Несмотря на то, что вы давно уже имели возможность убедиться в полном отсутствии у меня силы воли, все же поверьте: в тот момент я изо всех сил старался абстрагироваться от этих дурищ. Трое жирдяев за правым столиком всего лишь здорово шумели и вели себя как и подобает недоразвитым пьяным «крутым парням». Но самый прикол — их-то обслуживала красивая официантка с локонами песочного цвета. И так всегда. Во всяком случае, со мной — всегда. Почему именно мне, а не этим дегенератам выпала честь быть обслуженным шизанутым удодом в шапочке?

Еду принесли минут через пятнадцать, и я наконец-то мог отрешиться от других, сконцентрировавшись на ланче. Обед был хорошим, правда, я только суп и съел. Сам не пойму, зачем было столько заказывать? Я предпочитаю не есть ничего основательного, когда поблизости нет моего горшка. Ибо мой кишечник — распоследний сукин сын, за каждый хороший обед он жестоко меня наказывает. Я не шучу — от любой еды у меня в животе возникают волшебные пузырьки. Даже яблоко и то выйдет боком. Вроде кишечник мой, значит, должен быть на моей стороне, но нет, он не таков. Ему нравится меня изводить, не могу понять, чем я перед ним провинился. Поэтому я решил, что остановиться на супе — в моих собственных интересах. Тот картофель фри меня бы точно доконал, а я даже не знал, далеко ли бежать до подходящего горшка, чтобы излить наболевшее. Завидев своего официанта в дурацкой шапочке, я доложил ему, что закончил, и после добрых пяти минут ожидания принесли чек. Я оставил на столе десять баксов и двинул к выходу. Изнуренные голодом девицы и порядком надравшаяся троица все еще развлекались. Могу спорить, они там весь день проторчали. А Лобо покидал заведение.

Когда я вышел из ресторана, дала о себе знать анемия. Так что вместо того, чтобы пойти искать квартиру, я ломанулся назад к машине. Прикинул, что на поиски постоянного пристанища для моей особы есть в запасе еще пара дней. Прежде чем отъехать, я в последний раз взглянул на мое любимое дерево. И опять почувствовал себя великолепно. Может, и давление бы у меня не скакало, живи я под этим деревом или внутри него. Меня всегда преследовала мечта выдолбить сердцевину вот такого большого дерева и поселиться в нем. Я бы жил, как те гномы, которые делают печенье. Не помню, как их звали, но жили они в выдолбленных деревьях. Как раз то, что мне нужно. Мне нужно поселение, в котором одни лишь выдолбленные деревья. Говорю же — я мечтатель. Хронический, никчемный мечтатель.

Поскольку я все равно собирался поселиться в Чикаго, то идея предварительного ознакомления с городом показалась мне совсем не такой уж плохой, и, увлекаемый этой остроумной мыслью, я поехал блуждать по центру. Что, естественно, было с моей стороны большой глупостью, поскольку пробки были жутчайшие, а анемия разбушевалась не на шутку, что вылилось в чудовищную усталость. В результате я на самом деле заблудился. Не знаю даже, куда именно меня занесло, но помню, что пришлось спросить пару раздолбаев на заправке, как проехать до Берегового проезда и до Тинли-Парк. Наверное, они подумали, что я укуренный или типа того, поскольку видок у меня действительно был усталый, я был полностью выбит из колеи, так что они не преминули простебаться надо мной, уроды. Сделали вид, что понять не могут, о чем я толкую. Совершенно бесполезная парочка. В конце концов один паренек вышел из-за кассы и помог мне. Сразу понял, что я не местный. И хоть он не был уверен, в какой стороне Тинли-Парк, все равно не поленился помочь мне разобраться в карте. Хороший парень. Люблю таких хороших людей. Хотя вообще людей, конечно, ненавижу, но хороших люблю.

