Так что я сказал Крису, что в ближайшее время меня в «Гантрисе» ждать не стоит, найду, мол, занятие поинтересней.

— Круто, оторвемся по полной, — ответил он, насмешив меня, поскольку из его реплики следовало, что из всего, сказанного мной, он не понял ни слова. Разговор, длившийся лишь пару минут, прекрасный пример идиотизма, с котором мне приходилось бороться изо дня в день. В большинстве случаев я разговаривал с людьми не дольше двух минут, но лишь потому, что никто не мог сказать чего-то более или менее зрелого и осмысленного. Вытянуть из кого-нибудь разумный ответ все равно, что рвать зуб.

Я распрощался с Крисом и ушел. Естественно, к долбаной двери мне пришлось продираться сквозь ряды теребящих мобильники недоумков. В тот день было холодно, а кампус был как обычно переполнен бездельниками. Разумеется, по пути к Клэппер-холлу, где было следующее занятие, мне пришлось пожать пятнадцать рук пятнадцатью разными способами. Сейчас пожать руку не такое простое дело, как раньше. Теперь это целая наука, в зависимости от того, чью руку жмешь, приходится следовать последним веяниям и нововведениям в области трюков и кручений. Наиболее продвинутые предпочитают сложные, продуманные комбинации. Представляете? Те, кто родился до семидесятых, наверняка считают наше поколение полными долбаками, и они правы, уверяю вас. Сомневаюсь, чтобы хоть кому-то из них приходило в голову, что он доживет до того дня, когда обычное рукопожатие станет старомодным.

Несмотря на это, в конце концов я добрался до Клэппер-холла. Пока я шел, руки и ноги совсем закоченели, байкерский кожан и джинсы не особо греют. Пара должна была скоро начаться, я решил подождать в пустой аудитории, сел и уставился в окно. Особого настроения торчать в колледже в тот день я, как вы понимаете, не ощущал. Я ненавидел это здание, хотя оно было единственным новым строением во всем чертовом кампусе. Спроектировал его явно какой-то баран, потому что, не имея внутреннего плана, понять, как пройти — даже если бы от этого зависела жизнь, — было невозможно. Я, по крайней мере, не мог. В общей сложности я сделал пять или шесть кругов, прежде чем нашел свою аудиторию, а обычно я посылал все к такой-то матери еще на третьем и шел домой, не достигнув цели. Впрочем, это строение чудесным образом гармонировало с предметом, который в нем преподавали, потому что этот курс я ненавидел больше всех остальных вместе взятых. Семинар был идиотским, типа британской литературы, хотя в любом другом университете это могло быть увлекательно. Но наш профессор был полный ноль. Он был таким жалким, уныло серым и смертельно скучным. Не помню уже, как его звали, но по сравнению с его семинарами даже гольф показался бы захватывающим зрелищем. Он не только заунывно бубнил себе под нос, но и выглядел как на похоронах. У него всегда был такой вид, будто перед лекцией он раздумывал, а не перерезать ли себе горло. Может, он так и делал, не знаю. Мало ему было того, что он профессор, так он еще и в литературные агенты записался, сам нам сказал. Просто отчаянный. И каждый раз рассказывал нудные истории, что обычно занимало минут пять, о том, как такие литературные агенты как он, на дух не переносят «незрелые молодые таланты». То есть этот кусок дерьма даже не почесался бы прочесть писателя, который раньше не публиковался. Какой же это был гнусный хорек! Ему давно уже пора было отбросить коньки и отправиться к чертям. Как, скажите пожалуйста, можно стать «зрелым талантом», если никто не даст напечататься? Господи! Никто же не рождается уже опубликованным! И этот удод был литературным агентом. Уже смешно!

В общем, и профессор, и здание были совершеннейшим отстоем, как и студенты английского отделения, посещавшие этот предмет. Они ничем не отличались от народа в столовой. Все приходили затем, чтобы лизать задницу этому упырю, смеялись его шуткам и веселились, как дети малые. Если препод произносил слово «дерьмо», они были просто на грани сердечного приступа. Просто животы надрывали от смеха. Уверен, что и на вашем потоке такие были. Они вездесущи.

