– Ну, как?

На землю шлёпнулось тело овцы, не подающее признаков жизни. За ней спрыгнул и Махмуд.

– Ну и какой дурак животину удавил?

– Идиоты!

– Мишка, ты её за шею привязал, что ли?

– Да, а чё? Задохнулась?

– Нет блин, от счастья сдохла!

– Погоди-погоди, вроде дышит, живучая. Аллюр, давай нож, пошли к реке резать, пока не загнулась окончательно. Ну, спасибо, удружили, живодёры.

P.S. Старшина заставы прапорщик Арбеков на боевом расчёте торжественно преподнёс Махмуду уздечку в вечное пользование. А вечером был пир.

Осенью 1990 года вместе с возвратившимся из отпуска замполитом прилетел на заставу какой-то мужик в штатском. Ну, прилетел и прилетел, мало ли что. Вроде не начальство, и на том спасибо. На боевом расчёте он ходил чуть в сторонке, ковыряя листву в газоне. По окончании распределения нарядов на завтрашний день, слово взял старшина. Мы слегка напряглись, так как ничего хорошего ему говорить не доверяли, а если и доверяли, то, как правило, какой-нибудь фронт работ провозглашался. Но тот начал издалека буквально следующими словами:

– Товарищи пограничники!

Расслабились, поскольку если бы предстояло рыть канаву, вступление было бы типа: «Грёбанные дожди затопляют коновязь по скакательные суставы конского состава». Итак, он продолжил:

– Правила соблюдения техники безопасности писаны кровью личного состава и сломанными карьерами непосредственного начальства искалеченного личного состава. За лето в Округе участились случаи травматизма при несении службы верхом. Потом привёл статистику по бумажке, и махнул фланирующему неподалёку мужику.

– Прошу любить и жаловать, инструктор пятигорского (или кисловодского, не помню точно) ипподрома, мастер вольтижировки Пётр Петрович Басос.

Рядом стоящий Сурков незамедлительно закатил глаза и чревовещал, не шевеля губами, впрочем, не очень громко: «Отсос Петрович».

При ближайшем рассмотрении Пётр Петрович напоминал вышедшего в тираж провинциального хореографа с неравномерными по густоте бакенбардами на испитом лице. Хотя столичных хореографов мне и раньше не попадалось, представлял я их именно такими, с вывернутыми носками наружу ногами и откляченной слегка задницей на непропорционально длинном торсе. Прокашлявшись в манжету, Петрович имел речь.

– Друзья, я вас научу падать с лошади и коней.

Подивившись краткости фабулы и изощрённой зоологической дифференциации, мы, те, кто был свободен от службы в этот дивный вечер, потянулись было в конюшню за «лошадью и конями», но были остановлены криком:

– Стойте, сначала теория на «козле»! Пройдёмте в спортгородок, только принесите, пожалуйста, седло с недоуздком.

Вконец заинтригованные ещё до кучи и «козлом», пришли на площадку (стандартный набор: брусья, перекладина, лестницы и т.п.). Притащили седло, наблюдаем. Козёл представлял собой убогое зрелище в виде продольной половины чурбака на четырёх ногах.

– Ой, а почему это подпруги две?

Не получив ответа, Отсос Петрович заседлал козла и тупо стоял с уздечкой в руке. Поняв, что это лишний девайс, он отложил её в сторону и лихо вскочил на козла. Зрелище получилось диковатое.

– Или псих, или долбанутый, – предположил Сурик.

Все, кто услышал, закивали. Подумав, что это одобрение, джигит начал рассказывать о группировке и порядке вынимания ног из стремян. Потом он довольно долго кувыркался на землю в различных ракурсах, проявив несомненную в этом деле компетентность. Тут мимо проходил рядовой Нурпазыл Сапарович Жантороев, он был только что поменян на вышке и соответственно экипирован, выдвигаясь на заслуженный отдых.

– Это чо за чмо в моём седле?

Объяснили. Нурик почесал репу и неожиданно спросил:

– А зачем кувыркаться, если и так можно соскочить?

Петрович снисходительно пояснил, мол, это образно, предполагается, что лошадь падает.

– Понятно. Теперь, товарищ инструктор, наденьте вот это и покувыркайтесь.