Ну вот, выбрался я на магистраль. Пробок на дороге не было, и я без проблем смог доехать до Тинли-Парк. Подрулив к «Бэймонту», припарковался в самом конце стоянки, высматривая андроида. Не хотелось, чтобы мои пути пересеклись с путями этого отвратительного чудовища, но в тот момент его на горизонте не было. Едва я вышел из машины, до меня сразу донесся шум из «Вендиса», на этот раз эти твари уже откровенно выделывались. В очереди к окошку стояло по меньшей мере десять машин. Совершенно шизовое местечко. Впрочем, я попытался не обращать на них внимания и пошел в свой мрачный номер на втором этаже. В коридорах было как всегда тихо. Никто кроме меня в тот день, должно быть, не заехал. В нормальных обстоятельствах такой расклад был бы для меня идеальным, но тут у меня через некоторое время возникло ощущение, будто я на луне. Кроме старой выдры в вестибюле и того андроида, я не видел там больше ни одной живой души, даже горничной. Если вас такое не настораживает, вам следует подлечиться в каком-нибудь всемирно известном дурдоме.

До конца дня я просидел на своей ленивой заднице. Иногда ждал, что зазвонит телефон, но этого, естественно, так и не случилось. Никто не знал, где я. Я прикончил печенье, купленное ночью на заправке, а потом занялся некой себялюбивой деятельностью, если вы понимаете, что я имею в виду. А чем еще заняться в отеле? Я так считаю: есть всего три вещи, которыми можно себя занять — поесть печенья, пописать чего-нибудь и промастурбировать раз этак двадцать. А поскольку письмо с некоторых пор для меня напрочь заблокировано, вопрос отпадает сам собой. Так что я подрочил несколько раз. А что поделаешь? Гостиничные номера настраивают на декаданс. И позвольте вас заверить, декаданс такого типа ведет к помутнению рассудка. Если вам когда-нибудь понадобится за пару дней повредиться в уме, снимите комнату в «Бэймонте». Я провел там не больше двух дней, а давящая атмосфера этого помещения уже не замедлила сказаться. Номер был наимрачнейший. Даже днем, когда светило солнце, в комнате царила темнота. И это еще не все. Пульт от телевизора был ну просто запредельно грязным, засаленным куском дерьма, еще и не работающим впридачу. Мне даже дотронуться до него было противно. Могу поспорить, что предыдущий постоялец, который им пользовался, скорее всего, был потным слюнявым жирным ублюдком. И еще бьюсь об заклад, что тамошние горничные не протирали этот пульт ни разу. Он был таким тошнотворно запачканным, что если посмотреть с определенного угла, казалось, будто он вымазан растаявшим маслом. Настолько он был захватанным и грязным. Просто финиш. Вы, наверное, думаете, мне стоило просто попросить его заменить, но, честно говоря, я не хотел никаких разборок. Не говоря уж о том, что общение с андроидом (в то время скорее всего дежурил уже он) в мои интересы не совсем входило.

Когда стемнело, я, так и не зажигая света, сел у окна. Пронаблюдал и прослушал всех до единого, кто делал заказ в «Вендисе». Что оказалось крайне увлекательным занятием, но я прикинул, что завтра надо бы навестить мою подругу Мэри. Она жила в одном городке, Элмхерсте, всего в сорока минутах езды от Тинли-Парк. А потом предстоит опять вернуться в Чикаго искать жилье. Я надеялся, что удастся подыскать квартирку рядом с тем прекрасным парком, где растет мое любимое дерево, а затем и какую-нибудь нехлопотную работенку, чтобы встать на ноги финансово. Чем больше я об этом думал, чем приятней все это звучало, тем веселей мне становилось. Уверяю вас, если уж свобода вступает в силу — так уж в полную силу.

Когда я был помладше, еще в начальных классах, отец частенько говорил мне, мол, можно отвести лошадь к водопою, но нельзя заставить ее пить. Метил в огород моей хронической лени и вопиющей, не делающей мне чести, привычке откладывать абсолютно все на последний момент. Например, задан мне идиотский доклад по книге, я буду тянуть и тянуть до девяти часов вечера и только тогда приступлю. Родителей это дико бесило, и не мне их винить, потому что в результате они же и сидели над моим докладом всю ночь. Я-то надеялся, вот вырасту, и все изменится, я стану ответственным взрослым человеком, который все выполняет вовремя. К сожалению, я заблуждался. Сейчас мне двадцать два, но я эталон откладывания на потом. Что ни возьми — со всем буду копаться. Помилуйте, я и кишками-то не сразу двигаю. Жалкий, конечно, недостаток моего характера, но я же первый это и признаю. Такое и раньше со мной бывало, но чтобы так тормозить, как в тот раз, я еще не тормозил.