Видимо, желая остаться с девушкой наедине, Тасмис предложил ей подняться на верхнюю галерею дома. Асму-Никаль и сама была рада уйти от расшумевшихся гостей.

За пологие склоны западных гор, окрашивая их верхушки пурпуром, медленно опускалось всё ещё горячее солнце. В его последних лучах вспыхнули бронзовые доспехи Тасмиса. Также запылало и сердце воина.

Постепенно остывающий воздух нежно обволакивал плечи Асму-Никаль. Она повернулась лицом к Тасмису и стояла, прислонившись к каменному краю лоджии.

Вечер был бледно-лиловым. Лёгкий ветерок с гор играл мягкими складками её тёмно-фиалковой юбки. Золотой локон упал на лицо. Она подняла руку, чтобы поправить причёску, и серебряные браслеты зазвенели, сползая с запястья к локтю.

Асму-Никаль уже знала, что именно такой и запомнит её Тасмис — юной, прекрасной, с золотой прядью, упавшей на лицо. Нежный звон браслетов на её руке он будет вспоминать даже через много-много лет, сидя холодным зимним вечером в кресле, укрытый покрывалом, заботливо положенным женой на его усталые ноги, склонив седую голову и печально глядя на огонь, догорающий в каменном очаге его большого дома.

Когда они прощались, Тасмис сказал ей:

— Надеюсь, что мы скоро снова увидимся.

Асму-Никаль не сомневалась, что так и будет, она почувствовала, что этот человек сыграет важную роль в её судьбе, но пока не знала какую.

Весь день, последовавший за днём её восемнадцатилетия, прошёл в ожидании назначенного свидания с Алаксанду. С самого утра Асму-Никаль мерила взглядом длину теней от деревьев в саду, да нетерпеливо поглядывала на солнце. При каждом воспоминании о возлюбленном сердце трепетало, как золотая рыбка в священном пруду во дворе храма Каттахци-Фури.

Окончательный разрыв с Харапсили, знакомство с Тасмисом, всё это свалилось на неё в один день. Но теперь Асму-Никаль точно знала, что Харапсили затеяла недоброе. Чувство опасности возникало всякий раз, когда та оказывалась рядом с ней.

Но у неё был Алаксанду, и это заставляло дышать полной грудью.

С первого дня их знакомства в день праздника пурулли, они каждый вечер встречались с Алаксанду в библиотеке. Это было самое тихое и безопасное место в городе. Здесь никто не мешал им, и они часами разговаривали.

Алаксанду рассказывал ей о древнем культе могущественной Реи-Кибелы, Матери Богов, о древних великанах-нефилимах, которые были в семьдесят раз выше нынешних людей, о сакральных знаниях халдеев, о горе Бетил, об ахейцах — знаменитых стрелках из пращи, об обычае восточных ведьм и колдунов, использующих длинные списки священных имён вражеских богов, чтобы заставить этих богов разрушать города противника, о том, как троянские невесты перед свадьбой купаются в Скамандре, прощаясь с девичеством, читал ей хеттские и греческие мифы. Их ежедневные встречи, и эти разговоры стали необходимы ей, как вода жаждущему. Ей казалось порой, что днём она задыхается, и лишь вечером может надышаться вволю.

Потом они спускались в дворцовый сад, где сквозь буйные заросли кустов можно было любоваться пышно разросшимися цветниками, радужными стрекозами, вьющимися над прудом так истово, словно этот пруд был источником жизни. Они бродили в бархатном полумраке под самшитами и мандариновыми деревьями, держась за руки как дети, никем не замеченные и никого не замечающие, и лишь луна лила на них свой таинственный свет.

Она говорила отцу полуправду, умалчивая о том, с кем проводит долгие часы в дворцовом хранилище знаний.

С самого утра Асму-Никаль мерила комнату нетерпеливыми шагами, а когда солнце опустилось к самым вершинам гор, отправилась в царскую библиотеку.