Нурик протянул ему «весло» (АК-74 с откидным прикладом), предварительно отстегнув магазин. Отсос Петрович задумчиво покрутил железку, но, как обычно, в самом интересном месте случился облом.

– Жантороев, почему здесь до сих пор! Марш в дежурку разоружаться!

Это нарисовался прапорщик Арбеков с кружкой молока и полбуханкой в руках.

Петрович воспрял.

–Ну, теперь седлайте коней и потренируемся, пока не стемнело.

Ковыряясь в конюшне, мы с Сурком рассуждали, как он будет заставлять лошадь падать. Я, чертыхаясь с подпругой, с ужасом вспоминал свои полёты с лошади, рост моего Раджа, в холке составлял 160 см. Успокаивало то, что заставить моего мерина упасть может только барсучья нора или Надька, жена старшины, и то, если мчаться галопом.

Приехали, уже верхом, обратно на спортплощадку.

Пётр Петрович, обращаясь к старшине, предложил:

– Вы не желаете потренироваться?

Арбеков чуть не подавился кружкой.

– Нет, знаете ли, подагра мучает нынче. (Думаю, перепутал с простатой).

– Принесите, пожалуйста, вожжи, или верёвки пару метров. Принесли. Примерившись, Петрович подошёл к моему животному (я так и думал) и привязал вожжи за переднюю ногу около копыта.

– Чтобы заставить коня упасть, ему надо сделать подсечку.

Подведя Раджа к козлу (!), инструктор забрался в седло и поёрзал. Ступни до стремян не доставали. Спешился, подтянул «под себя». И только собрался, было, лезть опять…

– Товарищ жокей, погодите!

Нурик тащил автомат, СПШ[23] и ремень с подсумком.

– Вот, взял с разрешения замбоя, бинокль и радиостанцию он не дал, говорит, разобьёте нафиг.

Петрович тоскливо облачился в обычный набор снаряжения и влез на коня.

Сначала Радж не хотел идти вообще. Затем он не хотел идти рысью. В общем, пока я его не пнул, конь мой тупил конкретно. Потом он не хотел «подсекаться». Как только Отсос Петрович дёргал за вожжи, Радж просто-напросто подгибал ногу и мёртво вставал из любого аллюра. Автомат, тем временем, по законам кинематики (или чего там) с железным стуком бил Петровича по затылку. Веселуха.

Пришлось идти за камчой. Увидев плётку, Радж скакнул с места в карьер и понёсся к деревьям, не разбирая дороги. Тут всё и случилось. Видимо, не вполне осознанно, Отсос Петрович дёрнул, подсекая, конь мой, бедолага, рухнул передней частью и кувыркнулся. Герой наш летел, как сидел. В той же позе, не изменив выражения лица. Просто продолжил поступательное движение на высоте полутора метров, пока не встретил на своём пути грушу. Он так треснулся об несчастное дерево, что осыпались последние плоды, а от звука удара лицом в ствол в хлеву тревожно замычал Борька.

Итог. Эпидермис лба остался на груше. Из передних зубов остались только клыки внизу. Сколько рёбер поломал, точно не знаю, но не меньше, чем зубов. И – как апофеоз – перфорированный затворной рамой затылок, чудом что вскользь, но до уха. Наутро его, запромедоленного,[24] отправили экстренным бортом в госпиталь штопать и пугать стоматологов всем своим внешним видом.

А серьёзных травм у нас на всём фланге и до того не было, и после не случалось.

P.S. Раджа не мог поймать до утра, и потом он со мной не разговаривал неделю.

Неотъемлемой частью заставского коллектива, конечно, являются дети и жены начальства. Четыре офицерские семьи жили на территории в ДОС,[25] расположенном тут же рядышком. Четыре крыльца с глухой стеной, все окна выходят на внешнюю сторону. Между непосредственно заставой и ДОСом – дворик, ничем не огороженный, в нем качели, песочница с грибком, пара лавочек, верёвки с бельём, в общем, обычный гражданский двор в миниатюре. Окна столовой, ленинской комнаты, библиотеки и сушилки выходят в этот двор. Когда там играют дети или фланируют офицерские жены, собираясь по вечерам, невольно всё перед глазами. Так уж получилось, что все офицеры – москвичи, их жены – тоже. Барышни образованные, но без понтов, хлебнувшие кое-кто и Афганистана даже.