Они очень скоро нарушили мое уединение, появляясь один за другим — как обычно хихикая. Каждый пытался занять место рядышком с приятелем, прям как в начальной школе, когда в коридоре нас заставляли держать товарища за руку. Пока эта ватага проносилась мимо меня, шарики у меня в голове потихоньку перестали крутиться, лицо покраснело и начала потеть шея. Я чувствовал, что готов проломить стену, но каким-то образом сдерживался. Поскольку у меня есть особый дар оказываться не в том месте и не в то время, ко мне подвалила одна очень назойливая, хотя и привлекательная девица, уселась рядом и принялась болтать. Под привлекательной я подразумеваю, что она была типичной блондинкой, бестолковой голубоглазой куклой. Ее звали Соня Мак или что-то наподобие этого идиотского имени, друзьями мы не были, но почему-то перед занятием она всегда прилипала ко мне. Она была невероятно глупа и постоянно жаловалась на того, с кем на тот момент встречалась. Прямо Крис в женском исполнении, только еще тупее. Ну вот, подсела она ко мне и сходу начала грузить.

— Как жизнь, МДР? — спросила она. Нагнулась и обняла меня с такой патетикой и так театрально, будто я лет десять пробыл в плену у врагов, а она все это время меня дожидалась. Не успел я поздороваться, как она уже принялась допекать меня своим навязчивым бредом. «Господи! Мне просто необходимо тебе рассказать, что было вчера вечером, ты просто не поверишь!» — взволнованно тараторила она. Она настолько сползла со своего стула, что почти перенесла свою долбаную задницу ко мне на колени. И продолжала: «Ну, короче, встречаю я вчера этого парня, он, типа, такой хорошенький, ну, типа, ты понимаешь? И он мне как бы понравился, ну, я танцевать с ним пошла, ну и все такое, там, ну знаешь? Я думаю — на самом деле ему правится Сабрина, но мы, короче, несколько часов танцевали, представляешь? А потом, короче, вышли на улицу и начали, типа, разговаривать обо всем, мы такие пьяные были. Господи, я его просто обожаю. И он вроде такой отличный парень. Но по-любому все супер. Короче, что мне делать, как думаешь?».

Я смотрел на нее как на человека, совсем выжившего из ума. Слова типа и короче она употребляла так часто, будто они вот-вот выйдут из моды, собственно, как и все дуры этого сорта, которых сейчас полно. Вот как люди стали выражать свои чувства. Меня особенно прикололо, что она назвала того пария хорошеньким. Невозможно передать, до какой степени я ненавижу, когда люди несут подобный бред. Почему сейчас все хорошенькие? Не думаю, что они осознают то, что говорят, или хотя бы понимают, насколько тупо это звучит. Действительно пора задуматься — с людьми творится что-то неладное. Уверен, что парень, о котором она говорила, был именно таким отличным! Когда подобные девицы говорят такое, готов поспорить, что парень — самый ничтожный ублюдок, который не в состоянии оплатить даже кайф, на котором сидит. Обычно такие девушки кончают тем, что их забивают насмерть эти самые «отличные парни». Честно говоря, мне их даже не жалко. По-моему, если ты настолько глуп и беспомощен, что не можешь выбраться из этой убогой среды, то и гроша ломаного не стоишь.

Ну ладно, я ей даже ничего не ответил. Просто посмотрел, как на идиотку, кем она и была, но тут вошел зануда-профессор и избавил меня от этой пытки. Ему не нравилось, когда на его драгоценной лекции кто-то разговаривает, так что, едва он вошел, все эти подхалимы моментально заткнулись, после того, как поздоровались, конечно.

Хоть убей, не могу вспомнить, что они на том занятии обсуждали. За миллион долларов не сказал бы. Знаю только, что это было нудно и тускло, как и сам профессор. Все это время я просто смотрел в окно и мечтал о том, что будь у меня плащ супергероя, я бы вылетел в окно и полетел далеко-далеко от Нью-Йорка и от тех, кто меня здесь окружает. Я представлял, как приземляюсь в каком-нибудь прекрасном уединенном парке и завязываю умную беседу с англичанкой в штанах с накладными карманами.