к каждой отдельной книге и научиться воспринимать произведение в целом, а значит, охватить взглядом сразу много книг. Поиски такой перспективы приучают не растворяться в отдельных фрагментах текста, оставаться на достаточном расстоянии от книги — только так и можно оценить ее истинное значение.

Глава III. Книги, о которых мы слыхали

В ней Умберто Эко показывает, что вовсе не обязательно брать книгу в руки, чтобы подробно обсуждать ее особенности, если вы слышали или читали, что говорят о ней другие.

Как мы показали, культура — это способность понять место книги в коллективной библиотеке и ориентироваться внутри самой книги. С точки зрения этой теории ориентирования в двух измерениях совсем не обязательно открывать книги, о которых рассуждаешь, чтобы составить о них мнение и высказывать его. А само понятие чтения с этой точки зрения видоизменяется: оно уже не привязано к книге как материальному объекту, а может означать встречу с произведением в широком смысле, в том числе и в нематериальном облике.

Существует несколько способов составить достаточно полное представление о книге, не читая ее. Для этого достаточно прочитать или выслушать то, что пишут или говорят о ней другие. Этот метод, к которому, не таясь, прибегает Валери, чтобы судить о Прусте, помогает сэкономить много времени. Его можно использовать также, если книга редкая и ее не удается найти или если эти поиски угрожают жизни человека, который хочет ее прочесть.

И правда, по большей части мы взаимодействуем с книгами именно так. Многие книги, о которых нам приходится высказываться, а иногда — даже такие, что сыграли важную роль в нашей жизни, мы ни разу не держали в руках (хотя сами зачастую уверены в обратном). Но то, что другие нам о них рассказали или чем делились друг с другом в своих текстах или разговорах, позволяет нам узнать, о чем в них идет речь, и даже сформулировать свое аргументированное мнение.

• • •

В романе Умберто Эко «Имя розы» (КП и КС ++), где действие разворачивается в Средние века, рассказывается, как монах по имени Вильгельм Баскервильский в сопровождении юноши, которого зовут Адсон — именно он много лет спустя записал эту историю, когда уже сам состарился, — попадает в аббатство на севере Италии, где произошла странная смерть. Она станет первой из семи странных смертей, а конец этим несчастьям положит Вильгельм, изобличив виновника.

В центре аббатства находится огромная библиотека, построенная в форме лабиринта, большинство книг в ней посвящены теологическим вопросам. Библиотека занимает важнейшее место в жизни монастыря, а следовательно, и в романе: и потому, что это место религиозных штудий и размышлений, и потому, что именно с ней связана целая система запретов, определяющая, кто что имеет право читать, поскольку книги монахам выдаются лишь по специальному разрешению.

Расследование случившихся в монастыре смертей одновременно с Вильгельмом ведет безжалостный инквизитор Бернард Ги, который убежден, что за этими смертями стоят еретики, а именно приверженцы Дольчина — основателя секты, враждебной Папе. Под пытками он вырывает у нескольких монахов признания, подтверждающие его подозрения, но Вильгельму его версия не кажется убедительной.

Сам он приходит к совершенно иным выводам. Он считает, что убийства, происходящие в монастыре, не связаны напрямую с еретиками, а смерть монахов вызвана тем, что они пытались прочесть таинственную книгу, которая находилась в библиотеке аббатства и ревностно охранялась от их посягательств. Постепенно у него складывается представление о том, что это за книга и почему тот, кто не дает другим ее прочесть, решился даже на убийства. Но противостояние Вильгельма и убийцы, которое разворачивается на последних страницах романа, приводит к страшному пожару в библиотеке, и монахам лишь с превеликим трудом удается спасти ее от разрушения⁸.

• • •

В заключительной сцене книги Вильгельм сталкивается лицом к лицу с убийцей — им оказался незрячий Хорхе, один из самых старых монахов в аббатстве. Он соглашается, с обвинениями Вильгельма и, как бы признав свое поражение, передает ему книгу, из-за которой уже погибло столько людей. Книга эта содержит несколько текстов: в ней есть сочинение на арабском, другое — сирийское, третье — переложение «Киприанова пира» (НК -) (пародийной версии Библии) и, наконец, четвертый текст на греческом — именно он стал причиной гибели людей.