Но деваться было некуда, и я битый час простоял в затылок этим отбросам человечества, пока не достиг кассы. К этому моменту настроение посещать музей совершенно улетучилось. Но я сказал себе, раз уж убил целый час, да еще и в муках отвращения, раз выложил десять баксов за парковку, надо попытаться расслабиться и получить удовольствие. И, конечно же, меня опять развели на бабки: алчные нацисты содрали с меня двадцать один доллар за вход в свой ненаглядный музей и на выставку, посвященную «Титанику». Я посмотрел на эту фашистку, как на сумасшедшую, но она и глазом не моргнула. В глубине души я уверен: она прекрасно сознавала, что насилует меня, и это входило в ее должностные обязанности.

Как только я получил билет, пришлось со всех ног бежать к туалету. Говорил же я вам, эта чашка кофе меня доконает. В животе бурлило все время, пока я стоял в очереди, вы и представить не можете, насколько нестерпим зов природы. Правда, на тот момент он взывал только к одному — опорожнению.

Удобрив отхожее место, я поднялся на эскалаторе и огляделся. Не то чтобы я жаждал напоминания, но едва я начал осмотр экспозиции, посвященной «Титанику», мне тут же напомнили, за что нужно ненавидеть посетителей музеев. Дайте я сначала о выставке расскажу, а уж потом, почему не смог ею насладиться.

Как вы уже давно поняли, я страдаю агорафобией — особенно в местах, где полно всяких дебилов. Выставка, посвященная «Титанику», вдобавок ко всему была устроена по принципу лабиринта с чередованием очень темных ходов со светлыми и безмятежными. Двигаясь по ним, можно было рассматривать стеклянные витрины с сотнями артефактов, поднятых с обломков затонувшего судна. А еще там прокручивали на видео историю судна, будто ее каждая собака и так наизусть не знает. И надо признать, экран был по размеру тот еще. Уверен, установка обошлась недешево, но вышло круто. В этом-то все и дело. Выставка была слишком интересна и информативна для подобной несусветно отсталой публики. Я приведу лишь один пример — а вы уж сами судите, насколько я далек от истины.

Все, что я там увидел, привело меня в восторг. Рассматривать экспонаты было одновременно и тревожно, и прекрасно. И что, вы полагаете, я видел вокруг себя, пытаясь врубиться в концепт выставки и пропитаться ее идеей? Да, вы абсолютно правы — я видел людей, которые непрерывно базарили по сотовым. Можете поверить? Эти мерзкие тупари начисто игнорировали бедного гида, который изо всех сил старался их заинтересовать, а они гнали всякий бред по телефону. Как же мне осточертели люди с их долбаными мобилами. Когда же они вымрут? Они везде. В них была одна из причин моей ненависти к Квинз-колледжу. Куда бы я ни пошел в кампусе — всюду толклись сотни пустоголовых зомби, болтали по мобильникам, упражняя свои малюсенькие опухоли, называемые мозгами. А с кем, вы бы думали, трепались по сотовым отморозки в том музее? Либо с подружками, либо с дружками. Унылое зрелище. Все ржали, играли и разговаривали по телефонам в одно и то же время. В реальности они выглядели, как люди, сбившиеся в плотные кучки, где каждый — разговаривает по телефону! Меня бы не удивило, если бы я узнал, что на самом деле они разговаривают по сотовым друг с другом. Слияние молодежи с мобильниками в наши дни приобретает прямо-таки угрожающий характер. Из-за этих людишек было буквально невозможно наслаждаться выставкой. Они все портят — куда ни придут. И чего мне никогда не понять, так это какого хрена все эти девушки делают с парнями, которые вечно треплются по мобиле и делают вид, что базар страшно важный. Это за пределами моего понимания. Единственное, что меня хоть чуть успокаивает, так это то, что девушки эти настолько же недоразвитые и тупые, как их горячо любимые дружки. В обществе, чуждом творческому духу, они идеально подходят друг другу.

И вот я вас спрашиваю: это я в невменозе или все-таки они? Решать вам, но мне в любом случае этого никогда не понять. Честно говоря, и понимать-то не хочется.