Просвещённые цари Хатти пожелали иметь рядом с собой в дворцовой крепости, кроме хранилищ снеди для царской кухни, сада и пруда с фонтаном, ещё и библиотеку. Её здание из двух этажей и более шестидесяти локтей в длину стояло рядом с дворцом и хранило на своих деревянных полках множество глиняных табличек.

Именно там, на втором этаже, у самого окна поджидал возлюбленную Алаксанду.

Поэт думал об Асму-Никаль и подбирал строки, которые прочтёт ей сегодня. Душа поэта пела подобно свирели, но он никак не мог подобрать те самые прекрасные слова, способные выразить всё, о чём пело его сердце. Он то и дело отвлекался, поглядывая в окно, боясь пропустить появление возлюбленной, останавливал мечтательный взгляд на высоких башнях дворцовой крепости, кажущихся призрачными в волнах раскалённого воздуха.

Наконец, в воротах показалась стройная фигурка Асму-Никаль. Алаксанду бросился к лестнице и, быстро сбежав вниз, встретил её у самого входа.

Влюблённые ждали встречи целый день, и теперь, бродя по дворцовому саду, держались за руки, словно боясь потерять друг друга.

Асму-Никаль слушала голос возлюбленного и снова, как бывало каждый раз при встречи с ним, чувствовала, как в её душе расцветает невиданный цветок. Слушая его, она забывала об опасности, которая притаилась сейчас в доме купца Аллува, в комнате его дочери Харапсили, в её ожесточившемся сердце. Но сегодня ни сладкие речи возлюбленного, ни его голос не мог рассеять тревожных мыслей Асму-Никаль. Вот только как заговорить с Алаксанду о своих страхах? Да и что она ему скажет? Что ей приснился сон? Какая глупость, это просто сон. Алаксанду рядом и улыбается. Возможно, ей всё только кажется.

— Знаешь, — сказал Алаксанду, сжимая пальцы возлюбленной, — в одном из древних папирусов я нашёл строки, настолько близкие к совершенству, насколько близка к совершенству твоя красота. Я хотел бы сочинить для тебя песнь…. Такую, как эта. А может быть, ещё лучше. Хотя, можно ли сочинить лучше?

Стихи были прекрасны, и Алаксанду тоже, но, похоже, он пребывал в каком-то выдуманном мире. Он ещё не знает, что всё против нас. Задумывается ли он о том, какое будущее нас ждёт.

«Как объяснить ему, чтобы он понял, какая беда может нагрянуть?», — думала Асму-Никаль.

Дослушав стихи, она неожиданно для самой себя сказала:

— Отец хочет, чтобы я вышла замуж…

…и замолчала, взволнованно теребя пальцами лепестки лотоса, прикреплённого к поясу.

Она внимательно посмотрела в лицо юноши. Казалось, от неожиданности он потерял дар речи. Но, она продолжила, не дав ему и себе опомниться:

— Он уже познакомил меня с будущим женихом.

Алаксанду по-прежнему молчал.

— Его зовут Тасмис. Он сын старого друга отца. Похоже, они давно решили нас поженить. Тасмис офицер, он знатен и богат. Отец хочет заключить для меня брак эрребу и взять зятя в наш дом.

Казалось, поэт лишился своего главного дара, дара речи. Он стоял бледный и неподвижный, словно обратился в каменное изваяние.

Наконец, словно очнувшись, промолвил:

— А ты… сама хочешь этого?

— Должна признаться, что Тасмис благороден и красив, но… — Асму-Никаль посмотрела в голубые глаза Алаксанду.

Этот взгляд не оставлял никаких сомнений в том, что он единственный, кто может стать ей мужем по её воле.

— …но я люблю тебя.

— Асму-Никаль, возлюбленная моя… Я готов сражаться за тебя. Пусть даже мой соперник искусный воин и владеет оружием востократ лучше! Кажется, пришла пора подумать о вещах столь приземлённых, как дом и деньги на жизнь. Брак эрребу? Я не могу допустить твоего замужества с этим… благородным человеком. Я увезу тебя в Трою, и там мы поженимся. У меня дом в Трое. Я не богат, но смогу всё устроить. А если твой отец не согласится выдать тебя замуж за поэта…