В общем, двадцать минут спустя я уже покидал «титаническую» выставку. Не мог больше выносить их трепа. И пошел глянуть на остальное. Ничего особо занятного не обнаружил, впрочем, наверное, из-за раздражения. Не прошло и часу, как малокровие опять дало о себе знать. Я шлялся по городу целый день с раннего утра и потихоньку стал слабеть и уставать от ходьбы по музею. Вот тут-то мне в голову и пришла одна из моих великолепных идей. Я решил поспать в большом самолете, на тросах подвешенном к потолку. Он был на верхнем этаже, кажется, «Боинг-727» — таких больше не выпускают. Я подумал, никто не будет возражать, если я прикорну в нем на часочек, так что поднялся по лестнице и забрался в него. Поблизости никого не было, я сел в хвосте и закрыл глаза. Не помню, говорил ли я о своей фобии относительно самолетов. Ну так вот, у меня самая острая форма. Настолько запущенная, что в неделю мне снится по пять снов об авиакатастрофах. На самолете я никогда не летал, тех разов, что я смотрел «Ла Бамба», оказалось вполне достаточно, чтобы осознать свою несовместимость с самолетами. И если этот фильм и не окончательно поссорил меня с самолетами, то довершила процесс катастрофа рейса ТВА 800 на берегу Лонг-Айленда.

В том самолете я проспал где-то час с лишним. И вдруг, как гром среди ясного неба, меня разбудил какой-то неврубной охранник. Вернее, охранница. Сквозь сон я почувствовал, как она дергает меня за руку, повторяя: «Сэр, сэр». Я поначалу и не разобрал, все еще был в полусне.

— Сэр, вам пора уходить. Если хотите спать — идите домой. Тут вам не гостиница, — говорила она, попав прямо в точку. В этом музее было столько страждущих Минни, сколько даже для отелей неслыханно. На самом деле проблема была не в том, что я там уснул, а в том, что выглядел, как бомж. Шапку я не снимал целый день, а перед тем, как заснуть — снял. Волосы страшно взлохмачены, да и побриться не мешало. Наверное, я смахивал на оборотня. Впрочем, нарываться на мордобой тоже не хотелось. Я весь день ничего не ел и устал, как собака. Но меня взбесило, что какая-то тупая мужеподобная охранница разговаривает со мной, как с куском дерьма.

— Да хорош тебе, — сказал я. — Я просто отдыхаю, у меня дефицит железа, понимаешь? Болезнь такая. Я здесь еще часочек посплю, окей? — произнеся эту тираду, я нагло зевнул ей прямо в лицо, что наверняка взбесило ее еще больше.

— Это недопустимо, сэр. Если вы сейчас же не уйдете, придется проводить вас к выходу.

— Послушайте, почему бы вам на минуточку не расслабиться? Да что у вас тут — нацистский режим ввели? Я заплатил тридцать один доллар за привилегию быть допущенным в это священное место и отираться среди сотен ненормальных любителей болтать по сотовому, а вы хотите меня вышвырнуть? Да вы что?

После этой красноречивой тирады она верняк была готова избить меня до полусмерти. Она смотрела на меня, как на полного придурка. Сознаюсь, в тот момент я уже был на взводе. На дух не переношу людей, которые будят меня из-за всякой фигни.

— Слушай, паренек, может, ты сам остынешь? — рявкнула она. — Никто тебя из музея не выгоняет, но спать здесь не разрешается. Это не приют. Если тебе нужен приют, их полно в…

На этой громкой фразе я ее перебил: «Думаете, мне приют нужен? Да вы что, сдурели? Да я вообще приехал в этот Богом забытый город только потому, что надеялся встретить здесь хороших людей. Да что с вами со всеми? Я исправно плачу налоги, я законопослушный гражданин, а вы меня из музея выпроваживаете? Где справедливость?»

— А по мне, дружок, ты выглядишь, как типичный сброд.

Она воображала, что говорит, как мистер Поттер из «Жизнь прекрасна». И считала, что имеет дело с тем, кто этого фильма не видел.

— Ну ясный пень, — вставил я. — При всем обширном спектре возможных вариантов ответа, я бы сказал, что ты для меня не более, чем жалкое насекомое. Прекрасно у вас тут обращаются с людьми, дамочка.

К тому моменту я был уже сыт по горло их музеем. Я встал, какую-то долю секунды раздумывая, а не отшвырнуть ли мне ее куда подальше. Слава Богу, баланс химических элементов в моем организме не нарушился, иначе в тот день меня бы точно арестовали. Вместо этого я просто прошествовал мимо нее и направился к выходу. Конечно, не преминул обернуться и одарить ее убийственным взглядом, после чего она кликнула корешей и двое из них проводили меня к выходу. Я не мог удержаться от смеха. Да уж, до некоторых, видимо, не дойдет никогда.